Лариса Кондрашова - Умница, красавица

• Название: Умница, красавица
• Автор: Лариса Кондрашова
• Издательство: АСТ Москва
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-059706-2

В наше время никто не бросается под поезд от любви… Но ведь у каждого свой личный поезд, правда? В наше время никого не шокирует развод… если он чужой. В наше время никого не волнует измена. А если это НАМ изменили?

История современной Анны Карениной, нашей близкой знакомой, умницы и красавицы, читается на одном дыхании, волнует и заставляет подумать о своем, личном, а присущая автору ирония делает ее не только увлекательной, но и трогательно-смешной.

Соня Головина – счастливица. У нее есть все, трудно даже перечислить, сколько у нее всего есть, и все на удивление замечательно: и муж, и любовник, и свекровь, и положение в обществе, и работа в Эрмитаже, и обеспеченность – она даже забывает получать зарплату. Соню Головину любят двое: ректор петербургской академии и московский пластический хирург. Все трое – современные люди, так почему же классический любовный треугольник приводит Соню Головину туда же, куда привел Анну Каренину?

---

– Не-а, не с первым апреля, а стафилококк у нас. Закрываемся. А тебя все равно выписывают скоро…

Соня действительно почти поборола антитела, почти справилась с пиелонефритом, и – вот чудо – она перестала все ронять, все задевать, как будто прежде в ней была какая-то неровность, а теперь стала ровность. И ее уплывающий взгляд все чаще останавливался на разных конкретных вещах… Она собиралась домой – когда-нибудь.

Соня расцеловалась с девочками-медсестрами, вместе посмеялись – куда же ей идти, бедной Анне Карениной, разве что под поезд… Соня смеялась, говорила, что, даже живи она в девятнадцатом веке, она ни за что не кинулась бы под поезд. А уж в двадцать первом веке тем более, и не потому даже, что была беременна, она не сделала бы этого НИКОГДА.

Девочки-медсестры почти полюбили Соню, и это было странно – как правило, они не привязывались к пациенткам. Соня почти полюбила девочек, подолгу разговаривала с ними, и это было не менее странно – прежде она ни за что не заметила бы Танечку, и Маринку не заметила, и Катю, смотрела бы сквозь них уплывающим взглядом и думала о своем. Сейчас же, словно собственное страдание неожиданно размягчило ее, как брусок пластилина на солнце, Соня была особенно открыта страданию чужому. Танечка была упрямо и безнадежно влюблена, у Маринки тяжело болел отец, а Катя… это был секрет между ней и Катей.

– Бедная она… – сказала ей вслед Танечка, жалея Соню, а заодно и себя.

– Она не бедная, а богатая, – сказала Маринка, прикидывая, какие лекарства нужнее отцу, а без каких придется обойтись.

– Бедная, – сказала Катя, – вы сами подумайте, девочки, – ну вот куда ей сейчас идти?! Каренин даже не пришел к ней ни разу, а Вронский в Москве… Ведь это же ужас, девочки, просто тихий ужас!..

От Снегиревки до Таврической двадцать минут пешком, от Снегиревки до Московского вокзала тоже двадцать минут пешком. Одинаково идти до дома и до вокзала.

Все эти месяцы, проведенные в одиночестве, Соня с легкостью отгоняла от себя страшные мысли, словно в больнице она опять стала маленькой, словно была уверена, что о ней подумают другие… О ней и думали – измеряли температуру, ставили капельницу, давали таблетки. Сейчас, стоя на заснеженной улице у проходной Снегиревки, она вдруг увидела свое положение как будто впервые, и положение ее было ужасно.

Куда ей идти, на Таврическую? Но зачем ей быть на Таврической, пока Антоша в Хибинах? Ехать в Москву? Но зачем ей в Москву?.. Соня уже сама запуталась, не помнила, в какой точке отношений они с Князевым в последний раз расстались – в любви, в непонимании, в охлаждении?..

Сознание ее было слегка затуманено, как бывает у человека, долго не выходившего на улицу, и обычная городская жизнь вызывала настороженность, немного даже пугала, как будто она не вполне ясно понимала, что творится вокруг. Напротив проходной висел щит с надписью: «Новое качество печали». Соня прочитала и удивилась: что это, откуда они знают, что печаль имеет новое качество?.. Когда всмотрелась, оказалось: «Новое качество печати», реклама.

Соня постояла еще немного и пошла в сторону Таврической. Шагала бездумно, смотрела по сторонам, привыкала к городу.

Постояла у дома на Таврической, посмотрела в окна и поняла – невозможно. Невозможно, да и незачем, ВСЕ уже, все. В Москву.

В Москву?.. В Москву. На Московский вокзал.

Она не могла понять, почему на ее жест не останавливаются такси, шла к метро, время от времени поднимая руку, и, только взглянув на свое отражение в стеклянных дверях, догадалась, что выглядит в узкой Танечкиной куртке… ну, не как нищенка, конечно, но… как беременная, второпях сбежавшая от стафилококка. Но откуда же возьмутся в больнице ее шубы? В больнице у Сони не было шуб, ни норковых, ни из соболя.

Соня вышла из вагона на станции «Площадь Восстания», Московский вокзал, и тут же, на перроне, поняла, что ни в какую Москву она не поедет. Прошла к началу туннеля, прислонилась к стене, закрыла глаза.

– Вам плохо, девушка? – спросил кто-то.

– Мне хорошо, – не открывая глаз, сказала Соня. Анна Каренина бросилась под поезд, так ей показалось легче, чем мучиться и мучить всех… Но ведь жизнь больше любви, при чем же здесь поезд?..

…Однажды Соня с Алексеем Юрьевичем ехали в поезде, переезжали из одного маленького немецкого городка в соседний швейцарский городок. Попутчик их был русский, симпатичный молодой человек, рассказал им, что живет в Германии, а работает в Швейцарии и на работу из одной страны в другую ездит поездом – это не так уж далеко. Почти как Левка ездит на работу из Бескудниково в другой конец Москвы.

Между немецким городом Фрайбургом и швейцарским городом Базелем поезд резко остановился, и они услышали что-то похожее на «поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны».

«Personen unfall, несчастный случай с человеком», – перевел их попутчик.

Русский молодой человек закрыл свой компьютер, Алексей Юрьевич закрыл свой путеводитель, и они вышли на перрон. «В этом местеpersonen unfallне реже раза в месяц, – сказал молодой человек, – здесь все под поезд бросаются с моста… вон мост, смотрите».

Головин, особенно недоверчивый в путешествиях, прошелся вдоль похожего на белую сосиску поезда, заглянул вперед, вернулся, подтвердил: «У поезда вся морда в крови, как у собаки Баскервилей»…

…Соня стояла, прислонившись к стене на станции «Площадь Восстания», и думала: между Фрайбургом и Базелем человек бросился под поезд из-за любви. А из-за чего же еще? Вряд ли это такой древний кельтский обычай – бросаться под поезд, если не получил продвижения по службе…

Придет ли в голову Левке бросаться под поезд из-за того, что его только что уволили и в сорок лет он всего лишь красив, обаятелен и похож на испанского гранда?.. Нет, конечно.

Между Фрайбургом и Базелем не реже раза в месяц случается personen unfall. ЧАСТО… Наверное, это обычно происходит вечером в пятницу, пятница для многих тяжелее, чем понедельник… Ей, например, тяжелее всего было смириться с тем, что придется прожить без Князева выходные…

Или в понедельник.. В понедельник тоже можно броситься под поезд, если не знаешь, как прожить без него целую неделю и всю жизнь… Это так просто, просто, просто – например, она не может жить без Князева… И с Князевым не может… Жизнь больше любви, но ведь каждый решает сам, правда?..

Соня невыносимо, до слез, устала, и сознание ее все еще оставалось слегка затуманенным, и все вокруг виделось ей будто сквозь дымку… Поэтому она и подошла к краю платформы – посмотреть.

Она не хотела бросаться под поезд, она просто хотела посмотреть – КАК ЭТО, как на краю платформы рождается решение расстаться с жизнью… Но бросаться под поезд на станции метро «Площадь Восстания» Соня Головина не собиралась, ничуть, – она же не Анна Каренина… Хотя ее положение было еще хуже – так думала Соня и была права, потому что каждому человеку его положение представляется ЕЩЕ ХУЖЕ. Как же страшно, когда никому не нужна, как страшно…

Соня стояла на краю платформы, завороженно смотрела в черноту туннеля, и, когда навстречу ее взгляду загремел поезд, она вдруг поняла, что произошло с Анной Карениной.

Анна Каренина бросилась под поезд – от страха. Ни один человек не решится так ужасно покончить с собой, как бы он ни хотел насолить другим или как бы ему ни надоела жизнь… Он просто примет яд или мирно положит голову в духовку.

Как страшно неслась на нее махина, как гремела и скрежетала… Это было ТАК страшно, что Анна бросилась под поезд, как запуганная зверюшка, которая сама бросается в пасть ко льву, – чтобы больше не бояться, желая покончить вовсе не с жизнью, а со страхом.

Поезд несся на Соню, и, уже почти впадая в транс, она поняла, что какая-то страшная злая сила сейчас толкнет ее туда, в черный туннель, и, зажмурившись, сжалась и уже почти что пошатнулась, как вдруг почувствовала рядом с собой странное напряжение. И, не успев ничего подумать, бросилась туда, откуда исходило напряжение, немного вперед и вбок, и изо всех сил схватилась за чьи-то плечи, за красный капюшон…

– Ты что, дура? – шепотом спросила Соня, вцепившись в красный капюшон. Она не говорила так уже лет тридцать, и вдруг сейчас откуда-то выскочило это девчоночье, детсадовское – ты что, дура?

Они шли по Невскому, на всякий случай Соня крепко придерживала девочку за локоть, а девочка поддерживала Соню, чтобы она не упала.

– У вас кто-нибудь умирал, кого вы знали? – спросила девочка. Ей было двенадцать лет.

– Нет, – подумав, ответила Соня, – а у тебя?

– У меня мама умерла. Странно, правда? Когда кто-нибудь умирает, кого ты знаешь.

– Ты любишь снег? Я люблю… – ловя снежинку ртом, сказала Соня.

Девочка жила с бабушкой. Бабушка была очень старенькая. Бабушка не умрет, пока девочка не вырастет, чтобы ее не отдали в детский дом.

– А под поезд ты зачем? – спросила Соня. – Мороженое хочешь?

– Под поезд из-за любви, – важно сказала девочка, – мороженое хочу.