Владислав Гравишкис - Где золото роют в горах

• Название: Где золото роют в горах
• Автор: Владислав Гравишкис
• Издательство: Челябинское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Автор этой книги — Гравишкис Владислав Ромуальдович — за свою долгую жизнь сменил не одну профессию.

Сорок полных лет отдал он служению литературе и стал известен читателям как автор многих книг, изданных в Челябинске, Свердловске, Москве — «Есть на Урале завод», «После войны», «Машина ПТ-10», «Большое испытание Сережи Мерсенева», «На озере Светлом», «Гвардии Красной сын», «Миасская долина», «Добрый самородок», «В суровом краю» и др.

Гравишкис В. Р. много лет живет в г. Миассе — центре золотодобычи Урала. Он хорошо знает жизнь и работу людей, о которых пишет, а также природу Урала. Все это придает его произведениям большую достоверность.

Сборник маленьких повестей и рассказов «Где золото роют в горах» посвящен жизни наших современников.

---

— Вчера в обком партии написал, — злорадно объявляет он. И такие объявления повторяются каждый день — вечерами придумывает, кому бы написать, а ночами пишет, пишет...

— Совсем осатанел человек, — качает круглой головой Краюшкин. Он говорит это не первый раз и долго молча следит за торопливо шагающим к березняку Костериным. Костерин собрался к районному прокурору. Раисе Матвеевне приказано подменить его на мониторе до конца смены.

— Шельма! — односложно определяет Смехов и покусывает ногти.

— Осатанел парень! — повторяет Краюшкин и оглядывает оставшихся на гидравлике рабочих, которым предстоит перелопатить полную норму песков. — Что, гидравлисты, может, поставим вопрос? Куда это годится — четвертую смену прогуливает! Бригадир!

— Обождем малость, — несмело предлагает Раиса Матвеевна. — Может, опомнится. Молодой ведь...

Она встает на место Костерина, и тугая звонкая струя с шипением и хрустом обрушивается на стену забоя...

К концу недели на прииск жалуют гости. Первым прибывает на потрепанном газике представитель прокуратуры Борзяков — пожилой, строгого вида мужчина в зеркальных очках. Он с ходу скандалит с Торбиным: требует отдельный кабинет для ведения следствия, а в приисковом управлении, как на грех, ни одной свободной комнаты — съехались поисковщики-геологи и работают чуть ли не в два этажа.

Скромненько, на рейсовом автобусе, приезжает инструктор райкома партии Жарков — невысокий человек с тронутым рябинами острым лицом. Никого не беспокоя, устроившись в приисковой заезжей квартире, он направляется к своим знакомцам на бегунную фабрику и в механические мастерские. Они-то и посвящают Жаркова в подробности приисковой жизни.

Облпрофсоветовский шофер на сверкающем лимузине привозит молодую девушку, Аллу Онучину, великую хохотунью. Ее красивые зубы так и сверкают — то в кабинете у Торбина, то на бегунной фабрике, где работает механиком председатель приискового комитета, но больше всего, конечно, в клубе. Среди участников художественной самодеятельности юная представительница облпрофсовета чувствует себя как рыба в воде. Завклубом ходит хмурый — так много недостатков, идейных и художественных, нашла прекраснозубая в работе клубных кружков.

Представители сновали по приисковому управлению, требовали справок и объяснительных записок, требовали сопровождающих для посещения участков, машин для поездок, комнат в заезжей квартире, диэтических блюд в столовой.

На второй день Торбин пригласил к себе представителя райкома Жаркова. Сказал ему:

— Худо получается, Степан! — Они часто встречались на бюро райкома и обращались друг с другом запросто. — Не нравится мне кутерьма на прииске.

— И мне не нравится, — согласился Жарков.

— Пора это дело кончать, пока не дезорганизовали всю работу. Мешают... — сердито заключил Торбин.

— Нечего людей винить — не по своей воле сюда съехались, — так же сердито ответил Жарков. — Сами виноваты: такого кадра воспитали.

— Под идейным руководством райкома партии и его инструктора Степана Жаркова, — отшутился директор. — Однако ближе к делу: что будем делать?

Решили собрать всех представителей вместе и обсудить положение. Дежурный вахтер бежит по темным приисковым улицам к заезжей квартире — звать жильцов в контору на совещание.

6

— Извините, товарищи, что потревожил вас в неурочное время, — начинает Жарков, заняв председательское место за директорским столом. — Но заживаться нам здесь не следует. Вот и приисковое начальство ворчит: съехалась полдюжина людей, мешают... Надо кончать.

Перед столом стоят два глубоких, как колыбели, кресла. В одном, ссутулившись и подперев ладонью щеку, сидит задумавшийся Торбин. В другом разметал руки Борзяков. Он снял очки, поигрывает ими и щурится на всех круглыми, как у кота, глазами. Остальные представители и Азначеев сидят на стульях вдоль стенки.

— Позвольте — я выскажу несколько замечаний. Правда, расследование пришлось вести в весьма трудных условиях, — значительно начинает Борзяков и смотрит на Торбина.

— Нет у меня свободных комнат. Ну нет, — понимаете? — даже привстает Торбин.

— Не раздражайтесь, товарищ директор! — морщась, привычным успокаивающим жестом поднимает ладошку Борзяков. — Я вас понял! Так я продолжаю: с точки зрения юридической, дело Костерина мне представляется довольно бездоказательным как с той, так и с другой стороны. Существует единственный свидетель, который видел, как Окунева подняла самородок, — мониторщик Краюшкин. Однако мы не можем безусловно доверять его показаниям. Возможно наличие сговора между Окуневой и Краюшкиным, как утверждает Костерин.

— Что вы предлагаете? — нетерпеливо перебивает Торбин. — Учтите, что нам важно не только правильно наградные выдать. Нам важно еще и клеветника раскрыть.

Борзяков не удостаивает его ответом.

— Но никогда не следует терять надежды, что могут появиться бесспорные и абсолютно точные доказательства того или иного положения, кажущегося спорным в настоящий момент...

— Какое мнение у представителя облпрофсовета? — прерывает его Жарков, которому тоже не нравятся эти разглагольствования.

Алла Онучина тотчас озаряется широкой улыбкой, хотя никакого повода для веселья не имеется Звонкой скороговоркой и с уверенностью знающей себе цену хорошенькой женщины она выпаливает:

— Конечно, товарищ из прокуратуры — юридический работник и рассуждает как юрист. Не спорю, может быть, он кое в чем и прав, не спорю. Но давайте смотреть на дело просто, по-человечески. Внутренне я убеждена— да и вы тоже, я уверена, — в том, что самородок подняла женщина, а не этот, как его... Костерин, что ли...

— Почему вы так уверены?

— Потому что женщины вообще честнее мужчин. Они не способны на аферы...

Борзяков снисходительно улыбается:

— Следовательская практика показывает иное...

— Конкретнее, конкретнее, товарищи! — торопит Жарков. — Что вы предлагаете конкретно?

Алла Онучина, потупившись, молчит. Борзяков недоволен, что его прервали, и бормочет:

— Поспешность, я слыхал, нужна при ловле блох.

— Что?

— Ничего. Прокурорский надзор предложить что-либо конкретное пока не может.

— А я предлагаю, — звонко провозглашает Онучина. — Предлагаю передать вознаграждение за самородок Окуневой. Она, во всяком случае, заслужила. Три сына. И всякое такое.

— Вы толкаете нас на ложный шаг, — любезно улыбается Борзяков.

— Помочь женщине — ложный шаг? Ну, знаете! — Алла перестает улыбаться, и мгновенно ее лицо становится злым.

Неожиданно встает, выпрямляется во весь свой высокий рост секретарь партбюро Азначеев:

— У меня другое предложение, Степан Петрович. Ни тому, ни другому вознаграждение не давать.

— Как так? — вскидывается Торбин.

— Оснований не вижу. Самородок подняли в забое, на рабочем месте, в рабочее время. За что вознаграждение? Они же на работе были.

— Нет! — Торбин поднимает голову и несколько секунд молчит, обдумывая предложение Азначеева. — Нет! — повторяет он решительно. — Что это будет? Мы снимаем материальную заинтересованность. Нет! Раз государство положило выдавать вознаграждение за находку самородка — пусть получают.

— Может быть, мы все-таки пойдем на компромисс? — неуверенно произносит Борзяков. Он отлично понимает, что выдача наградных Окуневой не успокоит Костерина. Костерин будет писать и писать, а прокуратура — разбирайся! — Коли имеются два претендента на вознаграждение... и доказать абсолютно точно, кто из них поднял самородок, невозможно...

— Поделить? Нет, нет! Дудки! — раздаются голоса сразу, без промедления.

— Я боюсь, — настаивает Борзяков, — я боюсь, товарищи, что таким решением мы не исчерпаем конфликт. Боюсь, конечным результатом будет обратное явление, то есть...

— Боюсь, боюсь... — Торбин в упор рассматривает Борзякова, так что тот невольно из полулежачего принимает вертикальное положение. Они сидят близко друг от друга, их колени чуть ли не соприкасаются. — Хотел бы я знать, чего вы не боитесь...

Очки Борзякова светятся двумя свинцовыми овалами, глаз не видно. Он не успевает ничего ответить — Жарков стучит карандашом о графин:

— Удивительное дело, товарищи, все забыли самое важное обстоятельство. В каком коллективе произошло событие, товарищи? В коллективе, борющемся за звание коммунистического. Вовсе не мы должны решать, кому отдать вознаграждение. Что и кому должны выдавать, пусть сами гидравлисты решают. Они борются за звание коммунистического коллектива — вот пусть и покажут свою коммунистическую зрелость. Так сказать, на конкретном примере. Завтра соберем коллектив, скажем ему — так и так...