Алексей Писемский - Взбаламученное море

• Название: Взбаламученное море
• Автор: Алексей Писемский
• Жанр: Русская классическая проза

Писемский в апреле 1862 уехал за границу. Вернувшись в Россию, Писемский печатает в журнале «Русский вестник» антинигилистический роман «Взбаламученное море» (1863), в котором показал нигилистические попытки разрушить историческую Россию. Столкнув в этом романе представителей разных общественных сил, боровшихся друг с другом в период проведения крестьянской реформы, Писемский отдал предпочтение сторонникам идеала русской национальной самобытности, которые, по мнению писателя, сохранили «здравый смысл» и не потеряли своего лица в сложной, противоречивой действительности 60-х. Все остальное Писемский считал временным наваждением и ложью.

---

Басардина при этом только слегка передернуло. Впрочем, он сейчас же поправился и с насмешливой улыбкой продолжл следовать за Евпраксией.

С Баклановым, между тем, шел Галкин.

— Вам всего достанется каких-нибудь двести или триста штук… — толковал он.

— Тут не в количестве дело!.. — возражал Бакланов.

— Вам все это в пояс уложат, — объяснял Галкин: — ведь пояс нигде не осматривают, согласитесь с этим.

Бакланов молчал.

— Не понимаю я вашего дела, господа, как хотите! — произнес он наконец и покачал с грустью головой.

— Земскую думу надобно собрать!.. Согласитесь, что без этого нельзя.

— А потом что?..

— А потом разложение и федерация…

Бакланов усмехнулся и задумался вместе.

— Ну, так до свидания! — сказал Галкин.

— Вы куда? — спросил его робко Бакланов.

— В топографию.

— А Сабакеев там?

— Там; с утра сидит…

Галкин ушел.

Бакланов остался в сильно-мрачном настроении. К вящщему его неудовольствию, он увидел вдали Петцолова, который прямехонько шел на него.

— Bonjour! — говорил он, дружески подходя и протягивая руку, как будто бы между ними ничего неприятного не было. — Вы знаете, что произошло с madame Леневой? — начал он сейчас же.

— Ее брат тут идет! — шепнул было, указывая на Басардина, Бакланов.

— Ничего!.. Я ему сам все говорил: он нисколько не в претензии, — говорил Петцолов. — Imaginez! — присовокупил он: — она нанимает на улице Saint-Honore бельэтаж!.. имеет ложу в опере!.. Словом, живет с каким-то англичанином-крезом.

— Которого предпочла вам, как вас мне! — сказал Бакланов.

— Oui! — подтвердил весело Петцолов: — а, ecoutez: вы были у здешних господ?

— Был, — отвечал Бакланов.

— Не правда ли, какие чудные люди?

— Превосходные!

— Как они ласкают молодежь! чудо!.. Adieu!

— Вы уж уходите?

— Да! Я завтра из Лондона уезжаю.

— Что так?

— Так!.. Нужно еще в Австрию заехать, просить тамошнего раскольничьего митрополита сюда переехать!.. — прибавил Петцолов уже полушопотом.

Бакланов только посмотрел на него.

«Чорт знает что такое!» — подумал он, когда молодой человек отошел.

18 Агитатор и раскольник

В одной из самых сытных лондонских таверн, в Сити, сидело, между прочим, много и русских купцов, приехавших на выставку.

Купец, попавшийся нам в Дрездене, тоже тут обедал.

Его решительно поедал глазами сидевший невдалеке от него Виктор Басардин. Наконец, заметив, что купец доел последнее блюдо и стал утирать свою бороду, он прямо подошел и сел против него.

— Вы знакомы, кажется, с господином Баклановым?.. — сказал он.

— С каким господином Баклановым? — спросил купец не без удивления.

— С одним моим знакомым; на выставке вы с ним кланялись.

— Не знаю-с! — отвечал односложно купец.

— Но мы вас знаем и уважаем!.. — продолжал Виктор заискивающим голосом. — К вам ведь приходил на днях человек?.. — прибавил он таинственно.

Купец посмотрел на Басардина внимательно.

— Приходил-с! — отвечал он как-то отрывисто.

— Ну, сами согласитесь, у нас ведь Бог знает что с раскольниками делают… наконец с вами самими!..

Купец несколько времени переводил беспокойный взгляд с Виктора на салфетку и с салфетки на Виктора.

— Что кому за дело-с, что со мной ни делают! — проговорил он наконец.

— Да, конечно, — отвечал Виктор, потупляясь: — но тут общая польза!

— Какая это польза такая! Ничего мы такого не знаем и не наше дело.

— А я полагал было… — произнес Басардин.

— А коли полагали, так не угодно ли самим: площади у нас в Питере и Москве большие, рассказывайте там, что вам охота.

— Так что ж вы других-то к тому подводите?.. Вы здесь наболтаете Бог знает что, а потом за вас ответствуй.

— Ну, уж вы можете быть спокойны, что здесь вас никто не выдаст.

— Как не выдаст?.. Как вы бумаг-то в руки насуете, так тут с поличным словят. Вы, значит, только одно и есть, что человека-то под гибель подводите!

— Ну, уж нас никто не может укорить, — возразил Виктор, поматывая головой: — чтобы мы простого русского человека не любили и не желали ему добра.

— Благодарим на том покорно-с! Только словно бы того, пожалуй, нам и не надо: вы, баре, сами по себе, а мы, мужики, сами по себе. Вы вот государя императора браните, а мы ему благодарствуем и полагаем так, что собака лает, а ветер носит… В Бога, вон, вы пишете, чтобы не веровать, и то мы ничего: считаем так, что от нерассудка вашего это происходит.

— Что ж, мы не из-за денег же к вам стремимся?

— Да денег мы вам и не дадим; деньги у нас не ворованные, а потом и трудом нашим нажитые.

— Чиновникам давали же их! — возразил Виктор ядовито.

— Чиновники-то все-таки маненечко царские слуги, а не самозванщина…

Басардин наконец встал.

— На вас, значит, и надежды никакой питать нельзя!.. — произнес он.

— Мало че, что надежды, а что ежели бы теперь во Франции али в Австрии было, я бы, себя оберегаючи, комиссару вас представил, отвечал внушительно купец.

— Как это глупо! — сказал Виктор, уходя.

— Что делать-то! Неученые! Инако думать и полагать не умеем! — отвечал купец.

19 Прокламации

Три дня уже как Сабакеев и Бакланов с женой ехали обратно в Петербург. Последний всю почти дорогу не пил, не ел ничего и был чрезвычайно грустен; а Сабакеев, напротив, оставался совершенно спокоен и все сидел на палубе и смотрел на море.

По случаю небольшого числа пассажиров, Бакланов с женой занимал отдельную каюту. В один вечер, ложась спать и снимая с себя, между прочим замшевый пояс, он проговорил вполголоса:

— Ах, обуза, обуза проклятая.

— Что такое это вы сказали? — спросила вдруг его Евпраксия.

Последнее время она заметно присматривала за мужем.

— Так!.. Ничего!.. — отвечал Бакланов.

— Какая это у вас обуза? — продолжала Евпраксия.

Бакланов молчал.

— Да ну же, говори! — сказала она.

Бакланов усмехнулся.

— Да вон… из Лондона… порученье дали.

— Что-о-о? — воскликнула Евпраксия.

— Да не кричи, пожалуйста! — перебил ее Бакланов: — из Лондона!.. — прибавил он шопотом.

— Что из Лондона?

— Прокламации!

Евпраксия даже отступила несколько шагов назад.

— Ах, вы, сумасшедший человек! Сумасшедший! — воскликнула она: — где они у вас, подайте сейчас!

— Как возможно!.. Я не хочу подлецом быть!

— Подлецом вы будете, если привезете их. Для чего вы это делаете?

— Чтобы возбудить.

— Кого? к чему?

— Да к чему бы то ни было. Все лучше, чем оставаться при настоящем порядке.

— Как к чему бы то ни было! — воскликнула Евпраксия: — да вы в самом деле после этого злодеи какие-то!.. Кто вам дал это право делать?.. Кто вас уполномочивал?

— Вся Россия вас растерзает, если ей хоть пальцем указать на вас.

— Ну, оставьте меня, пожалуйста, в покое!

— Нет, не оставлю. Вы, кажется, совершенно забыли, что у вас есть дети, у которых вы промотали все состояние и для которых должны теперь трудиться, а не в рудники итти.

— До рудников еще далеко, — проговорил Бакланов с улыбкою.

— Очень недалеко! Не успеете, я думаю, носу в Петербург показать, как всех вас в крепость пересажают.

— Кто же узнает?

— Да уж и знают, вероятно, давно. Не один раз уж, вероятно, телеграфировали об вас.

Замечание это заметно сконфузило Бакланова.

— И кем увлекся?.. Кому подражать стал?.. — продолжила между тем Евпраксия: — мальчишкам!.. Неужели настолько рассудку-то нет, чтобы понять это своим умом?

— Однако в числе этих мальчишек и брат ваш.

— Брат увлечен несчастною любовью своею. Она этаких и подбирает: или энтузиастов, или дураков… Подайте сейчас, где у вас эти бумаги? — заключила она, вставая и подходя к мужу.

— Да вон… в поясе!.. отвяжись только! — отвечал Бакланов как бы с досадой.

Евпраксия сейчас же проворно взяла пояс. Оборвав до крови ногти, она сама расшила его и начал выкидывать из него в отворенное окно бумажки.

— Все ли тут? Нет ли еще?

— Все тут, ей-Богу!.. — отвечал Бакланов.

Евпраксия и самый пояс бросила в море. После такого поступка жены, Бакланову стало как-то легче.

— Чорт с ними, в самом деле! — сказал он, сибаритским образом разваливаясь на койке.

Евпраксия уселась в кресла.

— Как это вам могло прийти в голову, скажите, пожалуйста? — сказала она.

Евпраксия с грустью качала на него головою.

— Я было сначала и отнекивался, — продолжал Бакланов: надулись, перестали со мной говорить… мне уж и неловко стало.

Евпраксия усмехнулась.

— Вашему ничтожеству я уж и слов не нахожу; да хороши и они, хороши! — проговорила она и на другой день не оставила в покое и брата.