Владимир Шандриков - Блатной фольклор

• Название: Блатной фольклор
• Автор: Владимир Шандриков
• Жанр: Книги

Это наш Омский Высоцкий

---

Утренняя песня

Я сегодня до зари встану,
И все стекла, что побил — вставлю.
За бодягой, хошь схожу к нашим,
Только ты меня прости, Маша!
Ну я премию пропил, малость,
Чтой-то с памятью моей сталось…
С кем-то дрался я, видать, зубьев мало…
Маш, а где мой воротник? Не видала?
Вот овчарку я изгрыз по запарке,
Пол-отреза на унты, это — жалко…
Взял с Аркашкой я флакон "Мицне бяло",
А за углом, как не дели, все же мало.
Тут — откуда не возьмись — этот ухарь.
Отоварились ведром рассыпухи.
Не скажу я — чтобы нам было в тягость,
Но, по совести, Марусь, ох, и гадость!
А «Степная» пошла исключительно…
Мы сдурели с нее, сатаны!
Помню все, как сейчас, окромя вытрезвителя,
Где с меня через голову сняли штаны.
Ты уж, Марья, извини меня, гада,
Но пятнадцать-то колов снесть им надо.
Пред иконою клянусь профбилетом:
В Чернолучьи отдыхать будем летом!
Ну чего ты на меня клохчешь?
Я те звезды подарю — хочешь?
Сходим нынче же в кино, кстати — праздник!
Пить не буду перед тем, душу язвить…
А пока, хоть грамм, налей, я ведь маюсь.
И за все, что натворил, каюсь.
Слышь, а чей-то я в бинтах, Марья?
Ох, мне встретить бы того парня!

Мне ж от той рассыпухи одни невезении
И в организме сплошной перекос…
Просыпаюся утром и в недоумении —
То ль стравило меня, то ли это — обычный понос.

Мои берега

Мой кораблик — судьба — под названием "Жизнь"
Сел на мели в надломах и трещинах.
Хочешь — пой, хочешь — пей, только крепче держись,
По барометру бури обещаны.
Песни будут потом, а пока недосуг,
Я в ином измерении гордости.
Где же бакенщик — друг? Мне туманом вокруг
Пелена из обмана и подлости.
Где ж мои берега? Я их должен найти,
И, как парус, душа располощется.
Неужели — хана? Сквозь туман не пройти,
А на твердую землю так хочется!
Серой чайкой вдали, неоставившей след,
Пролетают года по-над волнами.
Я, наверно, устал и немного ослеп.
Различаю в ночи только молнии.
Не пойми-разбери где друзья, где враги?
Часто те и другие ненадолго.
Постоянны одни, разве только, долги,
А вот их то как раз и не надо бы!
Простота чьих-то душ, как гречиха в полях,
Колосится открытая начисто,
И обидно когда, словно мины в домах,
В людях спрятаны ложь и предательство.
Только мать и могла вывесть формулу дня,
Пусть не ново, но это и бедово:
Если деньги ушли, а за ними друзья,
То, выходит, друзей просто не было.
Видно, Боги, шутя, в день рожденья меня
Не святой окропили водицею
И, как хлеб аржаной, всю судьбу для меня
Густо смазали крепкой горчицею.
Так бывает в груди солено, горячо,
Что ни женщин, ни водки не хочется!
А на верного друга тугое плечо
Опереться порою так хочется.
Что ж, я с мели сошел, позади страх и риск,
Можно шпарить в любом направлении,
Я стараюсь наверх, но меня сносит вниз,
А внизу — в низком все измерении!
Где ж мои берега? Я их должен найти
И, быть может, еще разпогодится.
Но туман позади и туман впереди,
А на твердую землю так хочется!
А на твердую землю так хочется…

Песня о цвете

Отношения людей бывают разные:
Голубые, пожелтевшие, красные.
А бывают потускневшие, серые
И бывают как лучи солнца первые.
А бывают рассиропленные, пряные
И бывают как листики ранние.
А бывают непонятные, спорные
И бывают откровенные черные.
Где же мой любимый цвет — цвет огня.
Столько лет его ищу и все зря.
Неужели так всю жизнь пройду?
А я цвета своего не найду.
Мимо женщины идут распрекрасные
В платьях ярких, как пожар, а души разные.
Есть сиреневые, синие, алые,
Как глубокие моря и реки малые.
Где-то ж временем закрыт и мой родник,
Грудью бьется он об лед, гранит.
И, как я, не признает любовь-марево,
Ждет огромную любовь как зарево.
Столько сполохов вокруг от любви,
Где ж ты огниво мое? Позови…
Где ж ты зарево мое? Засветись…
Где же ты, моя любовь, моя жизнь?
Все друзья мои давно, сверстники,
Спутниц жизни и любимых встретили.
Все по цвету и в цвет подобрано,
И живут себе на радости по-доброму.
Только я всегда один, все — вдвоем.
Только я пою совсем ни о чем.
Только я вздыхаю ночью и днем…
Я ж мечтаю все о пламени своем.
Мы в застенках своих бытия
Осуждаем друг друга, а зря!
Лучше каждый пусть спросит себя:
"А каков же по цвету сам я?"
Я себя ищу в потоке разноцветия.
Я в расцвете, но каков же по цвету я?
Может быть, моя душа не зеленая,
А коричневая, ржавая, казенная…
Ведь в мозаике поступков столько разного,
Столько легкого, расчитанного, праздного,
Столько желтого, лживого, опасного
И так мало откровенного красного.
Где же мой любимый цвет — цвет огня.
Столько лет его ищу и все зря.
Неужели так всю жизнь пройду?
А я цвета своего не найду.

Воспоминание о будущем

Собралися, помню, у меня
В День Советского Строителя,
Посидеть немного грудищем
В размышлениях о будущем.
Попришли все братцы-кролики,
С нашей стройки алкоголики.
Я предложил: "Будем чокаться
Мы пореже, чтоб не чокнуться."
И в глаза сказал гостям я: "Так!
Чтоб без фокусов и чтоб без драк!"
"Да мы ж на отдыхе железные," —
Мужики кричали трезвые.
В семь собрались все строители
И к восьми всю водку выпили,
А как бражку, гады, выжрали,
Кошелек у жинки выкрали!
Но мы после разбиралися,
Все как есть попередралися,
До утра друг друга буцкали
Табуретками и бутсами.
А на утро оказалося,
Что ничего и не терялося:
Кошелек лежал у горнице
Меж грудями у покойницы.
Одному теперь расстрел из нас,
Семерых под суд ведь отдали,
А супругу за рассеяность
В морг напротив оприходали.
На всю жизнь запомню зрительно
День Советского Строителя…
Вот, сидим на нарах грудищем
И вспоминаем мы о будущем.

Заядлый курильщик

Ох, замучил кашель по ночам,
И свистят у горле петухи,
Аж соседи в стеночку стучат,
Дескать, "сейчас же, падла, прекрати!
Ты же этим буханьем, свинья,
Живо ребятенка искалечишь!
А ежели чахотка у тебя —
Почему, паскудина, не лечишь?!"
И жена стращает все меня:
"Дыму в хате вечно как в аду!
Выбирай: куренка или я?
А не то я к свекру уйду!"
"Издеватель, Гитлер и злодей" —
У Матрены стало поговоркой.
Занавески, видите ли, ей
И одежу провонял махоркой.[9]
Ну, вчера аванец я сполна
На мохру сдержал, так что ж скулить!
А вдруг опять с германцами война?
Веник мне тогда курить?
Я, вообще-то, если б не курил
И не пил, заразу, "Солнцедар",
Так давно б «Фиат» себе купил,
А Матрене — автосамовар.
Корефан недавно мне сказал:
"У тебя ну нету силы воли…"
Да я разов четырнадцать бросал,
Семь из них еще в начальной школе.
С ним пошел я на спор, только так,
Что не закурю уже ни разу.
Так выспорил, а после у Колька —
Пузырек и крышку к унитазу.
Мы тогда успели в Гастроном,
Этот случай надо же обмыть.
Ну а если выпил за углом —
Как тут можно чтоб не закурить?
И с тех пор гыкаю по ночам,
Прям, не кашель, а тигриный рык!
Разрывает душу по частям
Этот самый недушевный хрип.
Сердце что-то стало барахлить
И тошнит чегой-то по утру…
А, может, правда, меньше надо пить?
Может, правда, много я курю?…

Кузькина любовь

Это такая трагическая поэма, которая посвящается работникам Большереченского Райпотребсоюза, где она якобы произошла.

На молоканку, малость под хмельком
Пришел тады, маманька попросила.
А ты, Клавдея, вместе с молоком
Сквозь сепаратор сердце пропустила.
И так гипнозом женским обожгла,
Что все во мне мужицкое заныло.
Ты б черта в рай свести тогда могла,
И для него б ужасно это было!
Ну то да се, я смел после вина,
Спустя чуток, в ботве мы оказались.
Ушла за лес тактичная луна,
Поскольку мы в светиле не нуждались.
А после встав с сырого чернозема,
От репеев очистились мы оба,
И ты, крестясь, сказала мне: "Кузьма!
Антихрист мой! Люблю тебя до гроба!"
Я взял и столб ближайший своротил,
От слов твоих умножилися силы.
В порыве чуйств на грабли наступил,
Но искры с глаз приятны даже были!
То боль души, я плачу наповал,
Ведь у меня ж любовная отрыжка.
Будь я поэт — я б кровью написал
О нас с тобой увесистую книжку!
Хотя б про встречи те у лопухов,
Что были нам мягчей любой постели.
Хи-хи, ха-ха! И так до третьих петухов,
А спать притом — ни грамма не хотели.
Что лопухи! Мы раз силосный стог,
Шутя, любя, без трактора умяли!
Вот только жалко кирзовый сапог,
Что в яме там силосной потеряли.
Я свадьбу уже задумал — честью-честь,
Моя родня на все была согласна,
Хоть ты была такая как ты есть —
Косая и корявая ужасно.
Я рассуждал: хромая — что ж с того?
Во сне храпишь — смотри какое диво!
А в остальном — мы ж пара сапогов,
И нам, как есть, сойтись необходимо.
Чин-чином мы готовились гулять,
В Сельпо набрав, что было там получше,
И первачу нагнали ведер пять,
И браги чан, на всякий там на случай.
Гостей считать примались на пальцах,
И округлялась цифирка родни:
Пятьдесят один со мною это — нас,
Плюс сорок девять с ейной стороны.
Да все б ниче — тут Гришка рассказал
Как он имел тебя на косовице,
Потом дружку по-бухарю отдал
За полмешка подмоченной пшеницы.
Я — в кулаки, он божится дитем!
Я до Петра: "А-ну, мол, подтверди-ка!"
И он матерится, оченно при том,
Ну и дела, сбирали ползунику!
Клавдея, ты ж устосала меня!
Как в клуб пойтить? На людях появиться?
До свадьбы ведь осталося три дня,
А мне б сейчас на месте провалиться.
Выходит что ж — зазря цвела картофь
И нам луна за скирдами светила?
Да это ж сплошь обман, а не любовь,
Коль у тебя с другими дело было!
Я понял все. Не стоишь ты меня.
Обидно лишь и жалко даже стало —
Что завчера зарезал кабана,
А подождать — так сколько б было сала!
Да что — кабан, когда я сам — лопух,
В твоем лице не разглядевши черта,
Не верил сплетням грамотных старух —
Что у тебя сто тридцать три аборта.
Как жить теперь? Под ложечкой сосет,
У глаза тик. Не вынесу измены!
Однако, знай: я отомщу за все
И на вожжах повешусь в ваших сенях!
Ужо ясно: за гробом не пойдешь,
не спросишь люд и где моя могила,
А что с тебя, паскудина, возьмешь? —
Ведь ты ж до гроба только и любила!
Прости за почерк, криво я пишу
И может что сказал не очень лестно.
Прости за все! На веки ухожу,
Сдержала б только старенькая лестня.

Маски