Александр Силаев - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Александр Силаев
• Жанр: Контркультура

---

Он вынул свой обоюдоострый. Три мерзавца сразу разбежались: они же видели, что Эдельвейс закован в железо. Три мерзавца никогда не достанут человека, закованного в железо и доставшего обоюдоострый.

Луиза, как это не удивительно, продолжала всхлипывать. Всегда трудно сказать, почему в эту минуту женщина плачет: то ли у ней жизнь горемычная, то ли ее саму убить мало. Луиза плакала взахлеб, горячо, с душой. Может, от счастья? Эдельвейс спрыгнул с коня и попросил ее этим не заниматься. Терпеть не мог рыдающих баб. Она улыбнулась и согласилась.

Получилось, что он ее спас (недаром кавалер Синей Розы!). Луиза задумалась: как отблагодарить? Дать монету — стыдно, ничего не дать — еще хуже, а вот если предложить ему себя — тоже, конечно, стыдно, но в меньшей степени. Что и предложила Луиза, на что гордый Эдельвейс отвечал: «Вы прекрасны, и прекраснее вас только Бог, которому я дал обет не спать с женщинами. Извините?» Она вздохнула: ей казалось, что один рыцарь заменит ей трех лесных человечков. Она бы не отказалась. Но рыцарь оказался не вполне рыцарь.

Луиза почти заплакала, но Эдельвейс снова попросил не лить слезы. Она пошла домой, а рыцарь поскакал прочь, благо родовой замок возвышался неподалеку.

На этом история не заканчивается, не даром же мы упоминули детей. Напомним, что это были мальчик и девочка. Когда она вернулась домой, у обоих были отрезаны головы. Здесь начинается самое интересное…

У Луизы в голове вспыхнул один вопрос: кто?! Добрые соседи объяснили ей, что утром здесь проезжал храбрый Эдельвейс, который, как все знают, не спит с женщинами, потому любит спать исключтельно с детьми, а затем отрубать им головы. Странность, мол, у него.

Три дня Луиза по привычке рыдала, а затем собрала вещички и пошла в лес искать Скотогона. И нашла его. Скотогон был весел и свеж, он ходил по лесу и стучал молотком, ловко и скоро прибивая к старым деревьям розоватые человеческие уши. Рядом ходили Мормыш и Подлявый, в меру сил помогая ретивому Скотогону.

Луиза знала, кем работает этот парень в свободное время. Она предложила ему договор: они убьют Эдельвейса, а потом ее донасилуют. Впридачу возьмут кольца и бусы. Да нет, сначала донасилуют, сказали они. Сначала кольца с бусами, уточнил Скотогон. А чем тебе, дура, не угодил рыцарь Эдельвейс?

Подонок он, просто сказала женщина. И отчаянные люди решили его не трогать. Как никак, свой парень. А Луизу, конечно, донасиловали. Ну и кольца с бусами.

Лесные братья не зря обошлись без засады на Эдельвейса. Тот спас еще восемь прекрасных дам, вырвав из лап негодяев. Восемь раз бедняга не нарушил обет, чтобы кое-чем в его жизни Господь остался доволен.

Гегемоныч

Гегемоныч был своим в доску, но побезобразить любил: то комсомолку за сараем снасильничает, но сопрет на свою делянку коллективный навоз, то еще какую-нибудь дрянь уворует. Окрестный люд давно собирался набить Гегемонычу его плутовскую рожу, но начальство никогда не давало добро. Зачем оно лелеяло гада? Ответ знали все. Потому что Гегемоныч — Ленина видел!

А раз так, то какой с пожилого человека спрос? Опороченные за сараем девки и комсомолки никогда не писали на проказника кляуз, а некоторые после совершенного с их пресловутой девичьей честью даже назначали ему свидания. Он был хоть и свинья, но видный мужчина (второго такого поискать, не сразу найдешь).

Бывало, стибрит этот козел у честного человека мотыгу или сеялка, тот выбежет к нему как обычно, в трусах и с занесенным топором, а Гегемоныч в ответ подло ухмыляется и глаголет: уж не хочешь ли ты, падла, ветерана загубить, который самого Ленина видел? У бедняги сразу опускались руки и топор падал в перегной или еще куда.

Однако мерзавец был мужиком своим: приходил, бывало, туда, где и без него весело, и странно так спрашвал: «А не выпить ли нам, ребята, за Ленина?» И ребята не подумавши начинали бухать за Ленина, с огурцом и с песней, и с ними сам нарком Эдуард. Первый стакан на халяву традиционно подносили Гегемонычу. И второй тоже. И все молча соглашались.

Самое мерзкое, что слыл он не только заядлым бабником, но и опытным скотоложцем: телок он любил во всех смыслах. Но все прощалось очевидцу! Например, разговаривать матерно на годовщине Октябрьской социалистической революции. Ведь все знали, чо на самом деле Гегемоныч не способен подумать о ней худого.

Самое потешное, что некоторые этого полудурка жутко любили, если, конечно, он воровал не их сеялки и совращал не их телок. Ведь славный в принципе поселянин, только бы не пил как лошадь, а хлестал как обыкновенный мужик.

Когда он выпивал, то сразу добрел: глаза его лезли на лоб, ноги и язык заплетались друг о друга, а руками он норовил шлепнуть зад подошедшей трактористки, отчего та обретала счастье и повышала производительность. Трактористки становились к нему в очередь с раннего утра, безбожно ревновали и часто устраивали из-за него дуэли, сшибаясь лоб в лоб на своих страшных тракторах, что наносило огромный ущерб народному хозяйству. Трактористок, конечно, не жаль — этих дурех сваливали в овраг за лесочкам и они спокойно гнили до зимы. Но трактора, наши народные и любимые трактора, оплаченные последней копейкой! Когда начальство поняло, что темпераментных женщин-трактористок от ревности и дуэлей не уберечь, оно начало экономить хотя бы на народном хозяйстве. Всем бабам отныне разрешалось устраивать дуэли только на вилах, в трезвом виде и с санкции райсовета. Кровь продолжала литься. Прекрасные девушки бились на вилах, на лопатах и даже на ведрах, но трактора больше не гробили. Душа кровью обливается, как подумаю о наших родненьких тракторах, они у нас такие железные…

Еще Гегемоныч обожал шутить над мальчонками. Остановит какого-нибудь огольца, ухватит за чуб и ласково шепчет на ушко: «Слышь, а мамка твоя час назад окочурилась». Тот в рев, Гегемоныч в хохот. Ох и не любили же его матери малолетних детей! И если бы гад в свое время Ленина не видал… Ладно, о кошмарах не будем.

Ценил он и веселую прибаутку над местными старичками. По-свойски так шутковал. Подойдет, например, и скажет по большому секрету, что твоя старуха, дескать, тебе рога с Вальдемаром наставляет, причем в трудовое время и в особо извращенных формах. Те в панику, а Гегемонычу смешно, сам-то он свою супругу давно масонам на ящикам водки сменял. Двое пенсионеров от таких шуткований на месте дуба дали, а ему все смешно, особенно когда он описывал, как Вальдемар старухе шампанское преподнес, а она ему, изменщица, пачку презервативов. Пенсионеры на этом месте просто умирали, двое, как уже было сказано, в прямом смысле. А Гегемоныч со смеха все помирал, помирал, да жаль, что так и не помер.

Любил он еще наряжаться мусульманином и пугать в таком виде окрестных хрюшек. Свинки нутром чуяли, как он их презирает, сильно нервничали, худели и в итоге становились невкусными. Подсобил Аллаху, собачий сын.

К собакам у него, кстати, отношение было особое, как и к кошкам. Он с ними экспериментировал, а если выражаться по-русски, то просто спаривал. Возьмет кобеля с кошечкой, бесстыжая его харя, и запрет вместе. Или посадит в один ящик кота и сучку. Особей он специально выбирал породистых. Ну запрет он их, бывало, сядет рядышком и давай ждать, стервец, когда потомство появится. За это, говорил он, мне Нобилевскую премию дадут, я на нее целый год просыхать не буду, а вам водяры не дам, потому что рылом вы не вышли премии пропивать. За такие слова на него обижались дико, прямо на кол посадить хотели. Ну что ты сделаешь человеку, который самого Ленина видел? Так он и ходил непосаженный куда надо. Но все утешались, что гибрида ему не вывести, хоть он нам и загадил мозги немецко-фашистским философом Хегелем, будто из единства противоположностей рождается новое. Умный был, барбос, хотел Хегеля на практике доказывать и нобилевскую получку пропить. Но мужики-то знали, что Хегель это одно, а кошка с собакой совсем другое. Из ящика он всегда доставал обоих исцарапанными, с умной рожей намекая на изнасилование. Но это он фантазировал, по-русски говоря — мозги гадил. Фантазер был хуже горькой редьки, стрелять таких надо.

Например, он врал, что когда Красной Армий командовал Буденный, он ходил с ним бить эсэсовца Маннергейма на Чудском озере. Но все знают, что Красной Армией завсегда руководил сам Чапай, Маннергейма били не на озере, а в швейцарских Альпах, и не Чапай его там бил, а Суворов. И Маннергейм был не эсэсовцем, а наполеоновским маршалом. Думать надо башкой. Ври, ври, да не завирайся, как говаривал в свое время сам нарком Эдуард…

Страшная мысль иногда приходила ночью: если он так любил врать, то может он и про это самое? Почему бы и нет? От такого всего можно ожидать. Хотя это вообще-то уже святое, а Гегемоныч вечные ценности уважал. У него даже висел портрет героя войны наркома Эдуарда. Он его, правда, потом на колесо сменял, но не мог же он совсем без святого? Так что от идеала не отколупывался, наш был, как родимый пенек. Сколько его супоросые жиды в агентуру не заманивали, так и не ушел, молодец. Не продался англичанам, и все тут. Даже за мотоцикл. А почему? Да потому что Родину признавал и наш был, как сибирский валенок, даже хуже. Сдал потом компетентным органам всю их супоросую ложу вместе с потрохами. Те супоросых повязали, а потроха оставили Гегемонычу — не в службу, а в дружбу.