Евгений Анисимов - Женщины на российском престоле

• Название: Женщины на российском престоле
• Автор: Евгений Анисимов
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-388-00055-2

Автор и ведущий телепередачи «Дворцовые тайны», известный историк и писатель Евгений Анисимов рассказывает о пяти властительницах огромной страны. О женщинах, чье правление вошло в историю России под названием «век женщин», – Екатерине I, Анне Иоанновне, Анне Леопольдовне, Елизавете Петровне и Екатерине II. Все они вступили в борьбу за власть, дорого заплатив за свое место на российском престоле; все принесли в жертву идолу власти свои мечты о любви и обыкновенном женском счастье, мир и уют семейной жизни, радости материнства, внутренний покой.

Автор предлагает читателем вглядеться в них с сочувствием и пониманием. Ведь их судьбы стали и судьбой России – страны, у которой, как писал Николай Бердяев, женская душа; страны, которая до сих пор ищет и не находит мира и покоя.

---

Угасшая свеча

Царевич Алексей был задушен в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. Петр и Екатерина вздохнули свободно: проблема престолонаследия решилась. Младший сынок подрастал, умиляя родителей: «Оный дорогой наш Шишечка часто своего дражайшего папу упоминает и при помощи Божии во свое состояние происходит и непрестанно веселится муштрованием солдат и пушечной стрельбой». И пусть солдаты и пушки пока деревянные – государь рад: растет наследник, солдат России. Но мальчика не уберегли ни заботы нянек, ни отчаянная любовь родителей. В апреле 1719 года, проболев несколько дней, он умер, не прожив и трех с половиной лет. По-видимому, болезнью, унесшей жизнь малыша, был обыкновенный грипп, всегда собиравший в нашем городе свою страшную дань. Для Петра и Екатерины это был тяжелейший удар – фундамент их благополучия дал глубокую трещину. Уже после смерти самой императрицы в 1727 году, то есть восемь лет спустя после смерти Петра Петровича, в ее вещах были найдены его игрушки и вещи – не умершей позже (в 1725 году) Натальи, не других детей, а именно Петруши. Канцелярский реестр трогателен: «Крестик золотой, пряжечки серебряные, свистулька с колокольчиками с цепочкою золотой, рыбка стеклянная, готоваленка яшмовая, фузейка, шпажка – ефес золотой, хлыстик черепаховый, тросточка…» Так и видишь безутешную мать, перебирающую эти вещицы.

На траурной литургии в Троицком соборе 26 апреля 1719 года произошло зловещее событие: один из присутствующих – как потом выяснилось, псковский ландрат и родственник Евдокии Лопухиной Степан Лопухин – что-то сказал соседям и кощунственно рассмеялся. В застенке Тайной канцелярии один из свидетелей показал потом, что Лопухин промолвил: «Еще его, Степана, свеча не угасла, будет ему, Лопухину, впредь время». С дыбы, куда его вздернули немедленно, Лопухин пояснил смысл своих слов и смеха: «Говорил он, что свеча его не угасла потому, что остался великий князь Петр Алексеевич, думая, что Степану Лопухину вперед будет добро». Отчаяния и бессилия был исполнен Петр, читая строки этого допроса. Лопухин был прав: его, Петра, свечу задуло, а свеча сына ненавистного царевича Алексея разгоралась. Ровесник покойного Шишечки, сирота Петр Алексеевич, не согретый ни любовью близких, ни вниманием нянек, подрастал, и этому радовались все, кто ждал конца царя, – Лопухины и многие другие враги реформатора.

Петр напряженно думал о будущем: у него оставались Екатерина и три «разбойницы» – Аннушка, Лизанька и Натальюшка. И чтобы развязать себе руки, он 5 февраля 1722 года принял уникальный юридический акт – «Устав о наследии престола». Смысл «Устава» был всем ясен: царь, нарушая традицию передачи престола от отца к сыну и далее – к внуку, оставил за собой право назначить в наследники любого из своих подданных. Прежний порядок он назвал «старым недобрым обычаем». Более яркое выражение самовластия трудно было и придумать – теперь царь распоряжался не только сегодняшним, но и завтрашним днем страны. А 15 ноября 1723 года был обнародован манифест о предстоящей коронации Екатерины Алексеевны.

Коронация

И вот 7 мая 1724 года наступил звездный час лифляндской Золушки – она была коронована императорской короной. Это было чрезвычайно красочное, торжественное и новое для России зрелище. К нему готовились долго. Петр учредил даже особую воинскую часть – конную роту кавалергардов. В нее взяли из армии самых рослых и видных красавцев. Им сшили роскошную униформу зелено-красного цвета с широкими золотыми галунами и вышитыми на плечах золотыми гербами. Капитаном этой придворной роты царь назначил Павла Ягужинского.

Петр не решился нарушить традицию – коронацию провели в Москве. Немало потрудились в Кремле, который в то время был довольно запущенным и грязным. От Красного крыльца Кремлевского дворца до Успенского собора, где проходила церемония, был проложен деревянный помост, устланный красным сукном, так что привычные грязь и скаредство не были видны участникам торжества. Особенно роскошно был украшен и без того великолепный Успенский собор: бархат, золото, драгоценные камни кресел, персидские ковры, золотая парчовая дорожка от царского места к Святым вратам – все сияло и горело византийской, восточной роскошью. Торжественна, длинна и величава была и сама церемония. Под нескончаемый звон московских колоколов, залпы салюта, звуки полковых оркестров, в окружении кавалергардов и разодетой знати (этому был посвящен особый указ) Екатерина Алексеевна направилась в Успенский собор. На ней было роскошное пурпурное с золотом платье прямо из Парижа, бриллианты в высокой прическе. Даже царь – любитель затрапезной одежки – был разодет, как французский король: в небесно-голубом кафтане с серебряной вышивкой работы самой царицы и в шляпе с белым пером.

В соборе он, подозвав к себе архиереев, кратко сказал, что из манифеста всем известно его намерение короновать жену, посему «извольте оное ныне совершить по чину церковному». И действо началось: произнесение символа веры, ектения, Евангелие, молитвы. После этого Петр вместе с ассистентами укрыл Екатерину парчовой, подбитой горностаями мантией, которая тяжелым, многокилограммовым грузом легла на крепкие плечи боевой подруги императора. Затем Петру поднесли корону, украшенную редкостными жемчужинами, камнями и яхонтом величиной больше голубиного яйца, и он возложил ее на голову коленопреклоненной супруги. Стоявшие поближе могли видеть, что Екатерина в этот момент не выдержала – она заплакала и пыталась обнять ноги своего повелителя, но он отстранился. В тот день Петру нездоровилось, и как только церемония закончилась, он ушел во дворец.

Праздник же только начинался. Екатерина направилась в Архангельский собор, Меншиков шел сзади и – о ирония судьбы! – незадолго перед этим обвиненный в казнокрадстве, бросал в народ золотые и серебряные медали. Вечером был пир на весь мир. Тысячная толпа на площади перед дворцом не знала, куда бежать – то ли к жареному быку, набитому жареной птицей, то ли к двум винным фонтанам, бившим на огромную высоту, ибо резервуары с вином находились на колокольне Ивана Великого. Счастливы были те, кто пришел с кружками. Глядя на озаренное огнями фейерверка вечернее небо, многие москвичи думали так же, как и голштинский придворный Ф. В. Берхгольц, записавший в свой дневник: «Нельзя не подивиться Промыслу Божию, вознесшему императрицу из низкого состояния, в котором она родилась и прежде пребывала, на вершину человеческих почестей».

«Катеринушка, друг мой сердешненькой, здравствуй!»

Так начинались десятки писем Петра к Екатерине. В их отношениях действительно была теплая сердечность. Через годы в переписке проходит любовная игра псевдонеравной пары – старика, постоянно жалующегося на болезни и старость, и его молодой жены. Получив от Екатерины посылку с нужными ему очками, он в ответ шлет украшения: «На обе стороны достойные презенты: ты ко мне прислала для вспоможения старости моей, а я посылаю для украшения молодости вашей». В другом письме, по-молодому пылая жаждой встречи и близости, царь опять шутит: «Хотя хочется с тобою видеться, а тебе, чаю, гораздо больше, потому что я в [твои] 27 лет был, а ты в [мои] 42 года не была». Екатерина эту игру поддерживает, она в тон шутит с «сердечным дружочком стариком», возмущается и негодует: «Напрасно затеяно, что старик!» Она нарочито ревнует царя то к шведской королеве, то к парижским кокеткам, на что он отвечает с притворной обидой: «А что пишете, что я скоро [в Париже] даму сыщу, и то моей старости неприлично».

Влияние Екатерины на Петра огромно, и с годами оно растет. Она дает ему то, чего не может дать весь мир его внешней жизни – враждебный и сложный. Он – человек суровый, подозрительный, тяжелый – преображается в ее присутствии. Она и дети – его единственная отдушина в бесконечном тяжком круге государственных дел, из которого нет выхода. Современники вспоминают поразительные сцены. Известно, что Петр был подвержен приступам глубокой хандры, которая нередко переходила в припадки бешеного гнева, когда он все крушил и сметал на своем пути. Все это сопровождалось страшными судорогами лица, конвульсиями рук и ног. Голштинский министр Г. Ф. Бассевич вспоминает, что как только придворные замечали первые признаки припадка, они бежали за Екатериной. И дальше происходило чудо: «Она начинала говорить с ним, и звук ее голоса тотчас успокаивал его, потом она сажала его и брала, лаская, за голову, которую слегка почесывала. Это производило на него магическое действие, и он засыпал в несколько минут. Чтобы не нарушить его сон, она держала его голову на своей груди, сидела неподвижно в продолжение двух или трех часов. После этого он просыпался совершенно свежим и бодрым».

Она не только изгоняла из царя беса. Ей были известны его пристрастия, слабости, причуды, и она умела угодить, понравиться, просто и ласково сделать приятное. Зная, как Петр расстроился из-за получившего как-то повреждения своего «сынка» – корабля «Гангут», она писала царю в армию, что «Гангут» прибыл после успешного ремонта «к брату своему „Лесному“, с которым ныне совокупились и стоят в одном месте, которых я своими глазами видела, и воистинно радостно на них смотреть!» Нет, никогда так искренне и просто не смогли бы написать ни Дуня, ни Анхен! Бывшая же портомоя знала, что больше всего на свете было дорого великому шкиперу России.