Даниил Хармс - Дневниковые записи

• Название: Дневниковые записи
• Автор: Даниил Хармс
• Жанр: Прочая документальная литература

По книге «Горло бредит бритвою», журнал «Глагол» 4, 1991. Составление и комментарии А. Кобринского и А. Устинова.

Дополнения по книге «Д. Хармс. Сочинения в 2-х тт.», АО «Виктори», М. 1994. Том 2-й. (составители не указаны). — С. В.

---

Я шел домой пешком, курил, любовался Ленинградом и думал о Frau Renè.[112]

***

В воскресенье я был утром с Введенским на выставке всех художников.[113] Я там уже второй раз, и по-прежнему нравится мне только Малевич.[114] И так отвратительны круговцы![115] Даже Бродский[116] приятен чем-то. На выставке встретили Гершова.[117] Я пошел к нему и смотрел его картины. Он пишет хорошие картины.

После обеда ко мне зашел Левин, и мы хотели поехать к Раисе Ильиничне Поляковской.[118] Но как-то не попали на трамвай и не поехали. Тогда я с Л[ипавским] и В[веденским] пошел на вечеринку к Евгении Давыдовне Барж.[119] Там же была и Паперная[120] и пела негритянские хоралы. Домой я вернулся в 4 часа по гражданскому времени (в 3 часа по астрономическому).

***

В понедельник я проснулся в 12 часов. Мне позвонила Frau Renè и сказала, что идет на выставку, так, в 2 ½ часа. Я сказал, что приду тоже. Но ко мне пришел Борис Петрович Котельников,[121] с которым я познакомился в тюремном лазарете, а потом пришел еще Никичук,[122] которого я не видел уже 5 лет. Таким образом, на выставку я попал только в 3 часа. Там я встретил Frau Renè. Мы видели там Евгению Ивановну, мать Введенского, у которой Frau Renè лечится. Мы походили по выставке. Я был, по-моему, мало интересен. Я проводил ее до трамвая и пошёл домой. На Невском встретил Малевича, потом встретил Кельсона.[123]

Я пообедал и поехал к Житкову, где был Олейников и Заболоцкий, и какой-то агроном Иван Васильевич из Одессы. Олейников стал теперь прекрасным поэтом, а Заболоцкий печатает свою книжку стихов.[124]

Обратно шел с Олейниковым пешком, как обыкновенно, и домой пришел в час. […]

***

Уже вторник, 22 ноября, 1 ч. 20 мин. по астрономическому времени и 2 часа 20 минут по гражданскому.

Я только что записал все это в дневник, как вдруг потухло электричество, что за последнее время бывает очень часто. И уже эти строки я дописываю при свече. Пора спать. Я неправильно живу. Я ничего не делаю и очень поздно ложусь спать. Немного скучно, что порвал с Esther. Я все-таки, как она ни противоположна мне по характеру и воспитанию своему, люблю Esther.

***

Сегодня я очень поздно встал. Я встал в половину четвертого. Лежа в кровати, я звонил по телефону своим разным знакомым. Борис Степанович обещал мне достать пуделя. И вот, по этому поводу, я звонил в Институт мозга, где этот пудель якобы находится. Но так ничего и не вышло. Дело откладывается на завтра.

Мне позвонил Маршак и просил прийти сегодня, а я обещал уже быть у Пантелеева. А Маршаку нельзя отказать, потом его долго не застанешь. Придется съездить к Алексею Ивановичу днем.

Я звонил Алисе Ивановне. Завтра концерт этого органиста. Я обещал достать билет Frau Renè. Но что делать, у меня нет денег, а как достать билет через Ивана Ивановича?[125] После Курска я еще не видал его.

Думал я также и об Esther. Даже чуть сам не позвонил ей. Но когда стал человеку противен, то с этим ничего не поделаешь. Теперь-то уж мы с Esther разошлись навеки. Хотя что-то в душе подсказывает мне, что мы еще сойдёмся как следует.

***

Под вечер я поехал к Пантелееву. Там пил много вина. Был там и Боба, и Белых[126] с братом, и еще какие-то молодые люди. А к Маршаку я так и не пошел. Боба ночевал у меня. Мы легли поздно спать, был уже шестой час ночи.

***

23 ноября 1932 года.

Среда. Во сне видел, будто у меня Эстер. И вот мы раздеваемся, ложимся в постель, а тут приходит Введенский и тоже раздевается, и ложится с нами, и лежит между нами. А я злюсь на его бестактность и от злости просыпаюсь. И Боба видел во сне Введенского с какой-то женщиной.

Боба ушел домой, а я сидел на кровати и думал о Эстер. Я решил позвонить ей по телефону и уже позвонил, но тут телефон испортился Значит, так нужно.

Звонил Маршак. Очень неловко, что я не был у него вчера.

Сейчас пошел на кухню, и Лиза напомнила мне, что сегодня рождение Эстер. О, как захотел я ее увидеть!

Надо послать ей телеграмму. Этот день мы хотели провести вместе у меня, но вот как все получилось.

Непонятно, почему я так люблю Эстер. Всё, что она говорит, неприятно, глупо и плохого тона. Но ведь вот люблю ее, несмотря ни на что!

Сколько раз она изменяла мне и уходила от меня, но любовь моя к ней только окрепла от этого.

***

Пошел на почту и в 4 часа отправил телеграмму: «Поздравляю Хармс». Зашел к Loewenberg'у. Застал его дома. Мы сговорились ехать завтра к Житкову.

Ко мне пришел Б. П. Котельников, без телефона. Я его почти выгнал. Надо раньше звонить и узнавать, можно ли прийти.

Чтобы не встречаться с Маршаком впервые в четверг или пятницу, я решил забежать к нему сегодня. И забежал на 5 минут. Он прочел свое новое, очень хорошее произведение «Мистер Блистер».[127]

От Маршака пошел в Филармонию. В вестибюле встретил очень много знакомых: и Порет, и Глебову, и Кондратьева.[128]

Иван Иванович узнал меня и говорил со мной сразу на «ты», но билетов достать не мог. У Глебовой тоже нет билета. У меня только три рубля. Мы решили купить входные билеты. У Глебовой 4 рубля, больше ни у кого денег нет. Я встал в очередь к кассе. Входные билеты все распроданы, и самые дешевые за 5 р. 75 к. Но пока мы думали, пропали и эти. Я стою у окошечка и пропускаю за 6 р. 50 к. И больше денег не остается. В это время приходит Frau Renè. А народ толпится и толкается у кассы. Frau Renè одалживает мне деньги. Она протягивает бумажку, это все, что у нее есть. Мне кажется, что это 20 рублей. А тут еще какой-то военный просит меня купить ему билет и дает мне деньги. Я не считаю, сколько всего денег, мне кажется, что там 26 руб. 50 коп., все это протягиваю в кассу и прошу 3 билета по 6 руб. 50 коп. Деньги военного кассирша мне возвращает и говорит, что это лишние, и дает мне три билета по 6 р. 50 к. Я получаю сдачи рубль, беру билеты и рассчитываюсь раньше всего с военным. Я чуть не обсчитал его. Он, оказывается, дал мне не 6 рублей, а 5+3, т. е. 8. Наконец, мы с ним в расчете, и я несу сдачу Frau Renè. Я протягиваю ей 7 рублей. Она говорит: «Как, это вся сдача?» «Да», — говорю я. «Что вы, там было 50 рублей», — говорит она. Я иду к кассе и кричу кассирше, что вышло недоразумение. А вокруг толкается народ, тянется к окошку и мешает переговорить мне с кассиршей. Кассирша говорит, что она сдала сдачу с 50 рублей, и кто-то ее взял. Я для чего-то протягиваю ей оставшиеся 7 рублей, она мне возвращает только 5, и я еще теряю 2 рубля. В общем, завтра я должен отдать Frau Renè 50 рублей, сейчас же даю ей только пять. Больше у меня ничего нет.

Вся надежда на Житкова. А у Житкова я рассчитываю занять 70 руб. на пальто, которое отдал с Наташей на переделку к портному за 120 рублей. 50 рублей дает Наташа. а 70 рублей должен достать я. Теперь же если я займу у Житкова 50 рублей, то не смогу занять 70. Вот что получилось.

На концерте мы сидели во второй боковой ложе вчетвером: Кондратьев, Глебова, Frau Renè и я. Алиса Ивановна со Снабковым[129] сидела в партере.

Я сидел рядом с Frau Renè, на виду у всех. И вдруг я вижу, что у меня напоказ совершенно драные и изъеденные молью гетры, не очень чистые ногти, мятый пиджак и, что самое страшное, расстегнута прорешка.

Я сел в самую неестественную позу, чтобы скрыть все эти недостатки, и так сидел всю первую часть концерта. Я чувствовал себя в очень глупом положении. К тому же концерт мне вовсе не нравился. Оркестр был под управлением Фрида,[130] а за органом немецкий органист Рамен.[131] Исполняли бетховенского «Кориолана», органный концерт Генделя d-moll и Малера 5-ую симфонию. Малер был вторая часть концерта. На второй части я сидел удобнее и чувствовал себя лучше, но зато Малер мне уже вовсе не понравился.

После концерта я провожал Frau Renè домой и пил у нее чай до 2-х часов ночи. На обратном пути случайно попал на запоздавший трамвай.

Я стоял на пустой площадке и пел, прославляя Бога и Эстер.

Вдруг я увидел, что на площадке за мной стоит еще человек и слушает. Я смутился и запел по-немецки, а потом по-английски, а потом перешел на фокстротные мотивы. Но когда человек слез, я запел опять о Боге и о Эстер. До самых ворот дома я пел: «Весь мир — окно — Эстер».

***

24 ноября. Четверг.

Утром спал до часа. Потом позвонил и поехал к Житкову занять 50 рублей. Занял. Отвез Frau Renè. Пообедал и отдохнул дома и, зайдя к Loewenberg'у, поехал с ним к Житкову. Домой вернулся в 12.20.

Вечером опять стал скучать об Эстер. Вчера, засыпая, я молился и плакал. Ах, как я люблю мою Эстер!

***

25 ноября. Пятница.

Проснулся и долго лежал в постели. Сегодня вечером я хотел пойти с Алисой Ивановной к Ермолаевой.[132] Но звонил Маршак и приглашал к себе. Надо пойти к нему. Поэтому когда позвонила Алиса Ивановна, то я сказал, что идти к Ермолаевой сегодня не смогу. Я лежал в постели до тех пор, пока не пришел Гершов. Он едет в Борисоглебск.[133] Вещи уже на вокзале. Поезд отходит в 5 часов. Мне очень жалко, что он уезжает. Он очень милый человек и хороший художник.