Андрей Сердюк - Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина

• Название: Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина
• Автор: Андрей Сердюк
• Жанр: Фэнтези

Повесть, которую найдёшь ты, мой читатель, под этой невзрачной обложкой — быть может сбивчивый и не совсем умелый, зато на удивление правдивый рассказ о том, что произошло на самом деле, хотя, в действительности, возможно, и не случилось, в те самые-самые, ныне легендарные, времена, когда Последняя Битва За Сознание Масс была уже так близка и неотвратима, что грядущий её пепел холодил своим чёрным шелестом всякое умное сердце, а угасающие надежды людей, считающих себя вменяемыми, были связаны с семёркой отважных бойцов под водительством героя, имя которому Пелевин.

Всем тем, кто, как и я, так ничего и не понял, посвящается.

Все совпадения имён вымышленных героев с именами реальными персонажей до такой степени преднамеренны, что не могут ни быть случайными.

Автор не считает себя обязанным нести ответственность за выбор читателя, поскольку такой выбор реален лишь до момента его осуществления.

Использование при наборе текста всех известных букв русского алфавита произведено концептуально.

---

— Не облом будет ради двух строчек роман писать?

— Ради трёх…

— Ну, трёх.

— А что? Это нормально… Роман ради трёх строчек. Оправдано. Я вот, например, одного чувака знавал, программиста-очкарика непутёвого, так он как-то сварганил мимоходом одной левой медиа-проигрыватель под Окна… Winamp называется, может слышала?

— Угу.

— Так вот, представь, написал он эту программу в семь мегабайт живого веса только ради того, чтобы вставить в неё одну ключевую фразу — «Winamp whips the llama's ass».

— Винамп… надирает ламе задницу?

— Ну. Есть в Чикаго такой знаменитый уличный музыкант — дядюшка W-W, в миру — Уэсли Уиллис. Это, вообще-то, из его строчки песня. Про ламу…

— И что, парень только для этого над прогой горбатился?

— Да. Только для этого.

— А зачем?

— А по приколу.

— По приколу? Так бы и сказал сразу, что по приколу. По приколу — это кул. Я заметила, что всё самое рульное по приколу делается. Как вот эта вот книжка.

— А, вообще-то, ты где её взяла?

— Вообще-то? Вообще-то, у Ли в сидоре.

— У Ли?

— А чего удивляешься. Это ты у нас — чукча-писатель, а китаец, может, по жизни читателем был.

— Возможно…

— А ничего книжица. Только ты мне, Пелевин, вот что объясни, как это так круто получилось, что в ней всё заранее было описано. Как ты вместо нужной четвёрки ненужную тройку выбросил. И как мы хоть и в Мексику попали, но не Туда, Где Пещера, а много севернее. И про то, что мы в поисках ночлега по старой железке будем пиликать, вдоль этой чёртовой каменной гряды. Как это всё получается? Ты понимаешь?

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось… Но может присниться. В любой момент и без особого напряга.

— Да ну тебя.

— Просто так устроен этот мир: кто-то кому-то должен о нас рассказывать. Я же тебе уже объяснял. Пока эта коммуникация осуществляется, мы с тобой существуем.

— А если не осуществляется, то нас с тобой, получается, и нет?

— Получается.

— И что? Что ли на самом деле мы не существуем? Не живём? Да?

— А что есть жизнь? Вот ты… Вот ты, что ты знаешь о жизни?

— Что оказалось длинной… Но это гон. На самом деле она короткая. Поэтому-то жизнь и live, — на запись в студии нету времени… Пинок под зад и ты уже на сцене.

— Ну да…А сама жизнь, по твоему, что это такое?

— Чего ты ганджой-то барыжишь!? Жизнь — это… Это жизнь! Жизнь это… это…Ну, а сам-то знаешь?

— Я? — Виктор задумался, — Не знаю. Хотя… Я тебе так отвечу. Однажды, когда я пребывал в весьма ещё юном возрасте, матушка привела меня на озеро. И разрешила побродить по воде. Ну, как положено, заинструктировала, чтобы далеко от берега, ни в коем разе не отходил. Я, в общем-то, и не собирался. Я был послушным мальчиком. Вот. Стал я, значит, бродить себе по воде, яко по суху. Ну, там головастиков прутиком пугать принялся, как водиться. И ничего беды не предвещало. Но вдруг ноги мои в одном месте начали скользить по илу и стал я скатываться в глубину. Не сразу — бултых, а потихоньку, потихоньку… Всё глубже и глубже…Кричать я почему-то не стал… Не знаю почему. Стрёмно что ли было… Люди кругом как бегемоты плещутся, мама носом в Хемингуэя уткнулась, небо голубое, солнышко сияет, всё такое. А тут я вдруг заору… Не такой я, наверное, ребёнок был, чтобы орать чуть что… Не любил я других напрягать. Понятно, что глупость, конечно. Если обстоятельства так вот смертельно… Но я ведь не знал тогда, что я не бессмертный. Поэтому страха не было. Чувство самосохранения совсем у меня тогда ещё, видать, не развито было. Домашний ребёнок…Ну не знаю… Но вот так вот. Стал я, короче, тонуть потихоньку… вода уже до рта дошла… уже до носа… Ещё чуть-чуть и было бы… Какая, ей богу, была бы потеря для русской словесности. Шучу. Ну вот. Уже я почти утонул, но тут вдруг попался мне под ноги камень. Я как-то так на него… Зацепился, в общем за этот голыш. На носочки привстал, вытянулся весь, голову задрал, дышу носом… Живу. И стараюсь не двигаться, — камень скользкий, того и гляди, соскользнёшь в бездну. Вот так вот.

— Это ты всё к чему?

— Так я о жизни же тебе. Для меня жизнь это и есть стояние на том самом камне. На носочках и задрав голову.

— Понятно… А как…

— Смотри, Мурка с Дюком возвращается, — прервал Виктор Йоо, и помахал рукой Мурке. Мурка махнула ему в ответ.

— Чего-то быстро она, — удивилась Йоо.

— Что ты хотела, — всё же профи.

Мурка и собака спустились с насыпи к костру. Леди грациозно. Доберман кубарем.

— Ну чего там у нас, Марь Васильевна, на сегодня имеется? — спросил Виктор, подавая Мурке кружку с кипятком.

— В километре отсюда будка смотрителя, — сделав пару глотков, начала докладывать Мурка. — Сидит там один сморчок. Больше по привычке, наверное, сидит. Саму дорогу-то уже лет сто, поди, как закрыли. А он всё смотрит за своими милями.

— И что, у него можно заночевать? — спросил Виктор.

— Все не влезем, — отрицательно закачала головой Мурка. — Будка у него чуть больше собачьей. И вонючая к тому же. Варанов он там потрошит и чучела на продажу набивает. Всё это дело, доложу вам, — не «Шанель». И даже не «Красная Москва». Дюк и тот заходить туда не стал. Побрезговал. Ну его на фиг там ночевать. Не комильфо… Но, знаешь, этот кабальеро мне одну местную гостиницу отрекомендовал. «Большой Бен» называется. Тут, говорит, поблизости. К югу от железки за дюнами проходит шоссе старое. Бесплатное. И у этого шоссе, стало быть, и стоит этот мотель. Вроде как для дальнобойщиков. Три-четыре километра ходу. Это, Витенька, вариант. Час потратим, зато как белые люди заночуем. Ну? Что скажешь? Или посреди прерии упадём?

— Пелевин, пошли, а, — попросила Йоо.

И Виктор согласился. Воевать нужно с комфортом. Если выдаётся тебе такая возможность.

А всё, что приключилось дальше, было похоже на страшный сон.

Или на страшное кино.

ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ.

Внизу экрана надпись: «ПОЛТОРА ЧАСА СПУСТЯ».

ЗАТЕМНЕНИЕ.

Мы слышим упругий ЗВУК стремительно пролетевшей летучей мыши.

ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ.

НА ВЕСЬ ЭКРАН: горит грубо выкрашенная в красную масляную краску обычная электролампочка. Она заляпана ОСТАНКАМИ ночных МОТЫЛЬКОВ. Свет её неровен, он подрагивает, — создаётся впечатление, что лампочка вот-вот, как это обычно и бывает, в последний раз вспыхнет ярко и погаснет уже навсегда. Но этого не происходит. Лампочка всё мигает и мигает. Эти тревожные вспышки и ожидание ЧЕГО-ТО начинает нас понемногу раздражать. Но когда наше нетерпение достигает крайней степени, камера, наконец, отъезжает. Мы видим, что лампочка — часть коряво выведенной надписи. Мы можем прочитать эту светящуюся вывеску. На ней разноцветными лампочками выведено — «BIG BEN».

КАМЕРА ОПУСКАЕТСЯ и ЗАДЕРЖИВАЕТСЯ, чтобы мы смогли внимательно ознакомится с ОБЪЯВЛЕНИЕМ над входом: «ТОЛЬКО ДЛЯ ВОДИТЕЛЕЙ И БАЙКЕРОВ. ОТ ЗАХОДА И ДО ВОСХОДА. ЛУЧШАЯ МЕКСИКАНСКАЯ ЕДА И ВЫПИВКА. КАЖДАЯ ВТОРАЯ БУТЫЛКА COMMEMORATIVO ЗА СЧЁТ ЗАВЕДЕНИЯ. НЕОГРАНИЧЕННЫЙ КРЕДИТ. КАЖДЫЙ ВЕЧЕР — ИГРАЕТ GUITARMAN. КАЖДУЮ ПЯТНИЦУ — ВЫСТУПЛЕНИЕ ПРЕКРАСНОЙ ДЕМОНИЧЕСКОЙ ЛАБИОНДЫ».

Общий план ночной придорожной гостиницы.

Только острая необходимость может заставить одинокого путника войти в здание со столь убогой и эклектичной архитектурой. Приличного человека сюда, пожалуй, и сраной метлой не загонишь. Впрочем, заведение предназначено не для заблудившихся туристов и не для нормальных людей — законопослушных членов общества с великолепной кредитной историей. Это место для экстремального отдыха много чего повидавших на своём пути водителей тех огромных, уродливы, загруженных сомнительным грузом, фур, которых полным-полно на стоянке у этого мрачного мотеля. И нет никакого сомнения, что это также то самое место, где всякое отребье проворачивает свои тёмные делишки. Как говориться, чужие здесь не ходят.

Мы видим, как в освещённый полной луной двор гостиницы медленно вползают ИЗ ТЕМНОТЫ несколько ТЕНЕЙ. Три длинных, одна короткая.

И следом за ними в кадре появляются Пелевин, Йоо, Мурка и доберман Дюк.

Они, утомлённые переходом через зыбучие дюны, не торопясь подходят к дверям гостиницы. Они намерены войти. Но у входа их грубо останавливает Чика Кастет, здоровый гоблиноподобной детина. Он тыкает своим стальным пальцем в грудь Виктору.

ЧИКА КАСТЕТ. Эта дырка не для вас.

ПЕЛЕВИН. Мы члены клуба, амиго.

ЧИКА КАСТЕТ. Не понял.

ПЕЛЕВИН. Йоо, Мурка, предъявите мексиканцу свои членские карточки.

Йоо тут же в своём фирменном стиле бьёт Чике по яйцам. Чика сгибается и Мурка ударом снизу в челюсть отправляет бедолагу в нокаут. Он теряет сознание раньше, чем падает в пыль.