Владимир Шандриков - Блатной фольклор

• Название: Блатной фольклор
• Автор: Владимир Шандриков
• Жанр: Книги

Это наш Омский Высоцкий

---

Они и мы

Это песня про лебедей. Я написал ее в семьдесят четвертом году, а маленечко у меня ее украли… Всесоюзное радио и телевидение. Они выдали песню, сделали правильные слова, в семьдесят пятом году. У меня она называется "Они и мы".

Сила тайная есть у истоков любви,
Словно чудо, она, неземное!
Кто-то лебедя влет из берданки подбил,
А их жило за озером двое.
Тот, второй, ошалев в синеве голубой,
Падал комом, взлетая выше и выше,
Задевая крылом, звал ее за собой,
Но она отвечала все тише.
Он так долго кружил, он так дико кричал:

"Почему же она не взлетает?!"

Он нестрелянный был и такого не знал,
Как под сердцем свинец остывает.
Чуя все же беду птичьим сердцем своим,
Так плакал он не по-птичьи — надрывно,
Стало небо вокруг нестерпимо пустым
И ненужными сделались крылья.
И, набрав высоту, он решил их сложить,
Он в смертельный пустил себя штопор.
Рядом с нею упал, понимая, что жить —
Это было бы слишком жестоко.
Сила тайная есть! Он двенадцать кругов
Совершил над зловещею сушей,
И суровою дратвой в двенадцать рядов
Тем полетом прошил мою душу.
Сила тайная есть и у нас, у людей,
Только таинства в жизни так мало!
Мы стовольтны в любви, а у птиц-лебедей
Киловатты душевных накалов.
И еще одного не возьму как-то в толк:
Отчего? Почему? — Но извечно
Человек человеку бывает как волк,
А зверье меж собой человечны…

Я сегодня мимо церкви проходил…

Я сегодня мимо церкви проходил
И трем нищим на гашетку угодил,
Но в карманах у моего, у плаща
Не нашлося даже медного гроша.

"Извините, я утюг домой купил,

За квартиру, свет и воду заплатил,

А еще пришлось долги людям раздать,

Так что вам, ребята, нечего подать."

Мне вообще-то стало стыдно среди них,
Две руки у них лишь было на троих.
У меня, у одного их — целых две!
А я тоже в постоянной нищете.

"Ну так что же, парень, ты тогда стоишь,

Если нищий, как и мы, — ты говоришь?"

И, смеясь, сказали: "Слышишь, не сердись!

Раз такое дело — рядышком садись!"

Я, ей-Богу, ради хохмы рядом сел,
Глаз зажмурил, взял блондинку на прицел,
Руку вытянул, поджал одну ногу…
Подадут, тады и я вам подаду!

"Люди добрые и всякие, кто — как,

Мне подайте на автобус хоть пятак!

Иже еси о вас помянет в небеси,

Что вам стоит! Я ж прошу не на такси!

Так не жальтесь! Медяку я буду рад,

Все одно, пропьете больше во сто крат!

Так бросайте же скорее, по грошу

Я ж на кров, в конце концов, у вас прошу!

А вы, гражданочки и граждане вообще,

Не смотрите, что я в новеньком плаще,

Алименты я плачу на обех жен.

Чем кормиться я, товарищи, должен?

Мне ж охота тоже выпить и поесть,

Что ли в петлю натощак я должен лезть?

Я ж коньки отбросить запросто могу!

Так не дайте же погибнуть на снегу!"

Кацышевский чуть поодаль проканал,
Потому что мне никто не подавал,
И смеялись трое нищих, аж до слез:
"А напрасно ведь шутил!" А я — всерьез…

Разговор у редактора

Снова был в редакции и снова
Получил назад свои стихи:

" Очень свежи. Пишите толково…"

А в печать не взяли ни строки.

"Вы — талант, Вы — настоящий гений!

А, вернее, сможете им стать,

Если темы для стихотворений

Будете изящней подбирать.

Ну зачем, скажите мне, зачем

Вы все норовите про худое?

Разве нет у нас других тем,

Принесите что-нибудь другое."

Я стоял, как лошадь у корыта,
Понукаем плетью пышных слов,
Форточка была полуоткрыта —
Он на жизнь смотрел через нее.
Где-то там невидимы ходили
Сотни, неопознанных как я,
Также разбивали лбы другие,
Вдавливая зубы в удила.
А потом на ты и полушепотом
Убеждал редактор заговорщицки,
Ввинчиваясь в мозг мой штопором:
Никчему, мол, эти разговорчики!
А потом с улыбочкой, потупясь,
Говорил, пушинку с плеч сдувая:

"Ну, давай, пиши, только получше!

Знаешь сам — политика какая…"

Я запомнил типа эту тупость,
Бдея кабинетчика слова:

"Ты смотри на подлость и преступность

Как на нетипичночть бытия."

Должен я идти иной походкой
Мимо сплетен, горя и реклам,
Ничего, что слева пахнет водкой!
Ничего, что справа в морду дам!
Что стоят мальчишки, выпивая,
Так, что аж захватывает дых,
И потом дерутся, избивая
Незнакомых комых и родных.

"Что ж такого — если кто-то плачет,

Если кто-то бритву обнажил…

Это ничего собой не значит,

Се ля ви!" — мне тип тот говорил.

Я иду небрежною походкой
Мимо дряни, вони и обид.
Ничего, что от подружки пахнет водкой!
Ничего, что совесть говорит…

Атавизм

Мне часто говорят: "Почему ты так много пишешь на тему алкоголя?". Но я же не виноват, что люди так много пьют. Вот еще у меня одна песня: «Атавизм» называется, что в переводе, вернее по-латыни, означает "возврат к предкам".

Это тысячелетия назад
Животом усвоялася грамота,
Люди пили бурду, суррогат,
А на закусь ловили мамонта.
И потом, озверевши, зазря
Драли скальпы у собственных жен.
И дикарь пожирал дикаря,
Если тот ему был не нужон.
Там прикрытие ягодиц дам
Украшеньем считалося века,
А теперь тот же стыд, тот же срам
Показателем стал человека.
Первобытный и гадкий народ
Ел без меры и пил до "без памяти"
И на тысячелетье вперед
Истребил на планете мамонтов.
В наш двадцатый стремительный век
Несмешны первобытные трюки,
Так же жаден и груб человек,
Те ж в крови волосатые руки.
Та ж в глазах озверелая жуть,
Та же боль и тоска, все равно,
И все так же друг друга жрут,
Хоть и пьют уж другое вино.
Не страшны нам огонь и вода,
Вечен сифилис, раки и вкусы,
Но, как прежде, опасней всегда
От зеленого змия укусы.
Сколько тюрем, несчастий и бед
Украшают зеленого змия.
Смотрешь — был завчера — человек,
А сегодня похож стал на Вия.
И сегодня, как в Каменный век,
Часто мы распеваем без звука,
И звереет потом человек…
Атавизм это — страшная штука!
Лишь собака теперь и не пьет,
Да и то, ибо днем она спит,
А в полночь и собака непрочь,
Только вот Гастроном еще закрыт.
Я боюсь, сотня лет не пройдет
И потомками будем мы прокляты,
Что за тысячу лет наперед
Всю планету усеяли пробками.

Соленые рубашки

…Я посвящаю ее всем советским разведчикам, которые сегодня работают за рубежом.

Мы, как зренье и уши России,
И, рискуя, за тысячи верст
Выполняем приказы простые,
Чтоб спокойней России жилось.
До предела натянуты нервы…
Вот сейчас постучат, вот сейчас!
Что случилось с тобой, Сорок Первый?
Почему ты не вышел на связь?
Значит, в чем-то просчет, не иначе
Их разведка не хуже чем мы,
Неспроста замолчал передатчик,
Не закончив последней строки.
Подгорел усилитель, наверно,
Это было бы счастьем для нас,
Но скорей смолк ты сам, Сорок Первый…
Почему ты не вышел на связь?
Я не должен спешить, я обязан
Цепь эмоции спрятать внутри,
А из сердца мольба, как приказы,
Время душу на них отвести.
Вороненый кусочек металла,
Сколько раз я тянулся к нему!
Неужели минута настала —
Восемь раз разорвать тишину?
Ко всему я привык, только все же
Одного не могу я понять:
Почему я обязан, Сережа,
Честь при встрече врагам отдавать?
Вот иду деловит и прекрасен,
И спокоен, как стог на снегу.
Ощущая всем телом, из страха,
Шаг последний на каждом шагу.
Ничего, что рубашка от пота
Солонеет… Святой это страх.
Что поделаешь, в нашей работе
Быть нельзя без соленых рубах.
Сорок Первый! Майор Иванищев!
Ты же старый разведчик, подлец!
Почему ты сегодня не вышел?
Неужели накрыли? Конец?!
Только вдруг передернуло нервы,
Слабый писк, позывные, сигнал!
Так и есть, это он — Сорок Первый,
Я по почерку сразу узнал.
Экономные цифры, как песня,
Из наушников в душу винтом:

"Извини, усилитель заплесневел…