Леонид Лиходеев - Я и мой автомобиль

• Название: Я и мой автомобиль
• Автор: Леонид Лиходеев
• Издательство: Журнал "Новый Мир"
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1972

Леонид Израилевич Лиходеев (наст. фамилия Лидес) (Родился 14 апреля 1921, Юзовка, ныне Донецк, Украина — Умер 6 ноября 1994, Москва) — русский писатель.

Учился в Одесском университете, летом 1941 невоеннообязанный Лиходеев добровольцем ушёл на фронт, где работал газетчиком. Работал в Краснодарской газете, затем, переехав в Москву, учился в Литературном институте им. А. М. Горького.

Начал литературную работу в 1948, как поэт. Опубликовал сборники стихов «Покорение пустыни» (1953), «Своими глазами» (1955), «Открытое окно» (1957).

С 1957 выступал с очерками и фельетонами (Поездка в Тофаларию, 1958; Волга впадает в Каспийское море, 1960; Местное время, 1963; Колесо над землей, 1971) и автор художественных повестей (История одной поездки, 1957; Я — парень сознательный, 1961), в которых уже проявился почерк будущего Лиходеева — острого полемиста и сатирика, главной мишенью которого становится мещанская психология, собственнические инстинкты, шаблонное мышление, ханжество, пошлость, демагогия, лицемерие и эстетическое убожество (Хищница, Духовная Сухаревка, Нравственность из-за угла, Овал, Флигель-аксельбант, Цена умиления, Винтики-шпунтики и др. фельетоны, опубликованные преимущественно в «Литературной газете», «Комсомольской правде», журнале «Крокодил» и вошедшие в сборники фельетонов, иронических или весело-поучительных рассказов и повестей о современности: Волга впадает в Каспийское море, 1960; Мурло мещанина, 1962; Цена умиления, 1967; Звезда с неба, 1969; Искусство — это искусство…, 1970; Закон и обычай, 1980, и др.

Сатирическому письму Лиходеева присущи особые броскость и резкость, порою карикатурность, пристрастие к ироническим афоризмам и парадоксальным ассоциациям, постоянное ощущение читателя, к которому фельетонист обращается с дружеской, порой панибратской интонацией. Остротой социальной критики отличается книга Лиходеева «Гвоздь в сапоге» (написана в 1975), мягким, лиричным юмором и в то же время тонкостью масштабного социального анализа — романы о современности «Я и мой автомобиль» (1972), «Боги, которые лепят горшки» (1983) и «Семь пятниц» (1986); яркий сарказм отличает постперестроечный обличительный роман Лиходеева «Средневозвышенная летопись» (1992).

Менее известен Лиходеев как исторический прозаик (книга Поле брани, на котором не было раненых, 1990, посвященная трагической судьбе русского интеллигента — участника Октябрьской революции, а также произведения о П. Г. Заичневском, известном революционере, родоначальнике «русского якобинства», о Н. И.Бухарине и др.). С историей страны связаны также автобиографическая повесть «Жили-были дед да баба» (1993) и более всего роман-эпопея «Семейный календарь, или Жизнь от конца до начала» (1990–1991), сочетающая ностальгическую исповедальность с фактографической насыщенностью и силой общественного темперамента.

Активный публицист, Лиходеев часто выступал с проблемными статьями — о частной собственности, суде присяжных, национальной политике государства, по правовым вопросам и др. Автор пьес «Шаги на рассвете» (1961), Отель «Голубой жираф» (1968).

---

И вот приходит он домой из своего эскабе. Анютка как раз после ночной смены сутки имела свободные. Приходит, говорит:

— Одевайся. Пойдем к Николаю… Должен же он нам помочь…

— Чем он нам поможет, я уже на все готова… Свидетели меня из рук не выпускают. Я сама протокол подписала, и теперь меня следователь как в петле держит… Люди скоро Новый год встречать будут, а мне — в могилу. Мало того что разведенная, так еще — под судом и следствием…

И плачет. Сережка говорит:

— Не верю я, что нельзя это несчастье довести до ума… Анютка слезы высушила особым манером: поморгав, чтобы краску не смазать.

— А деньги на это?

— Денег у нас нет, — говорит разведенный муж. — А с умом, так, может, и без денег обойдется… Я ему все рассказал — он велел приходить. Надо скорее, а то он в заграничную командировку уезжает…

Нет, не осталась Анютка без помощи в своем бедственном и страшном положении…

От автора

Новый год я пробовал встречать самыми различными способами.

Я встречал Новый год на месте — в коллективе, у соседей, дома, в городе, за городом, в селе и в окопе.

Бывали случаи, когда я встречал Новый год с незнакомыми людьми, и со знакомыми, и даже с родственниками.

Встречал я также Новый год с монетой в кармане, без монеты в кармане, в качестве должника и в качестве кредитора.

Я метался во все стороны и хватался за все приметы, стремясь к тому, чтобы Новый год был обязательно выдающимся во всех отношениях и райским, как яблочко.

Жизнь текла как хотела, и Новые года были такими, какими были, независимо от того, как я их встречал и чего я от них добивался. Даже те Новые года, которые я не встречал, вовсе и от которых ничего не требовал, все равно поступали как им заблагорассудится, всякий раз удивляя меня своим независимым диалектическим материализмом.

Поэтому я не придал никакого значения тому варианту встречи Нового года, который произошел сам по себе, без моих стараний.

Надо сказать, Маша действительно приходила. Она пришла не в двенадцать, как обещала, а в два и сказала, что Леонид запил на день раньше срока, каковым своим действием оставил меня без обуви. Маша сказала, что на первом же собрании они этого Леньку проберут до кишок, поскольку с ним такое безобразие не в первый раз. Это сообщение значительно облегчило мое положение, и я высказал мысль, что один человек предполагает, а другой человек располагает. Маша согласилась с моими соображениями, и это само по себе было приятно. Пожелав мне веселой встречи Нового года, а также счастья и успехов в труде и в личной жизни, она ушла.

Я посмотрел на свои тапочки как на осознанную необходимость. Не знаю, что бы я делал, если бы не успевал осознавать необходимость еще до того, как ощущал ее первые жесткие требования. Я, видимо, стал бы желчным склочником, а этого я остерегаюсь больше всего на свете, если не считать рака, холеры и контакта с администрацией. Но я, слава богу, твердо осознал первичность материи и вторичность сознания. Сознание есть вторичное сырье, это для меня не секрет. Идеалистическая поговорка «человек предполагает, а бог располагает» кажется мне всего лишь неуклюжей попыткой агностиков перетащить на свою сторону материализм. Ибо человек уже мало чего предполагает, зная, что бога нет и не предвидится. Бога нет, это я заметил давно. Однако что-то все-таки располагает моими предположениями, корректирует их, ставит с ног на голову, кладет боком и запихивает их обратно туда, откуда они изошли. Я знаю, что располагать так же смешно и нелепо, как поспевать за гулкими шагами истории в полуботинках, сданных в ремонт…

Я смотрел на свои тапочки, рассуждая о разнообразии жизни. Много Новых годов прошло в моей биографии, прежде чем наступил Новый год, который мне предстояло встретить в тапочках.

А за окном в тяжелой гипсовой повязке сугроба стоял мой автомобиль.

Снег, снег, пурга, тайга. Как хорошо, что я не поэт. Сколько ярких образов мечется за окном. Я выключил свет и смотрю во двор. Метет. Мой автомобиль засыпан хорошим сугробом. Не раскопать. Шесть сугробов на площадке. Шесть автомобилей. Летом их штук двенадцать. Но шесть отсутствующих машин сейчас хранятся в гаражах. Два гаража, я знаю, далеко, километров за пятнадцать от дома. Пользоваться ими сложно — летом машины стояли во дворе, а зимой их прячут. Остальные не знаю где. Может, на даче, у кого есть, может, в каком-нибудь казенном гараже, кто имеет доступ: народ в доме все-таки влиятельный.

Мне грустно в эту новогоднюю ночь.

К кому бы навязаться в гости?

Напротив проживает экономист Прибылевич, Карп Селиванович. Хороший человек, толстый, добрый и тоже автомобилист. Летом раз в неделю приходит к нему какой-то дядька и заводит старую «Победу». Дядька выносит из квартиры Прибылевича аккумулятор и устанавливает его. А вечером, когда Прибылевич приезжает домой, дядька уносит аккумулятор в квартиру.

Зимой Карп Селиванович не ездит.

Мы с Прибылевичем встречаемся в лифте.

Он обязательно спрашивает меня:

— Ну как? Срастается? Ну и слава богу… Ну и хорошо… Ай-ай-ай, как же это вы так неосторожно! Чтобы больше никаких бед с вами не случалось.

Добрый, добрый, радушный Прибылевич. На нем синее пальто с серебряными мерлушками и пыжиковая шапка. Пыжиковая шапка не идет к мерлушкам. К ним необходимо надевать пирожок того же каракуля. Всякий раз, когда я встречаюсь с Карпом Селивановичем, мне хочется набраться духу и честно поставить его в известность о несоответствии шапки и воротника. Мне хочется открыть ему глаза на истину. Но вместо этого мы непроизвольно затеваем короткие экономические беседы длиною в семь-восемь этажей.

Неделю назад он сказал мне:

— Опять появились тенденции ориентироваться на потребителя. Это смешно.

При этом он отнюдь не рассмеялся, а, покачав осуждающе пыжиковой шапкой, вышел из лифта. Отпирая свою дверь, он изобразил на добром лице озабоченность: дескать, надо постоянно растолковывать людям их заблуждения.

На следующий день, подкараулив Прибылевича у лифта, я решил потребовать объяснений. Прибылевич удивился и засопел. Он думал до нашего десятого этажа и наконец, когда лифт остановился, убежденно сказал:

— Как мы можем ориентироваться на потребителя? Мало чего он захочет?!

— И все? — спросил я.

— Мало чего он захочет, — повторил добрый экономист, считая свои слова самым убедительным доводом против моих.

— А зачем нам гадать? — дружелюбно сказал я. — Спросим потребителя, чего ему надо, и будем знать, чего он захочет…

— Какой хитрый! — возразил Прибылевич. — Если каждый будет требовать чего захочет!.. Тогда вся экономика полетит к богу в рай… Даже удивительно от вас это слышать…

Мы прибыли. Надо было кончать разговор. Прибылевич был голоден — он шел со службы.

— То-то, — примирительно сказал он и шагнул на площадку. Но я не унимался:

— Карп Селиванович, вот взять, например, вас…

— Меня?! — вздрогнул он и, округлив глаза, приложил указательный палец к мерлушкам.

— А что тут особенного? Вы ведь тоже потребитель… Прибылевич побагровел и отнял палец.

— Конечно, как шутка… Как юмор… Но не всем нужен такой юмор… Потребитель… Я не ожидал… По моему адресу… Я честно работаю и выполняю свою задачу… А вам должно быть стыдно…

— Извините, — смутился я, — право же, я вовсе не хотел вас оскорбить. Но вот, скажем, так. У вас есть автомобиль?

Добрый Прибылевич зло сощурился:

— Что вы хотите этим сказать? Но я уже шел напролом:

— Я хочу спросить, где вы берете запчасти?

— А вы? — ловко парировал Прибылевич, отступая к двери.

— Там же, где и вы! — выпалил я, не оставаясь в долгу. — А где вы делаете профилактику?

Прибылевич перешел на шепот:

— А вы?

— Там же, где и вы! А где стоит ваша машина?

— Там же, где и ваша, — зловеще прошептал Прибылевич, берясь дрожащей рукой за ручку своей двери.

«Сейчас ускользнет от проблемы», — подумал я и тоже взялся за ручку. Ручка была маленькая, а рука Прибылевича большая и мягкая.

— Так вот, — сказал я, приблизившись к его хорошему, круглому, розовому носу, — хотите подземный гараж с ямой и отоплением?

— Ну и что? — спросил он, отодвигаясь.

— Я вас спрашиваю — хотите? — А вы не хотите?

— Хочу! А как это сделать? Где купить материалы? Где нанять технику? Кому платить деньги? Сколько вы платите дядьке, который вам таскает аккумулятор? Вы же пользуетесь наемным трудом! А помпу он вам откуда принес? Я видел, как вам осенью меняли помпу! Вы присваиваете себе чужую прибавочную стоимость!

Прибылевич захрипел и закачался. Я уже был не рад, что ввязался в этот опасный разговор. Мне стало жаль Прибылевича, и я пошел на попятный:

— Карп Селиванович, успокойтесь, ради бога… Не надо… Вы золотой человек! Вы не потребитель. Я беру свои слова назад…