Евгений Федоров - Большая судьба

• Название: Большая судьба
• Автор: Евгений Федоров
• Жанр: История

---

- О, вы теперь далеко пошли, начальник! Мой Луиза очень скучайт. Прошу в наш дом... Но зачем ви такой хороший парень под насмешку поставили?

- Он не парень, господин Каймер, а мастер-гравер, и мастерству его многим надо поучиться! - сухо отрезал Павел Петрович и приказал: Покажите, Бушуев, что вы там сделали!

Вильгельм Шааф важно выступил вперед и взял из рук Иванки клинок. Серьезный, медлительный, он внимательно оглядел гравюру, и злая усмешка появилась на его губах.

- Господа золингенцы могут видеть, сколь большой выдумщик сей ученик и сколь плёхо знает мастерство!

Старик Бушуев побелел весь.

"Неужто Иванка что несуразное допустил?" - встревожился он и протискался вперед.

- Стой, господа, покажи мне! - строго сказал он, готовясь изругать внука за большой конфуз.

Шааф с брезгливостью подал ему саблю. Старый мастер сдвинул брови, надел очки и взглянул на вороненое поле клинка. И разом разгладились у деда морщинки, засияли глаза и, не скрывая своей радости, он выкрикнул:

- Вот это здорово! Силен ты, Иванушка. Всякого ждал, а такого совершенства не видел!

- Что ты кричишь, глюпый мужик! - загалдели немцы. - Что ты разумеешь в высоком искусстве? Где ты видел конь с крыльом?

- И-и, батенька, - спокойно отозвался дед. - Плохо ты знаешь нашу русскую сказку! Огонь-конь! Милый ты мой, батюшка, - незлобиво обратился он к Вильгельму Шаафу, - не знаешь ты, как поднимает и веселит душу русская сказка! Вот и небушко синее - фон булатный, вот и звездочка золотая, эх и несет, эх и мчит скакун! Разойдись! - закричал он. - Дай спытать сабельку!

И что творил седобородый плечистый дед! Рубал по-казачьи с плеча, жихал со свистом по-башкирски - крепость и упругость пробовал. Всё выдержал клинок!

- Ну, милые, хотите не хотите, а сабелька и рисунок подстать богатырю!

Тут и русские граверы больше не утерпели:

- По душе работа Бушуева! Всё живое, сердце трогает!

Немцы выжидательно смотрели на Аносова. Спокойно и внушительно Павел Петрович сказал:

- Бесспорно, Иван Бушуев испытание выдержал. Господа, несомненный талант у молодого мастера, с чем и поздравляю! - При всех он обнял простого гравера и крепко поцеловал его. - Ну, в добрый час, Бушуев. Помни: всегда тот истинный художник, у кого крылатая мысль... Человек должен быть с полетом...

Иринушку не пустили в цех, но через мальчуганов-подсобников она быстро узнала о победе мужа. Теплые радостные слёзы покатились по смуглым щекам молодой женщины. Жарко, с великой любовью она прошептала: "Ах ты мой Иванушка-крылатко..."

С той поры за гравером Бушуевым и закрепилось благородное прозвище Иван Крылатко...

Глава девятая

О БЕЗДУШИИ, ЛЮБВИ И ДРУЖБЕ

В сентябре 1820 года горным начальником округа и директором Златоустовской фабрики вместо Фурмана назначили Клейнера, однако всё осталось по-старому. Немцы по-прежнему являлись хозяевами оружейной фабрики и всюду теснили русских. Шаафы возненавидели Аносова за поддержку уральских мастеров и подчеркнуто его игнорировали. Клейнер тоже высокомерно относился к молодому горному офицеру. Только один Петер Каймер, который всё еще хвастался отлить особую сталь, обхаживал Павла Петровича и по-отцовски жаловался:

- Моя Эльза скучает без вас, молодой человек. Вы совершенно забыли моя дочь, столько времени ушло, а вы даже не были у нас, это весьма неблагородно... Мы ждем вас, ждем непременно!

Изо дня в день Петер старался попасть на глаза Аносову и всегда настойчиво зазывал в гости.

"В самом деле, отчего не побывать у Каймеров? Эльза - хорошая девушка; да и скучно всё время жить таким дикарем!" - подумал Павел Петрович и в первое воскресенье, надев парадный мундир, отправился на Большую Немецкую улицу. Стоял солнечный голубой день золотой осени, длинные ряды отстроенных для немцев домиков с красными черепичными крышами выглядели нарядно. Балкончики, полосатые ограды и ряды одетых в багрянец деревьев - всё радовало глаз. Аносов отыскал жилье Каймера и поднялся на крылечко. Эльза уже заметила его в окно и выбежала навстречу сияющая, радостная.

Они встретились, как старые знакомые.

Каймеры занимали уютную квартирку из трех комнат с видом на горы. В большой столовой стоял накрытый белоснежной скатертью стол, на стене тикали старинные немецкие часы с кукушкой. Было тихо, тепло. Павел Петрович и Каймер уселись в мягкие кресла. Петер держал большую трубку и поминутно пускал сикие клубы дыма. Он то и дело самодовольно щурился и подмигивал Аносову, глазами показывая на пухлую и румяную дочь: смотри, дескать, какая умная и пригожая моя дочь. Хозяйка!

Эльза приготовила крепкое кофе и подала на стол. Краснея, Аносов стал расхваливать девушку, которая, опустив глаза, молча выслушивала эти похвалы. Петер одобрительно покачивал головой:

- Моя Эльза делает дом полная чаша. Но... - Каймер вздохнул и развел руками: - Но она есть женщина, и, так богом положено, она оставит отца и уйдет к мужу. Она ждет хорошего человека. Так всегда поступает умный и терпеливый немецкий девушка. Правда я говорю, Эльза?

Дочь недовольно повела плечами, а лицо гостя залилось румянцем. Чтобы несколько смягчить намек отца, девушка положила перед Аносовым альбом и кокетливо спросила:

- Вы пишете стихи? Напишите для меня что-нибудь приятное.

Павел Петрович окончательно сконфузился:

- Вот, ей-богу, в жизни никогда не писал стихов.

- Ну, а для меня это вы сделаете? - умоляюще взглянула она на горного офицера.

- Вы должен писать! Так принят в хороший общество! - настаивал и Каймер.

- Что ж, раз так, - повинуюсь! - И, как ни мало любил Аносов девичьи альбомчики, разные сентиментальности, всё же он взялся за перо, с минуту подумал и вспомнил Пушкина. Стал быстро писать:

Я пережил свои желанья,

Я разлюбил свои мечты;

Остались мне одни страданья,

Плоды сердечной пустоты.

Под бурями судьбы жестокой

Увял цветущий мой венец

Живу печальный, одинокий

И жду: придет ли мой конец?

Так, поздним хладом пораженный,

Как бури слышен зимний свист,

Один - на ветке обнаженной

Трепещет запоздалый лист.

Эльза склонилась к плечу горного офицера и обдала его жаром своего дыхания.

- О бедненький мой! - сказала она. - Папа, он один-один, как лист на ветке обнаженной...

Каймер закашлялся, вскочил вдруг, схватил свой картуз и торопливо бросил:

- Ах, я сейчас вспомнил. У меня есть большой дело. Вы, мои дети, пока один.

Старик ушел, и, странно, Аносов вдруг почувствовал себя еще более скованным и неловким. Так они с Эльзой долго сидели молча. Девушка убрала посуду со стола, взяла старый отцовский чулок и стала тщательно штопать, изредка бросая на гостя многозначительные взгляды.

Каймер вернулся к вечеру веселым и немного возбужденным. Завидя его в окно, дочь предупредила Аносова:

- Он, конечно, был в немецкий клуб и пил много ячменного пива!

Переступая порог, Петер озорно закричал на всю горницу:

- Ну, как тут веселились, мои голубки? - он подмигнул Павлу Петровичу и погрозил пальцем: - Вы, шельмец, милый мой, по всему вижу, одержали победа!

Эльза смело подошла к отцу, взяла его за плечи и подтолкнула в спальню:

- Вам пора спать, папа!

Грузный Каймер покорно подчинился дочери. Кряхтя, он разделся за перегородкой и через минуту густо засопел.

С того дня так и установилось, - каждое воскресенье Аносов после обеда являлся в знакомый домик на Большой Немецкой улице и просиживал там до сумерек. Отпив кофе и выкурив свою любимую трубку, Каймер уходил в немецкий клуб, и по возвращении каждый раз повторялось одно и то же.

Однажды в субботу к Павлу Петровичу зашел опечаленный старик Швецов. Взглянув на его хмурое лицо, опущенные плечи, Аносов всполошился:

- Что с тобой, ты всегда такой бодрый, а сегодня обвял?

Литейщик оперся о край стола, руки его дрожали, а на ресницах блеснула слеза:

- Луша плоха... Огневица приключилась... Боюсь, не выходим.

Павел Петрович взволновался:

- Да когда же это случилось?

- С неделю, поди, - глухо отозвался кержак, безнадежно опустив голову.

- Что же ты до сих пор молчал! - вскричал Аносов. - Сейчас же надо лекаря! Идем! - он схватил старика за рукав и потащил из цеха.

Литейщик сурово остановил его:

- Ни к чему, батюшка, дохтур. Что богом положено на ее девичью долю, тому и быть! По нашему обычаю, грех этим делом заниматься! - он отвернулся и тяжелой походкой пошел прочь.

Аносов надел пальто и нагнал Швецова.

- Веди меня к ней! - решительно сказал он.

В домике у старика застыла тишина. Ребята забрались на печь и, словно тараканы, шелестели сухой лучиной.

Белоголовый мальчуган вынырнул из-под разостланного на полатях полушубка и таинственно зашептал:

- Дедушко, ты тишь-ко! Бабка-ведунья пришла и болезнь заклинает...

Старик сурово посмотрел на ребенка, и тот снова мигом исчез под овчиной. Затем Швецов молча провел гостя в знакомую горницу. Всюду заметен был беспорядок: посерели занавески на оконцах, на скамьях пыль, не политая герань повяла.