Эрик Нёхофф - История Фрэнка

• Название: История Фрэнка
• Автор: Эрик Нёхофф
• Жанр: Современная проза

Его диски были завещаниями. Его песни были и просты, и глубоки. То был очаровательный фольклор. Синатра написал историю тени и света. Телохранители звали его Наполеоном, Марлен Дитрих - "роллс-ройсом среди мужчин". Он любил ночи с их тайнами, с их ложью. Ночь - ничто не могло с ней сравниться. Утром надо возвращаться на землю. Это убивало. Он был той Америкой, которую мы любим, которой никогда не существовало, в которую мы пытаемся верить. Америку "Лета 42-го года", Америку "Завтрака у Тиффани". В нем жил Гэтсби.

Роман лауреата премии Французской академии Эрика Нехоффа "История Фрэнка" - это жизнь легенды XX столетия, человека, которого никогда не было и который жив в каждом из нас. История мифа. Впервые на русском языке.

---

В двадцать лет я восхищался де Голлем и «Роллинг Стоунз».

В тридцать лет — все еще де Голлем. Что касается «Стоунз», мне уже приходилось себя заставлять.

В сорок лет я любил де Голля и Синатру. Мик Джаггер, я держался, сколько мог, но теперь глушу мотор. В конце концов, я предпочитаю старого беззубого Кита Ричардса с наждачным голосом, кольцами и банданой на голове. Де Голль больше не нуждался во мне: он уже и так небожитель. Рок — дурацкая вещь. Надменность и тотальное наплевательство — качества, как у йогурта: у них свой срок годности. С определенным возрастом неприятные физиономии должны исчезнуть. Перевожу: спрятаться или умереть — захлебнуться в рвоте, протаранить дерево, разбиться на самолете. При этом просто умереть недостаточно. Важен способ. Поэтому Элвис и прозевал свою остановку. Сердце не выдержало, слишком сильно разогнав драндулет: и это — рок-н-ролльный подход?

Не выходящий из моды Синатра держал удар.

Первый смокинг обошелся ему в двадцать долларов. У него было семь килограммов волос на голове. Сверху накладывался слой «гомины»[4]. Уши были огромны. Только их и было видно. Он был в отличной форме. Будущее — он слопает его сырым.

Посмотрите на него. Похож на человека, довольного тем, что может себе позволить одеваться, как милорд. Шляпа появится позже. За костюмом вскоре последует смокинг. Особо ревнивые будут подозревать, что он себе в ботинки вставляет прокладки. Видно, что он любил шмотки. Внимательно относился к тому, что носит. Что одежда могла рассказать нам о Синатре?

Никаких солнечных очков. Они для мафиози и светских дам. Этот аксессуар создали для того, чтобы скрывать слезы или фонарь под глазом, чтобы выделиться или не быть узнанным, замаскировать глаза, замутненные похмельем. Фрэнк смеялся над этим всем. Он никогда особо не плакал, и уж каким-то несчастным очкам нипочем не помешать людям узнать его. Алкоголь? Все его друзья подтвердили бы — алкоголь он переносил как никто другой. В драках за то, чтобы уберечь его от ударов, отвечали его сторожевые псы. Кому-то удастся украсить его синяком после дождичка в четверг. Он держал себя в форме.

Его знаменитая шляпа «кавано» стала его символом. Он в ней предстает на обложках практически всех своих дисков. Шляпа, чуть сдвинутая на затылок («эх ты, шляпа!» — стоит чуть-чуть ослабить внимание, и моим пером овладевает Раймон Бюссьер из «Золотой каски»), левая рука в кармане, развязанный галстук, он размахивает нотами.

В этом отношении обложка диска «Полетай со мной» — отличный образец стиля Синатры. Синий фон. В небе ни облачка. Справа можно различить трап и нос самолета. Стюардесса ждет наверху. На переднем плане Фрэнк сжимает пальцы женщины, которой вот-вот должен сказать «прощай». Другой рукой он делает такой жест, словно автостопщик останавливает машину. Это может означать: поверь, мне в самом деле нужно идти, — большой палец указывает на авиалайнер. Естественно, на нем головной убор. Зеленый галстук, красные пуговицы на манжетах.

Другие важные атрибуты: сложенный платок в нагрудном кармане, дужки очков, вставленные в клинообразный вырез пуловера, лавандовые ароматы «Ярдли».

Он менял кальсоны по десять раз в день.

Однако, я помню свое детское впечатление от Синатры: одутловатый тип в смокинге, которого слушают взрослые. Его парик был воистину смешон. Синатру можно было принять за одного из ресторанных пианистов, игравших «Чувства» под звон кусочков льда о стекло.

Он первым сделал это: стал обращаться с микрофоном, как с сообщником, «точно гейша играет своим веером», — а вовсе не как с обременительным аксессуаром. Он говорил с ним, ласкал его, шептал ему обещания. Он играл на чувствительных нитях. Его голос раскрашивал мир, в котором мы жили. Если искать аналогии в авиации, он был бы планером. Элегантность, точность, акробатика, рассчитанные до десятых долей миллиметра эффекты. Никакой другой певец не мог создать подобной алхимии. Музыка исходила из глубины его души. Казалось, на сцене он проживал свои истории. Для этих мягких жестов, для этих бархатных акцентов необходимо было мастерство. По позвоночнику пробегала священная дрожь. Всплывали эпизоды его собственной биографии. Стоило вспомнить что-то хорошее — приятная улыбка. Пропащая юность предъявляет иск завалившейся набок голове. Чтобы воскресить в памяти ночи одиночества, нужно аккуратно тряхнуть головой, закрыть глаза, сделать едва уловимый жест рукой. Все это очень определенно. И все самым необыкновенным образом связывается. В этом есть секреты и меланхолия, обещания счастья и мгновения, которые никогда больше не вернутся.

Его песни стали звучать по радио. Неслись из музыкальных автоматов. Играли в автомобилях. В машине было даже лучше. Покатый капот, друг друга не спеша сменяют пейзажи. Женщина вашей мечты уткнулась лбом вам в плечо. Мир принадлежит вам. В гостиных и спальнях, впрочем, тоже неплохо. Его диски позволили американцам затащить в свои постели целую кучу девчонок.

У него была одна цель: разбить вам сердце. Положить мир к своим ногам — и он всегда знал, как это сделать.

Его инстинкт был разрушителен. И он своему инстинкту доверял абсолютно. Синатрой быть не очень трудно: тому, кто умеет быть твердым, нужно лишь оставаться таким все время. Он был чрезвычайно знаменит. Песни, кино, производство, недвижимость, казино — этаж за этажом, он строил здание шоу-бизнеса. Он изобрел концептуальные альбомы. Его сорокапятки редко добирались до вершин хит-парадов, зато долгоиграющие диски месяцами держались на первых местах. С начала стороны «А» и до конца стороны «Б» песни шли, как новеллы. Его пластинки были фресками жизни человека в ХХ веке. Разорванные юбки, тихие вскрики, мокрые трусики — все это ради похотливого и возбужденного шалуна, который мотался по простыням Америки. Мужской эротизм обрел своего свидетеля, свою жертву, своего хроникера. Он прочесывал переулки разочарования, толкал двери одиночества, шагал по комнатам сожалений, погружался в волны грусти. Это был мир измотанных холостяков, электрических девочек по вызову, снисходительных барменов («Еще по маленькой на посошок, мистер Фрэнк?»), вдохновенных адвокатов, непостоянных любовниц. Синатра промотал все, чем мучились западные самцы: нестабильный, чувствительный, противоречивый, мстительный, ненасытный, требовательный. Он конкурировал с лучшими романистами эпохи, смеялся на Апдайком, обходил сбоку Филипа Рота, низвергал Мейлера. Он знал, что сердце — одинокий охотник. В любви пули всегда попадают в того, кто стреляет. Тоска воспламеняла его голос, покрывала его своего рода подшерстком. Его рефрены акцентировались угрызениями и меланхолией.

Он поклялся стать лучшим. Ничто его не остановит. Свои контракты он делал на скорую руку. Томми Дорси на этом обогатился. В один прекрасный день Синатра включил в контракт руководителя оркестра. Последний ему этого никогда не простит. Нужно сказать, Фрэнк подписывал невесть что: та бумага обязывала его пожизненно отдавать Дорси 43% доходов. Когда вы молоды и неизвестны, такого рода деталям обычно не придаешь значения. Подписываешь, не глядя. Когда же становишься богатым и модным, вещи начинают выглядеть совсем иначе. У Дорси на этот счет было другое мнение. Он приветствовал Фрэнка на свой лад: «Я надеюсь, ты встанешь на ноги». Их ссора будет долгой. Легенда гласит, что Синатра сделал ему предложение, от которого невозможно было отказаться. Так было сказано. Но молве было бы интереснее, если бы Синатра подослал к нему костоломов. Дорси с дулом револьвера во рту принимает требования своего певца.

Более знаменитым стать было невозможно. Две тысячи фан-клубов следовали за ним повсюду. Его называли «Голос». И что ему оставалось? Деньги? Но у него было столько долларов, что он уже не знал, что с ними делать. Тогда, может быть, власть? Власть — это хорошо. Но настоящая власть, без всяких там шишек с фамилиями, заканчивающимися на гласную, перед которыми приходилось петь бесплатно. Типы эти владели всеми клубами в стране. Они обожали приглашать его за свой столик, фотографироваться с ним. Это стоило ему дорого, стоило его фантазий. Нет, власть была у других. Кеннеди — вот это солидно, это гарантированное будущее. Оп — малыш из Хобокена встречается с великими мира сего. Эстрадный певец с душком почтил своим присутствием заведение. ДФК восхищен. Его блестящая улыбка, его вкус к красивым женщинам, его манера засовывать руки в карманы пиджака, выставляя большие пальцы. Фрэнки любил детали такого рода. К счастью, его старый друг Питер Лофорд женился на Патрисии Кеннеди, сестре Джека и Боба. Синатра тут же назвал его Питером Инлофордом[5]. Лофорд был актером умелым, но всегда на вторых ролях. Вяловатый британец был для Фрэнка недостаточно мужественным, но свадьба подкорректировала такую точку зрения. В день свадьбы Джозеф Кеннеди высказался о своем зяте: «Есть вещь и похуже, чем дочь замужем за актером, — это дочь замужем за английским актером». Добро пожаловать в семью, Питер!