Мирча Элиаде - Гадальщик на камешках (сборник)

• Название: Гадальщик на камешках (сборник)
• Автор: Мирча Элиаде
• Издательство: Азбука
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-267-00163-5

Мирча Элиаде — продолжатель того направления в литературе, которое принято называть "фантастическим реализмом" и у истоков которого стояли Гоголь, Эдгар По, Достоевский… Бытовые подробности соседствуют в новеллах М. Элиаде с фантастическими образами, отчего грань между явью и вымыслом стирается, а читатель оказывается втянутым в некую новую реальность.

---

— Вы дали мне всего пять леев, — сказал кондуктор, указывая на свою ладонь.

— До Почтовой таможни.

— Не важно докуда, билет стоит десять леев. На каком свете вы живете? сурово произнес кондуктор.

— Я живу в Бухаресте, — гордо ответил Гаврилеску, поднимая глаза на кондуктора. — И езжу на трамвае по три-четыре раза в день вот уже не один год и всегда платил пять леев.

Теперь весь вагон с интересом прислушивался к разговору. Несколько пассажиров пересели поближе. Кондуктор подбрасывал монеты на ладони.

— Заплатите за проезд или выходите на следующей остановке.

— Трамвай подорожал года три-четыре назад, — вставил кто-то.

— Пять лет назад, — уточнил кондуктор.

— Даю вам честное слово… — торжественно начал Гаврилеску.

— Тогда выходите на следующей остановке, — перебил его кондуктор.

— Лучше уж доплатите, — посоветовал кто-то. — До Почтовой таможни идти далеко.

Гаврилеску отыскал в кошельке пять леев и доплатил.

— Странные происходят вещи, — прошептал он, когда отошел кондуктор. Решения принимаются за ночь, за двадцать четыре часа… Точнее, за шесть. Даю вам честное слово… Но в конце концов, зачем настаивать? Это был ужас-ный день. И что еще серьезнее, мы не можем жить без трамвая. Я, во всяком случае, вынужден по три-четыре раза в день ездить на трамвае. Впрочем, урок музыки стоит сто леев. Вот такую купюру. Но теперь и эта купюра не годится. Надо идти менять ее в банке…

— Дайте мне, — сказал пожилой господин. — Завтра обменяю в конторе.

Он вынул из бумажника купюру и протянул ее Гаврилеску. Гаврилеску осторожно взял ее и, внимательно рассмотрев, произнес:

— Красивая. И давно она в обращении? Пассажиры с улыбкой переглянулись.

— Года три, — промолвил один.

— Любопытно, что мне такая до сих пор не попадалась. Правда, я человек рассеянный. Артистическая натура…

Он спрятал купюру в бумажник и посмотрел в окно.

— Стемнело. Наконец-то!

И вдруг почувствовал такую усталость, такое изнеможение, что, закрыв лицо руками, зажмурился и так просидел до Почтовой таможни.

Он напрасно пытался открыть дверь ключом, потом долго жал на кнопку звонка, стучал — погромче, потише — в окна столовой, наконец, вернулся к входной двери и принялся дубасить кулаком. Вскоре в темном окне соседнего дома появилось белое пятно ночной рубахи, и хриплый голос крикнул:

— Чего скандалишь? Ты что — спятил?

— Простите, — произнес Гаврилеску. — Не знаю, что с моей женой. Она не откликается. И видно, ключ сломался, не могу войти в дом.

— А чего вам входить? Вы кто будете? Гаврилеску подошел к окну.

— Хоть мы и соседи, — начал он, — но, кажется, я не имел удовольствия с вами встречать- ся. Моя фамилия Гаврилеску, и я живу здесь с женою Эльзой…

— Значит, не туда попали. Здесь живет господин Стэнеску. И его нету. Уехал на воды.

— Позвольте, — возразил Гаврилеску. — Мне очень жаль, что приходится вам перечить, однако, думаю, вы ошибаетесь. Здесь, в доме сто один, живем мы, Эльза и я. Живем четыре года.

— Господа, прекратите немедленно, спать не даете! — крикнул кто-то. Какого черта?!

— Он притворяется, будто живет в квартире господина Стэнеску…

— Не притворяюсь! — запротестовал Гав-рилеску. — Это моя квартира, и я вовсе не притворяюсь. И прежде всего хочу знать, где Эльза, что с ней случилось?

— Спросите в полиции, — сказал кто-то сверху.

Гаврилеску испуганно поднял голову.

— Почему в полиции? Что случилось? — взволнованно крикнул он. — Вы что-нибудь знаете?

— Ничего я не знаю, я хочу спать. И если вы затеяли разговор на всю ночь…

— Позвольте, — произнес Гаврилеску, — мне тоже хочется спать, я, можно сказать, очень устал… У меня был ужасный день. Жара, как в Аравийской пустыне. Но я не понимаю, что случилось с Эльзой. Почему она не отвечает? Может, ей стало дурно, она потеряла сознание.

И, повернувшись к двери дома номер сто один, он забарабанил кулаком что было силы.

— Послушай, я же сказал тебе, что там никого нет. Господин Стэнеску уехал на воды.

— Вызовите полицию! — закричал пронзительный женский голос. Немедленно вызовите полицию!

Гаврилеску перестал барабанить и, тяжело дыша, прислонился к двери. Только сейчас он почувствовал, что ноги не держат его, и сел на ступеньку, обхватив руками голову. 'Крепись, Гаврилеску, — шептал он, — случилось что-то очень серьезное, и они не хотят тебе сказать. Крепись, попытайся вспомнить…

— Мадам Трандафир! — закричал он вдруг. — Как же я сразу не подумал! Мадам Трандафир! — крикнул он, встал и направился к дому напротив. — Мадам Трандафир!..

Кто-то сверху сказал уже более мирно:

— Оставьте ее в покое, беднягу…

— Но это срочно!

— Оставьте ее в покое. Господи, прости ее, грешную, она давно умерла!

— Не может быть! — крикнул Гаврилеску. — Я с ней говорил сегодня утром.

— Должно быть, вы путаете ее с сестрой, Екатериной. Мадам Трандафир умерла пять лет назад.

На мгновение Гаврилеску замер, потом сунул руки в карманы, вытащил несколько платков и, наконец, прошептал:

— Любопытно.

Он медленно поднялся на три ступени дома сто один, взял свою шляпу и надел ее. Подергал еще раз ручку двери, повернулся и нетвердыми шагами побрел прочь. Он шел медленно, ни о чем не думая, машинально утираясь платками. Корчма на углу была еще открыта, и, послонявшись вокруг, он решил зайти.

— Можем дать вам только стакан вина, — сказал мальчик-официант. — Мы в два закрываемся.

— В два? — удивился Гаврилеску. — А сколько сейчас?

— Два. Даже больше…

— Ужасно поздно, — прошептал себе под нос Гаврилеску и подошел к стойке.

Лицо хозяина показалось ему знакомым. ~ Вы не господин Костикэ? спросил он с бьющимся сердцем.

— Да, — ответил хозяин, разглядывая Гаврилеску. И, помолчав, заметил: Будто и я вас знаю.

— Будто, будто… — произнес Гаврилеску и растерянно улыбнулся. — Я давно отсюда, — продолжал он. — У меня здесь были друзья. Мадам Трандафир.

— Да, Господи, прости ее, грешную…

— Мадам Эльза Гаврилеску.

— Ах, и с ней тоже что-то случилось, — прервал его корчмарь, — а что до сего дня никто толком не знает. Полиция искала ее мужа несколько месяцев, но так и не нашла, ни живого, ни мертвого… Точно сквозь землю провалился… Бедная мадам Эльза ждала его, ждала, а потом уехала к своим в Германию. Вещи распродала и уехала. Добра у них не больно много было, жили бедно. Я и сам раздумывал, не купить ли рояль.

— Значит, она уехала в Германию, — произнес Гаврилеску мечтательно. — И давно?

— Давно. Давно. Через несколько месяцев после того, как исчез Гаврилеску. Осенью будет двенадцать лет. Даже в газетах писали…

— Интересно, — прошептал Гаврилеску и принялся обмахиваться шляпой. — А если я вам скажу… и дам честное слово, что это чистая правда: сегодня утром я разговаривал с ней. Более того: мы вместе пообедали. Моту сообщить вам даже, что ели.

— Должно быть, вернулась, — озадаченно произнес корчмарь.

— Нет, не вернулась. Она и не уезжала. Тут кроется какое-то недоразумение. Сейчас я немного устал, но завтра утром я во всем разберусь…

И, слегка поклонившись, он вышел.

Он шел медленно, держа в одной руке шляпу, в другой — платок и подолгу отдыхал на каждой скамейке. Ночь была свежая, безлунная, на улицу изливалась прохлада садов. Его догнала пролетка.

— Вам куда, барин? — спросил извозчик.

— К цыганкам, — ответил Гаврилеску.

— Тогда садитесь, за две двадцатки довезу, — предложил извозчик и остановил пролетку.

— К сожалению, у меня маловато денег. Осталось сто леев да еще какая-то мелочь. А сотню стоит вход к цыганкам.

— Побольше, — произнес извозчик и рассмеялся. — Сотни-то вам не хватит.

— Я сегодня после обеда сотню платил… Спокойной ночи, — прибавил Гаврилеску и пошел прочь.

Но извозчик поехал следом.

— Это пахнет душистый табак. — Извозчик глубоко вздохнул. — В саду господина генерала. Я потому и люблю ездить здесь ночью. Есть

клиенты, нет ли, я все равно ночью здесь проезжаю. Страсть как люблю цветы.

— У тебя артистическая натура, — улыбаясь, сказал Гаврилеску.

И, приветственно подняв руку, присел отдохнуть, но извозчик, круто осадив лошадь, подъехал к скамейке. Вынул табакерку и принялся скручивать цигарку.

— Люблю цветы, — повторил он. — Лошадей в цветах. Б молодости я ездил на похоронных дрогах. Вот красота! Шесть коней в черных с золотом попонах и цветы, цветы, пропасть цветов! Эх, прошла молодость, все прошло. Стал я стар и теперь вот — всего лишь ночной извозчик, да и лошадь у меня теперь одна.

Он зажег цигарку и неспешно затянулся.

— Так, стало быть, к цыганкам, — начал он снова, помолчав.