Жаннетта Беньи - Флорентийка и султан

• Название: Флорентийка и султан
• Автор: Жаннетта Беньи
• Издательство: Современная литература
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 985-6202-05-1

В конце пятнадцатого века французский король Карл VIII готовился к завоевательному походу в Италию. Из-за интриг королевского двора живущая в Париже дочь известного флорентийского купца и банкира Фьора Бельтрами вынуждена покинуть город. Судьба забрасывает ее в Северную Африку и на остров Крит, в Стамбул и Венгрию. Юный пират спасает Фьору от неминуемой гибели, и вспыхнувшая между ними короткая любовь озаряет жизнь девушки ярким всепоглощающим соблазном.

---

Любая из придворных дам узнавала себя в этих изображениях красоты, и все они произвели Бартоломео в ангелы.

Он касался их лишь взглядом, но дал себе клятву, что от красавицы, позволившей ему поцеловать ее пальчик, он добьется всего.

Одна из самых знатных дам спросила его как-то, почему он такой робкий, скромный, и как случилось, что никому из придворных прелестниц не удалось его приручить. Вслед за тем она любезно пригласила его навестить ее вечерком.

Не теряя зря времени, Бартоломео надушился, купил себе плащ из тисненого бархата на атласной подкладке, взял у приятеля рубаху с пышными рукавами, расшитый камзол и шелковые чулки.

Он взбежал по лестнице, не чуя под собой ног, задыхаясь от волнения, полный надежды, что сбудется, наконец, его мечта, как ни старался, не мог умерить биение своего сердца, которое прыгало и металось в его груди, будто дикая козочка. Словом, он был уже охвачен любовью с головы до пят. Его даже бросало в жар и холод.

Дама его и в самом деле была невероятно красива. Манчини это тем более понимал, что как ваятель мог оценить округлость плеч и линий гибкого стана и не видимые глазу, но угадываемые тайные совершенства красоты, достойные Венеры Каллипиги.

Дама эта отвечала всем тонкостям и законам искусства. При том она была бела и стройна. Голос ее способен был всколыхнуть источники жизни, разжечь сердце, мозг и все прочее. Словом, умела она вызвать в воображении мужчины соблазнительные картины любовных утех, храня при том самый скромный вид, как сие свойственно проклятым дочерям Евы.

Ваятель наш застал ее сидящей у камина в глубоком кресле. И дама тут же принялась болтать весьма непринужденным образом. Меж тем, как он не мог вымолвить ни слова по-французски, кроме как «да» и «нет». Не мог он выдавить из глотки своей ни единого звука и не находил ни единой мысли у себя в мозгу; он охотно разбил бы себе голову о край камина, не будь он столь счастлив, внимая словам красавицы, которая играла и резвилась, подобно мушке под лучами солнца.

И так пребывал он в немом любовании, сам не замечая, как проистекает время. И оба незаметно досидели до полуночи, неспешно углубляясь в цветущую долину любви.

В полночь наш юный ваятель счастливый отправился домой, рассуждая следующим образом: если благородная дама продержала его у своих юбок битых четыре часа, до глубокой ночи, значит сущих пустяков не хватает, чтобы она оставила его у себя до утра.

Основываясь на подобных посылках, Бартоломео вывел несколько благоприятных заключений и решил завоевать ее как самую обыкновенную женщину. Он был готов убить всех: супруга ее, ее самое или себя, если не удастся ему изведать хотя бы единый час наслаждения. Он и в самом деле был глубоко уязвлен любовью и думалось ему, что вся его жизнь ничтожная ставка в любовной игре, и один день блаженства стоит тысячи жизней.

Флорентиец долбил камень, вспоминая счастливый вечер, и по той причине, что мысли его витали далеко, немало мраморных носов было им перепорчено. Видя такую неудачу, он бросил резец и, надушившись, отправился внимать милой болтовне своей красавицы в надежде, что слова ее обратятся в действие.

Но как только он оказался перед своей королевой, царственное величие красоты совсем ослепило его. И бедный Манчини, такой смелый у себя дома, обратился в барашка, робко взирая на собственную жертву.

Рано или поздно наступает все-таки час, когда одно желание воспламеняет другое, и Бартоломео подсел поближе к даме, крепко ее обнял, вымолил у нее поцелуй и получил его.

Начало оказалось удачным, ибо нередко дамы, подарив один поцелуй, наотрез отказывают в дальнейшем: зато, укравши поцелуй, влюбленный может хоть тысячу раз повторить свою дерзость. Вот потому-то дамы и любят, чтобы их заставали врасплох».

– Ну и чепуха!..– неожиданно рассмеялась Фьора.– Я никогда не позволю, чтобы меня застали врасплох.

Леонарда несмело взглянула на хозяйку.

– Я бы посоветовала вам не зарекаться.

Глаза Фьоры вспыхнули.

– Что ты имеешь в виду?

Старая служанка пожала плечами.

– В жизни бывает всякое. Позвольте, я продолжу чтение.

Фьора с оскорбленным видом махнула рукой.

– Хорошо.

«Наш флорентиец похитил изрядное количество поцелуев, и по всему было видно, что дело идет на лад. Но дама всячески затягивала игру и вдруг вскрикнула: «Мой муж идет!»

И вправду, хозяин дома вернулся с королевской игры в мяч. Ваятель поспешно удалился, получив в награду взгляд, который красноречиво говорил – сколь я сожалею о прерванном блаженстве.

В течение целого месяца Бартоломео только и жил такими встречами, наслаждался и развлекался ими. Но каждый раз, когда он был близок к своему счастью, неизменно являлся ненавистный супруг – в ту самую минуту, которая у дамы следует за прямым отказом и посвящается смягчению оного разными уловками, милыми проделками, предназначенными для того, чтобы воскрешать или подогревать любовь.

И вот, потеряв терпение, художник решил начинать осаду с первых же минут свидания, рассчитывая одержать победу до появления мужа, которому затянувшаяся канитель служила лишь на пользу.

Но ловкая дама, читая в глазах ваятеля его тайное намерение, затевала с ним ссору, за коей следовали бесконечные объяснения. Она начиналась с притворной сцены ревности, в расчете услышать в ответ лестные дамам проклятья влюбленного.

Засим дама охлаждала его гнев нежным поцелуем, а там она принималась ему что-то доказывать, и хитростям ее не было видно конца. Она настаивала, что ее любовник должен вести себя благонравно и все желания ее исполнять, иначе не может она отдать ему свою душу и свою жизнь. И отнюдь не считает она столь щедрым для себя даром страстные желания влюбленного, куда более достойна похвалы она сама, ибо, любя сильнее, она больше приносит жертв. И между прочим, с видом королевы дама небрежно бросала: «Перестаньте». А в ответ на упреки Манчини сердито говорила: «Ежели вы не будете таким, как мне угодно, я разлюблю вас».

Хоть и поздно, но все же бедный итальянец понял, что такая любовь не была честной любовью, той любовью, что не отсчитывает даримые ею радости, как скряга червонцы, что его дама просто играет им, допуская его во все владения любви, лишь бы он не завладел потаенным сокровищем.

От сего унижения Манчини пришел в неистовый гнев, и, позвав с собой нескольких друзей-художников, уговорил их совершить нападение на супруга красавицы, когда тот будет возвращаться домой вечером после королевской игры в мяч.

Распорядившись таким образом, флорентиец явился в обычный свой час к своей даме. Когда в самом разгаре были сладостные игры любви – упоительные поцелуи, забава с распущенными и вновь заплетенными косами, когда в порыве страсти кусал он ей руки и даже ушки – одним словом, когда все уже было испытано, за исключением того, что высоконравственные сочинители наши не без основания называют предоссудительным, флорентиец между двумя особенно жгучими поцелуями спросил: «Голубка моя, любите ли вы меня больше всего на свете?» «Да»,– отвечала она, ибо прелестницам слова недорого стоят. «Так будьте же моею!» – взмолился влюбленный Бартоломео. «Но муж мой скоро вернется!» – возразила дама его сердца. «Значит, иной помехи нет?» – с надеждой спросил флорентиец. Дама лишь пожала плечами. «Нет...» «Мои друзья задержали его на дороге и отпустят лишь тогда, когда в этом окне появится светильник!» – с горячностью воскликнул Бартоломео.– «Ежели супруг ваш пожалуется потом королю, то друзья мои объяснят, что они по ошибке приняли за одного из наших художников и решили над ним пошутить. Уверяю вас, с ним не произойдет никаких неприятностей».

Дама, как ни в чем не бывало, улыбнулась. «Ах, друг мой,– мило сказала она.– Дайте, я пойду и взгляну, все ли в доме спокойно, спят ли слуги». Она поднялась, а свечу поставила на подоконник указанного окна.

Увидя то, Манчини вскочил, задул свечу, и, схватив свою шпагу, встал перед женщиной, обнаружившей перед ним всю глубину своего презрения и коварства. Он сказал ей так: «Я не убью вас, госпожа, но оставлю такую отметку на вашем лице, что вам не придется более ни обольщать бедных, влюбленных юношей, ни играть их жизнью!.. Вы меня бессовестно обманули. Ваши поступки недостойны порядочной женщины. Знайте же, что поцелуй никогда не изгладится из сердца истинного влюбленного, и целованные уста снимают все запреты. Вы навсегда отравили мне жизнь. Она опостылела мне. Посему я хочу, чтобы вы до конца дней своих помнили о моей смерти, в которой только вы будете повинны. Отныне, всякий раз, когда вы взглянете в зеркало, вы увидите и мое лицо рядом со своим».

Он взмахнул шпагой, собираясь отсечь шпагой кусочек ее нежной щечки, на которой еще горели его поцелуи.

Но тут дама сказала, что он бесчестен...

«Молчите! – воскликнул он.– Вы твердили, что любите меня больше всего на свете. Сейчас вы говорите совсем иное. Каждый вечер вы поднимали меня ступень за ступенью к небесам. И вот сегодня одним ударом низвергли в ад и надеетесь еще, что ваша женская слабость спасет вас от гнева любовника. Нет!»