Алексей Диброва - Артековский закал

• Название: Артековский закал
• Автор: Алексей Диброва
• Жанр: Биографии и Мемуары

18 июня 1941 года в Артек приехали школьники из Белоруссии, России, Украины, впервые — ребята из Прибалтики. И их сверстники из Германии, Польши, Испании… Через два дня началась новая смена… А через 4 — война. Но смена не закончилась, было принято решение эвакуировать Лагерь. Начались долгие странствования артековцев по военным дорогам. Поезда, автомобили, пароходы… Артек жил. Артековцы хранили и соблюдали свои традиции, вместе преодолевали большие и малые трудности военного времени. Наравне со взрослыми работали на колхозных полях, в военных госпиталях. Готовили посылки на фронт, выступали с концертами перед бойцами… Флаг Артека поднимался над Москвой, Сталинградом, в Донских степях и на Алтае. Артековское приветствие слышали Казань, Саратов, Челябинск, Омск, Новосибирск…

---

— Ну, и лошадка у тебя — с — норовом! — покачал я головой.

— Насосал много горючего, а потому и понёсся, как жеребец!

— Хорошо, что хоть одними лампочками обошлось, могло быть и хуже.

Мы заменили сгоревшие лампочки, проверили годность динамки и снова завели двигатель, — теперь он работал нормально, его размеренный рокот напоминал мне шум трактора на привольных степных просторах.

Теперь я вечерами приходил на электростанцию. Быстро освоил технику безопасности и стал у Володи первым помощником.

Сегодня у меня счастливый день: получил от отца письмо. Сразу узнал его почерк на конверте. Он писал из армии, в их учебной части обучают бойцов перед отправкой на фронт. Много тренируются в переходах, что, по выражению отца, закаляет здоровье, укрепляет мышцы. На конверте стоял адрес: Сталинградская область, Красноармейский район, полевая почта №.

— Совсем недалеко — каких-нибудь 250–300 километров, а увидеться невозможно! — с горечью произнёс я вслух.

Захотелось увидеть родного человека. Прислониться, как в детстве к колючей бороде, покачаться на его мускулистых руках. Сказал бы ему тепло: «Папочка, родной, не беспокойся обо мне, я в тылу, мне хорошо, работаю понемногу, хочу, чтобы и мой труд приблизил разгром проклятых фашистов, которые отобрали у меня тебя, маму и братьев, дом, школу и счастье».

Примерно такого содержания написал отцу ответное письмо. Всего год с небольшим назад он хлопотал мне путёвку в Артек на 40 дней, а расстались навсегда.

Письма получали не все ребята, некоторые не знали абсолютно ничего о судьбе своих родителей. Они с большой завистью смотрели на «счастливчиков» и вздыхали, вспоминая дом, родных.

Во время прослушивания сообщений Совинформбюро, то один, то другой внезапно вскрикивал и хватался за голову. Ребята слышали их громкий шепот:

— Нет моего дома… фашисты…

Если это были маленькие девочки, то они вообще не могли взять себя в руки, громко повторяя:

— Мамочка… родненькая…

Невозможно было смотреть на этих обиженных проклятой войной детей. А сколько их было в ту пору, — потерявших родителей и тепло родного дома, а сколько ребят погибло в огненном смерче войны? Разве мы сегодня можем допустить, чтобы наша прекрасная планета снова стала полигоном для испытания ядерного оружия? Разве может здравомыслящий человек смириться с потерей детей, внуков — родных и близких людей?

Кто видал войну воочию, тот всегда будет до конца дней своей жизни отстаивать дело мира для всех людей Земли.

ПОДНЯТЬ ПАРУСА

Уверенность — самая могучая творческая сила.

М. Горький.

Грозный вал войны подкатывал всё ближе. Разгорелись жестокие бои на берегах Дона, где в прошлом году артековцы поднимали ежедневно на мачте алый флаг, начиная лагерный день. А сигналы звонкого горна в руках Бори Микальца были слышны на обоих берегах реки. Теперь там раздавались другие звуки, поднимались в небо чёрные тучи взрывов. Ежедневно радио сообщало тревожные новости: наши войска оставили такие-то пункты, отошли на такой-то рубеж. Обнаглевший враг рвался к Волге, ведя в бой новые дивизии, обеспеченные новой техникой. Вражеские самолёты теперь чаще появлялись над степью, направляясь на станцию Арчеда бомбить нефтесклады и другие объекты. Из лагерной наблюдательной вышки было хорошо видно густые, чёрные клубы дыма над станцией и городом.

Гурия Григорьевича срочно вызвали в Москву. За ним прилетел небольшой самолёт. Ребята пожелали своему начальнику счастливого пути, и он улетел.

В Серебряные Пруды прибыла воинская часть, вышедшая из недавних боёв, а также полевой медсанбат с раненными бойцами, которых разместили в полевых палатках. Под прикрытием деревьев рыли окопы, огневые позиции для артиллерии. Нам подарили винтовку комсомольца этой части, павшего смертью храбрых. Она стрелять не могла: был разбит затвор, но артековцы берегли, как святыню эту боевую реликвию. С бойцами у нас установились самые хорошие отношения: девушки стирали им гимнастёрки, носили свежее молоко, овощи. А тихими вечерами на зелёной лужайке у пруда раздавались аккорды баяна — перед отбоем можно было потанцевать. Время было тревожное, но молодость брала своё.

Танцующие красноармейцы были в центре внимания. Им больше нравились не танго с фокстротами, а русская «Барыня» или украинский «Гопак». Артековские плясуны им не уступали, лихо отбивал чечётку Володя Николаев, его сменял Юра Мельников, не оставались в долгу и девушки — Светлана Косова, Валя Тазлова, Тамара Кранчевская и другие.

Через несколько дней возвратился из Москвы начальник лагеря. Артек пришёл в движение — снова снимался с якоря и поднимал паруса — в путь! А куда? Этого никто не знал. О маршруте лишь догадывались — на восток, подальше от чёрного дыма войны и смертельной опасности.

Все вещи, имущество было в тюках, ящиках, старшие артековцы снова стали грузчиками. Несколько дней прошли в тревожном ожидании — не было транспорта, на станции разбиты пути. А в Серебряные Пруды входили новые части и занимали оборону. Техника тщательно маскировалась, огневые позиции издали казались зелёными кустами.

Наконец, прибыла колонна автомашин, чудом выпрошенных Гурием Григорьевичем у военного командования. Быстро погрузили вещи, усадили отряды артековцев. Ребята тепло попрощались с бойцами, с которыми успели подружиться, прощались с этим замечательным уголком, приютившим нас на несколько месяцев.

Машины просигналили и тронулись в путь. Мимо проплыли красавцы-павильоны, кудрявые вербы и зеркальная голубизна прудов. Прощальным шепотком полных колосьев провожала нас пшеница и усатый дозревший, но не скошенный ячмень, а золотистые подсолнухи покачивали своими дисками артековцам на прощание.

Ребята долго ещё видели фигуру парторга Ильясова с поднятой для прощания рукой и возле него несколько женщин. Они оставались в родных местах, чтобы вместе с Красной Армией защищать лазоревую степь — землю отцов — от коричневой чумы.

Позже стало известно, что Ильясов возглавил партизанский отряд и, когда немцы подошли к изумительно красивому оазису в степи, на них хлынули потоки воды из шлюзов, специально открытых парторгом. Человек и природа вставали могучим препятствием на пути гитлеровских вояк. Врага подстерегала смерть на каждом шагу, для сотен тысяч зазнавшихся арийцев донские степи становились могилой.

…Автомашины двигались на восток безостановочно по бездорожью, военные шофёры пользовались топографическими картами. В пути произошла небольшая авария: автомашина с ребятами третьего отряда въехала в овраг и опрокинулась. К счастью, обошлось без серьёзных травм.

Вечером въехали в какой-то город. Нам сказали, что это — Камышин — город на Волге. Город жил прифронтовой жизнью: воинские части, обозы эвакуированных, патрули и светомаскировка.

Артек разместился в городском парке, в помещении летнего театра. Ребята-грузчики остались с вещами возле какого-то склада. Утомительная дорога и работа по разгрузке вещей уморили ребят, усталость клонила ко сну, но Дорохин спать не разрешал. Он обнаружил во дворе склада вырытые щели, они могли служить убежищем во время налётов вражеской авиации, — город бомбили. Вожатый поочерёдно поднимал нас на дежурство.

Лишь только сгустились над землёй сумерки, как в воздухе послышался протяжный воющий звук вражеских самолётов. Изредка по ним стреляли зенитки, и одинокий луч прожектора прощупывал ночное небо. Почти над головой завыли бомбы, а вскоре глухие мощные взрывы раздались совсем недалеко. Мы сидели в глубоких щелях и оттуда прислушивались к вою бомб, которые, казалось, падали прямо на нас и каким-то чудом взрывались в стороне. Небо стало багровым от вспыхнувших пожаров: одна из бомб попала в нефтехранилище.

— А как там наши? — побеспокоился кто-то из ребят.

— Взрывов там не было слышно.

— Наверное, там и окопов нет.

Самолёты несколько раз разворачивались и заходили на цель, сбрасывая смертоносный груз. Нам сейчас было не до сна.

Юра Мельников пробовал шутить:

— И, вдруг падает к нам фрицевская бомба и — ни звука, зарывается в землю по самый стабилизатор и молчит.

— И ты тоже молчишь, а душа в пятках и что-то попахивает.

— Вы обождите, тоже мне смельчаки. Значит, утром мы эту бомбочку откапываем, открутили головку, а оттуда записка выглядывает. Достаём, читаем: «Дорогие камарады! Помогаем, чем можем! Рот фронт!» Понятно, это дело немецких коммунистов! Вот как, камарады!

— Это ты ещё со Сталинграда басенку вспомнил?

— Почему это — басенка? Нам ведь рассказывали о подобном случае!

— Он, наверное, был единым в своём роде, да и был ли вообще.

— Побольше бы таких помощников в немецком тылу!