Иван Щеголихин - Снега метельные

• Название: Снега метельные
• Автор: Иван Щеголихин
• Издательство: "Жазуши"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Известный читателям роман «Снега метельные» посвящен героическому прошлому целины, сложным судьбам целинников Кустанайщины. События того времени стали уже историей, но интересная, насыщенная драматизмом жизнь на целине тех лет не может оставить нас равнодушными и сегодня.

Отличительные особенности произведений И. Щеголихина — динамичный сюжет, напряженность и драматизм повествования, острота постановки мо­рально-этических проблем. Жизнь в произведениях писателя предстает во всем многообразии и сложности.

---

После операции, уже в полночь, совхозная медсестра, молодая, пухленькая, хлопотливая украинка в короне черных кос, обвитых марлей, как чалмой, повела Граче­ва, Женю и Малинку к себе на квартиру.

Домовничал ее муж Ваня, молодой шустрый парень, похожий на полярного летчика, в верблюжьем свитере и толстых пестрых унтах. Ваня возился с сынишкой лет двух. Несмотря на поздний час, мальчонка не ложился спать, ждал маму. Когда гости вошли, он с визгом бро­сился к матери, а Ваня, потирая руки, захлопотал возле стола.

— Вот и встретим Новый год, вот и встретим в хорошей компании!—приговаривал он, ставя на стол дере­вянную долбленую тарелку с хлебом, бутыль с брагой, пустые тарелки.

— Марийка, плюнь ты на дежурство!— уговаривал он жену, не обращая внимания на начальство — Гульнём!

Марийка стояла у порога, не раздеваясь, обрывала мужа: «Пенициллин надо колоть, камфору и вообще — дежурство»,— а сама постреливала глазами в сторону Леонида Петровича. Она ушла, и Женя осталась встре­чать Новый год с четырьмя мужчинами — тремя взрос­лыми и одним малышом.

Ваня запросто, обращаясь на ты, потребовал, чтобы Женя ему помогала. Усадил всех за стол вкруговую, поставил перед каждым посуду для питья — стеклянную банку из-под компо­та, и начал разливать.

— Будешь?— спросил он Женю, приподняв бутыль над банкой.

— Гостей не спрашивают! Тоже мне, хозяин.

Леонид Петрович пить отказался. Ваня с Малинкой скоро осушили бутыль, наполнили ее снова и запели «Дывлюсь я на нэбо». Ваня все порывался от широты ду­шевной дать пригубить сынишке, но Леонид Петрович стучал пальцем по столу. Женя с горящими щеками несколько раз поздравила хирурга с Новым годом, с но­вым счастьем.

Ваня вскоре захмелел слегка и, никого не слушая, громко начал рассказывать о себе. Объявил, что он, как всякий настоящий белорус, любиг картошку — барабулю и говорит «трапка», «бруки». Приехал сюда с первым эшелоном. В вагоне влюблялись, сразу играли свадьбы. На ко­нечной станции стояли суток пять, ждали, кто заберет к себе. Приехал Ткач.—«Есть трактористы?» — «Сколько угодно!»—«Поехали в наш совхоз».— «А трак­тора есть?»—«Есть».—«Сколько?»—«Да штук пятьдесят, шестьдесят, на всех хватит».

Неплохо, думаем, нас сто тридцать парней, примерно по два человека на тракторе, как и полагается, можно работать со сменщиком.

«А река есть, можно рыбу ловить?»—«Есть, будем ловить и уху варить».—«А лесок, хоть небольшой, есть?»—«Да какой разговор, все есть, даже грибы. По­ехали!»

Приехали... На весь совхоз пять тракторов, и те уже обеспечены. Ни речки тебе, ни лесочка, степь да степь кругом. Жили в палатках. Летом полезешь в чемодан, а оттуда змея: ш-ш-ш. Паника на всю бригаду, кто лопату хватает, кто что. Столовая под открытым небом, кашу едим, а на зубах песок хрусь-хрусь! Потом магазин от­крылся, часы лежали на виду, костюмы висели,— воров­ства никакого. Никто не охранял, шпана, какая была, разбежалась, остались мы, как братья, в одной семье. Зимой во время вьюги налетит шквал — и нет крыши на магазине. Покупатель выбегает, лезет в свой «ДТ-54»— и вдогонку за крышей. В первый урожай по шесть тысяч зарабаты­вали. Прицепов не было, так за машиной по две парокон­ных брички таскали.

Затем Ваня рассказал самую последнюю новость. Се­годня ребята из совхоза «Красивинский» звонили по те­лефону в Нью-Йорк, решили поздравить Поля Робсона и сообщить ему, что его именем названа новая улица в совхозном поселке. Сначала дозвонились до области, по­том до Москвы, и вот ответила Америка.

«Квартиру Поля Робсона!»—«Назовите номер теле­фона». Ребята, конечно, не знали, какой у него телефон, в Нью-Йорке отказались искать, и Америка отключилась. Тогда девушки, московские телефонистки, взялись за де­ло, сумели выяснить телефон Поля Робсона и снова свя­зались с Нью-Йорком. Дома застали всю семью Робсона, его детей и внуков. Тракторист Колесник поздравил певца с Новым годом и сообщил ему про улицу. Благода­рил Робсон, благодарила его супруга. Робсон спел на прощанье «Ноченьку».

— Вот такая она, целина,— заключил Ваня.— По всей планете известная.

Женя представила себе, как невидимые волны несут рокочущие звуки над всей землей: «Ах ты, ноченька, ночь осенняя...»

Леонид Петрович слушал рассеянно. Малинка хлопал себя по коленам, хохотал невпопад и не сводил глаз с Жени. Спать улеглись поздно. Ваня в последний раз подбросил угля в печь, пошуровал кочергой, сделал шаг назад и плюнул на черную облицовку.

— Шипит,— удовлетворенно отметил он.— Молодец Костюк, хорошие печки ставит.

Новый год... Еще один оборот земли, медленный и не­умолимый. Ровно в двенадцать Земля как будто приоста­новится на миг и спросит, а что сделано вами, дорогой то­варищ, в прошлом году?..

Проснулась Женя раньше всех и долго лежала, при­слушиваясь к шороху вьюги.

Вчера в Камышном, перед самым отъездом сюда, она стояла возле окна и смотрела на здание райкома. Входили и выходили, люди, разные — деловитые, веселые и мрачные, знакомые и незнакомые. Останавливались перед подъездом маши­ны. Здесь всегда людно, и утром, и в полдень, и вечером, вне всяких часов приема...

За спиной Жени прошел Малинка, пронес биксы в ма­шину. Сейчас выйдет Леонид Петрович, негромко скажет: «Поехали, Женя».

Она подошла к телефону и сняла трубку.

Там, в кабинете за широким окном, сидит Николаев, давно для нее не строгий, совсем не грозный, но Жене все-таки боязно к нему обращаться. После того вечера он почему-то больше не зашел к ним, всегда за­нят, его постоянно окружают разные люди, его все окру­жают. Кроме нее...

— Первого секретаря райкома Николаева. Из больни­цы... Да, срочно.

В трубке тихие снежные шорохи. Женя услышала его чужой деловой, официальный голос: «Слушаю».

— Здравствуйте, это Женя говорит.

— Здравствуйте, здравствуйте...

Ну, хоть бы маленькую какую-нибудь причину выду­мать! Какую-нибудь крохотную!..

Он непростительно долго молчал, как видно, в кабине­те сидели люди.

— Я уезжаю на операцию... Поздравляю вас с насту­пающим Новым годом, желаю большого-большого счастья!

— Когда едете?— перебил Николаев.

— Сейчас. Машина возле крыльца.

— Подождите меня, Женя. Я иду.

Женя вышла на крыльцо Малинка уже сидел в маши­не. Грачев стоял возле дверцы.

— Садитесь, Женя.

— Я сейчас, Леонид Петрович, сейчас... Одну мину­точку!

Быстро подошел Николаев. Грачев поздоровался и хотел было шагнуть к нему, но замешкался, отряхнул снег с пальто и неловко, боком полез в машину.

— Не простудитесь, Женя. Надо полушубок застег­нуть. Можно?— Николаев поправил ей воротник и застег­нул его на крючки.— Так будет теплее.

Его забота взволновала обоих.

— Вы давно не заходите в наш домик...

— Обязательно зайду, Женя. Я хочу о многом пого­ворить с вами. Возвращайтесь скорее.

Машина нетерпеливо фыркала.

Это было вчера, в прошлом году...

В семь утра кто-то постучал в окно. Ваня накинул по­лушубок, вышел и вскоре вернулся вместе с пожилым ка­захом в тулупе колоколом, в малахае, заметеленном, косматом от снега. Через локоть у него висел кнут.

— Новым годом, новым шастим!— проговорил во­шедший.

— Вы — дед Мороз!— воскликнула Женя.

— Я — колхоз Амангельды. Дохтыр здесь?

— Здесь, здесь,— первым ответил Малинка, глядя на Женю, довольный, что поездка затягивается.

— У нас шалавек балной. Звонил Камышный, сказал, дохтыр сюда пошел. Я лошадь брал, встречать ехал. Бу­ран! Машина не идет, трактор не идет, самолет не идет. Лошадь — всегда идет. Кошма есть, тулуп есть. Шалавек балной. Дженьшина...

Завтракали наспех. Ваня без настроения, с больной головой после вчерашнего.

Прибежал радист, худой чубатый парень в демисезон­ном пальтишке.

— Здесь врачи из Камышного? Секретарь райкома запрашивает, как дела, все ли благополучно.

Леонид Петрович молча посмотрел на Женю и улыб­нулся.

«Ах, лукавый, ах, коварный Леонид Петрович!»— вспыхнула Женя и спросила громко, твердо:

— У нас все в порядке, товарищ хирург?

Он рассмеялся:

— Так и передайте: у нас все в порядке.

Радист убежал.

«Наступил новый день, и снова требуют нас, меди­ков,— возбужденно думала Женя.— И ведь нашли же нас! И Николаев разыскал, и аксакал из совхоза Аман­гельды. Раннее утро, праздник, а медикам опять странст­вия. Как у Чехова: «Мы идем, мы идем, мы идем... Вы в тепле, вам светло, вам мягко, а мы идем в мороз, в ме­тель, по глубокому снегу... Мы несем на себе всю тяжесть этой жизни, и своей и вашей... У-у-у! Мы идем, мы идем, мы идем...»

Женя представила, как Николаев поднялся засветло, там, у себя в холостяцкой квартире, и первым делом на­чал звонить сюда...

От счастья, от умиления жизнью она впервые назвала Малинку по имени:

— Миша, а тебе хочется ехать дальше?