А. Веста - Язычник

• Название: Язычник
• Автор: А. Веста
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-373-0029

Что происходит в Куршавеле на тайных мистериях для посвященных? Кто ежегодно режиссирует древний культ, стремясь овладеть историей и человечеством? Какие пророчества стремятся исполнить сильные мира сего?

Когда студент-медик начал изучать древние тексты и секретные науки, он и представить не мог, куда заведет его этот путь. Он был осужден за ритуальное убийство любимой девушки, которого не совершал. Он чудом уцелел после побега из северной колонии. Он знает алхимию и демонологию, искусство русских знахарей и северных шаманов. Он начинает собственное расследование, не замечая, что за ним внимательно следят таинственные претенденты на мировое господство. Ему предстоит новая жестокая схватка, потому что все пророчества сбываются, иногда неожиданным образом…

---

Слыл он также и чертогоном, то есть занимался, говоря церковным языком, любительским «экзорцизмом». Мелких бесов он изгонял без драматических эффектов: всего лишь налагая на темя одержимого свои сложенные крестом ладони. Но если встречал сопротивление, в ход шла крученая плеть с резным крестом на рукояти, которую он употреблял со всеми надлежащими церемониями. Но самое трудное, уверял Антипыч, не изгнать бесов, а «заключить» их, поручив какую-нибудь длительную и трудоемкую работу. Под большим секретом Антипыч показал мне корчагу, запечатанную свяченым воском пополам с толченым стеклом, в которой неуемные «шелапуты» со звоном пересыпали невидимый песок или бисерную дробь. «Маковые зернышки считают, — ухмыляясь в бороду, пояснил Антипыч. — Когда перечтут, тогда и печати сыму… Только до этого еще ой как далеко…».

Изредка к знахарю являлись молчаливые просительницы и, пряча глаза, просили «изгонного». В Соколово одна сердобольная старушка делала аборты вязальной спицей, но травяной способ представлялся женщинам гуманнее. Антипыч всегда знал заранее, о чем пойдет речь. Не знаю, как ему удавался этот фокус, но женщину он встречал с желторотым цыпленком в ладонях, хотя кур не держал. Укоризненно покачав головой, Антипыч ненадолго отлучался, якобы за снадобьем. Цыпленка он передавал женщине, предупреждая, чтобы не сильно давила. Когда через четверть часа он возвращался с бутылью безвредной мятной настойки, женщина торопливо прощалась и уходила, забыв про «изгонное». А довольный Антипыч ставил на косяке неглубокий заруб. Советы его страждущим иногда были лукавы, но всегда действенны. Ради скорого зачатия он наказывал бабам на ночь мыть полы. От хандры и «малохолии» Антипыч советовал подсыпать под пятки толченых ореховых скорлупок и ходить так от восхода до заката, один день. Уже вечером болезнь снимало.

Однако случались и незадачи. Однажды ко мне на прием пришел вечно пьяненький конюх Сосипатрыч. Лет сто назад какой-то истовый батюшка из церкви Святого волка, крестил строго по святцам, и в нашей деревеньке восьмой десяток лет здравствовали и Синклитея Агапитовна, и Фелисата Сократовна, и Афинадорыч, и Горгоний, и даже девяностолетний дед Фалалей. Причина обращения Сосипатрыча была пустяшная — легкий ожог руки. Такие болячки Антипыч лечил присыпками из трав, затертыми на лампадном масле.

— А чего к Антипычу-то не идешь? — поинтересовался я, когда конюх выдернул меня из моей мансарды и оторвал от пробирок, дистиллятов, спиртовок и булькающих трубок, требующих неотлучного присутствия.

— К колдуну этому не пойду, хоть зарежь! — отрезал зоотехник.

— А что же так? Вся деревня лечится, а ты упираешься?

— Через него мой Меркуша сдох; заводской жеребец, медалист! Меня даже судить хотели народным судом.

— Не может быть, Антипыч скотину сроду не обижал.

— А ты послушай, практикант, как дело было. Вот накануне, аккурат перед тем, как кобыл крыть, Антипыч на конюшню и заявился. Я ему коня показываю, хвалюсь: «Зажеребляемость, выжеребляемость…» А потом на минутку отбежал, глядь — Антипыча нет, конь весь в мыле, стойло забрызгал и дверь разнес.

— Так что же, твой Меркурий так сразу и сдох?

— Ну, на следующее лето… — неохотно сознался коневод, — а все одно… Знамо дело, он в стойло гвоздь гробовый воткнул, конь и взбеленился. Колдун ведь! Малаку у коня забрал, с землей смешал, да какую-нибудь свою цибулю посадил. Потом если эту цибулю сорвать и съесть, сила будет немереная, конская! Но вот конь непременно сдохнет. Порча такая. Это уж потом бабка мне одна рассказала, надоумила… Только, говорит, землю надо взять особую, девственную, с горы, где не пахано, не сеяно, а посадить… Запамятовал… Мандру какую-то.

— Может, мандарин?

— Нет…

— Значит, мандрагору.

— Точно, ее… Решил я к нему по-хорошему, по-соседски… Дай, говорю, и мне силы, к бабам-то подступиться, чтобы не зря за конягу страдать. А он, колдун треклятый, только хохочет… Ты, говорит, зайди ко мне весной на пасеку, на первый пчелиный лет, я тебе на это место пчелок своих насажаю, и тогда хоть снова под венец… Еще изгалялся, вражина, оборотень…

Несмотря на альтруизм и выдающееся человеколюбие, сельчане Антипыча не любили и даже подозревали в оборотничестве. И, видимо, были к тому какие-то основания. Старик умел «вабить», выть по-волчьи. Для полного сходства с волчьим воем он «дул» в стекло от керосиновой лампы. Антипыч никогда «не вабил» для облав или охоты. Он переговаривался с волками для собственного удовольствия, и ему отвечали не только волки. Младенческим плачем заливались совы-вопленицы, гулко ухали филины.

Отрабатывая практику в местной амбулатории, я почти все лето квартировал у Антипыча. Здесь же в сенях над дверью я хранил запасные ключи от убогого строения сельской больницы.

* * *

Я подошел к дверному косяку и осторожно завел руку за поперечную перекладину. Ключи по-прежнему лежали в глубокой щели. Но я не знал, устояла ли после всего происшедшего в ней сама амбулатория, но на первых порах мне сопутствовал счастливый случай.

Я проснулся среди ночи. В доме поскрипывали и играли половицы. Темный клубок прокатился из угла в угол, в подполье громко запищали и завозились мыши. Я встал, зажег огарок свечи и оставил ее на окне, потом прошел сенями и выглянул за порог. У ног моих плескались темные волны. Поодаль бился под ветром затопленный яблоневый сад. Редкие синеватые вспышки без грома, настоящие августовские зарницы, полыхали в небе у самого горизонта. Воды потопа уже готовились снести ветхую лачугу, дом гудел от ударов волн и ветра. Кажется, возница сказал, что Антипыч умер в половодье и несколько дней к нему не могли подобраться.

Трясясь в ознобе, я вернулся в горницу. Стол вновь, как в прежние годы, стоял у окна. За столом спиной ко мне горбился чужак в волчьей шубе наизнанку и островерхой лохматой шапке. Он медленно оглянулся на звук моих шагов. В редких фосфорических вспышках за окнами я узнал Антипыча. Он смотрел мимо меня. На столе перед ним лежала раскрытая книга и горела свеча. Это была та самая книга, которую Антипыч хотел завещать мне, буквы книги огненно светились. Не глядя в книгу, старик медленно и раздельно произнес:

— Единство — природная сущность металла. Если ковать при ясном солнце, в день весеннего равноденствия, ровно в полдень, то получается Светлое Огниво. Если же ковать в ночь зимнего солнцестояния, ровно в полночь, при полной луне, то получается Темное Огниво. С помощью Светлого Огнива можно добывать огонь, а с помощью Темного, отлитого в полночь, — воду… Соединив огонь и воду, ты получишь…

Ворвавшийся ветер погасил свечу, громыхнуло так, что на стене зазвенело зеркало.

— «…Камень Жизни»… — донесся голос Антипыча из гулкой глубины…

Больше я ничего не запомнил из событий той ночи, вернее, ее снов.

Меня разбудило сияющее солнце. С промытого бурями неба лился горячий утренний свет. Ночное видение сразу же стерлось, потускнело за искрящимися красками и звуками летнего утра.

Я вышел во двор. Рядом с домом стоял обомшелый колодезный сруб, с краю висело ржавое ведерко. Скинув спортивный костюм, я зачерпнул близкой темной воды. В ней плавали облака, ольховые сережки и бодро юлили личинки комаров. Собравшись с духом, я опрокинул на себя обжигающий колодезный холод. Громко ухая, я по кругу проскакал вокруг колодца. По коже прошла морозная волна, мне показалось, что даже змей, распростертый на моей спине от кобчика до лопаток, слегка зашевелился. Я спиной чувствовал, что кто-то смотрит на меня ИЗ-ЗА яблонь, а может быть, ИЗ-ЗА дощатого покосившегося забора. Я оглянулся: молодая тяжеловесно-статная женщина взирала на меня, голого, как Адам, когда тот еще не пользовался фиговым листком.

Стыдясь своего тела, ограбленного Севером и лагерным голодом, я судорожно влез в мокрые, липнущие брюки. Когда я оглянулся, у садовой калитки было пусто. Видимо, слухи в этой деревеньке в три двора разносились по-прежнему исправно.

Вернувшись в избушку, я сложил в сундук Лягины подарки и вытянулся на шкуре.

В такие минуты воспоминания приходят сами, как скорбные гости. Я лежал, размышляя о деятельном участии Ляги в моей судьбе. Сашка ухитрялся исполнять одновременно две роли: доброго гения и злого демона. Когда-то он пытался оспорить у меня дружбу Наи. На обольщение дикарки была брошена вся мощь западной цивилизации и кошелька Лягиных предков. Сверкающие никелем велосипеды, плееры, стереомагнитофоны наводняли Бережки. Позднее появился роскошный «харлей», дорогущие магнитофоны и японская видеосистема. Ная изредка соглашалась прокатиться с Лягой на мотоцикле, держась за его толстую, как у бегемота, талию, но не более. Меня же она безвозмездно дарила своей истинно девичьей, нежной дружбой… Я знал, что именно Ляга познакомил Наю с Вараксиным, хвалясь своими всемогущими связями. Но именно он вернул мне ее в то волшебное, пламенное лето, когда я уже считал ее потерянной навсегда.