Алексей Мусатов - Клава Назарова

• Название: Клава Назарова
• Автор: Алексей Мусатов
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Повесть рассказывает о подвиге комсомольцев в годы Великой Отечественной войны.

---

— Тётя Маша, а когда же шить-кроить будем?

— Э-э, Клашка, живая ты душа! Ты лучше спроси, когда жить-дышать по-людски станем. Посидим, вспомним, чего раньше было. Эй, девки, закрывай ателье, пусть немец чует, какой день ныне!

Обрадованная Райка бросилась в сени, чтобы запереть дверь, и в ту же минуту, бледная и испуганная, вернулась обратно.

— Мама… Там они… На машине подъехали.

В сенях тяжело затопали, дверь распахнулась, и в мастерскую вошли трое: двое в жандармской форме, один в штатском.

Человек в штатском, низкорослый, в очках, с золотушным лицом, обвёл всех быстрым взглядом и, старательно выговаривая каждое слово, по-русски спросил:

— Кто будет здесь Клава Назарова?

Рая и Нюшка подались к матери.

— А… а зачем вам, господин хороший? — чуть заикаясь, спросила Мария Степановна. — Здесь швейная мастерская… Частное, так сказать, предприятие… Я — его хозяйка… вполне законная… А это мои ученицы. Имею на то разрешение городской управы. По всей форме. Могу показать.

Мария Степановна говорила как заведённая, беспокойно поглядывая на Клаву, и, чтобы выиграть время, даже принялась шарить в шкафу.

— Отвечать по существу, — недовольно перебил её переводчик. — Я спрашиваю, кто здесь Клава…

— Я Назарова! Что надо? — Клава сделала шаг вперёд и в упор посмотрела на переводчика.

— Та-ак! — По лицу переводчика пробежало некое подобие улыбки, и он кинул довольный взгляд на жандармов, словно хотел сказать: «Видите, это оказалось совсем не так уж сложно». Затем, обернувшись к Клаве, приказал: — Следуйте за нами!

У Клавы перехватило дыхание, голос её стал хриплым.

— Что вам надо? — с вызовом повторила она.

— Желаем осмотреть квартиру, — осклабился переводчик. — Очень интересуемся вашим житьём-бытьём.

— Это же моя ученица! Я за неё налоги плачу… — Мария Степановна метнулась к Клаве и ухватила её за руку. — У меня частное предприятие… Мы на господ офицеров работаем.

Переводчик кивнул жандармам. Те оттеснили хозяйку мастерской в сторону и, подтолкнув Клаву к двери, вывели её в сени.

Здесь по требованию переводчика Клава поднялась на второй этаж, открыла свою комнату, и жандармы приступили к обыску.

Первым делом они перетрясли все книги на этажерке, покидав на стол томики Пушкина, Некрасова, Маяковского. Потом принялись рыться в буфете, в бельевом шкафу. Стащили с кровати матрацы, заглянули во все чемоданы.

Клава сидела на лавке и чувствовала, как у неё пылают щёки и дрожат ноги. Что ж это? Почему обыск? Неужели жандармы напали на след подпольщиков? Неужели её тревога за Володю Аржанцева не напрасна и он действительно попал в руки гестаповцев?

А может, жандармы выследили Федю, Диму и Сашу и сейчас у каждого из них в доме вот так же роются в вещах?

А обыск между тем шёл своим чередом. Жандармы даже выворотили половицу и долго шарили под полом железной кочергой, выгребая оттуда паутину и мусор. Один из жандармов, высокий, густоусый и, как видно, старший по чину, что-то сердито принялся выговаривать переводчику.

Тот обернулся к Клаве.

— Слушайте, Назарова, — миролюбиво заговорил он. — Господин унтер говорит, что ему ясно, что вы за персона. Но зачем же создавать всем нам лишнюю работу? Укажите сами, где у вас всё это спрятано, и ваше положение будет значительно облегчено.

— Что именно?

— Ну, как вы не понимаете? Листовки, газеты, литература. Возможно, есть и взрывчатка, оружие…

— Переведите господину унтеру, — с серьёзным видом сказала Клава, — что он очень бездарно проводит обыск. Надо развалить печку, пробить стены… Могу ему даже порекомендовать разобрать чердачные перекрытия…

Переводчик вспыхнул:

— Острить вы будете несколько позже… и в другом месте.

В это время жандарм помоложе, роясь в бельевом шкафу, издал торжествующий звук и подозвал густоусого. Вдвоём они вытащили из-под белья видавший виды краснобокий пионерский барабан с пробитой кожей, пару захватанных барабанных палочек, помятый, потускневший горн и с полдюжины алых шёлковых пионерских галстуков-косынок.

— Гут, зер гут! — с довольным видом похвалил густоусый, подзывая к себе переводчика.

Переводчик скорчил кислую гримасу и заговорил по-немецки, видимо объясняя жандармам, что всё это — барабан, горн и галстуки — самые заурядные атрибуты пионерской организации и ещё ничего не доказывают.

Густоусый что-то буркнул под нос, потом швырнул в угол горн и барабан, хотел было бросить туда же и галстуки, но, раздумав, сунул их в карман шинели.

— Вот видите, — усмехнулась Клава, — вы и нашли вещественные доказательства. Но об этом же весь город знает, что я до войны работала пионервожатой.

Как ни странно, но этот эпизод с галстуками, горном и барабаном неожиданно успокоил её. Обыск ничего не принёс жандармам.

Надо полагать, что и у других подпольщиков жандармы найдут не больше. Так зачем же отчаиваться и впадать в панику? В тюрьме ведь тоже можно будет продолжать борьбу…

— Теперь я могу заняться швейным делом? — поднимаясь, спросила Клава, когда обыск подошёл к концу.

— Боюсь, что нет, — насмешливо сказал переводчик. — Придётся вас кое-куда доставить.

Жандармы вывели Клаву на улицу, втолкнули в грязно-зелёный «виллис» и сели рядом.

На крыльцо выбежали Мария Степановна с дочками, соседки.

— Клашенька, куда это тебя? — закричала Самарина. Клава была бледна и спокойна.

— Скажите маме, что я скоро вернусь! — сказала она.

Машина, рыгнув синим вонючим дымом, рванулась со двора.

В одиночке

В тюрьме Клаву посадили в одиночную камеру. Узкое зарешечённое окно со скошенным каменным подоконником, жёсткая койка, крохотный столик, намертво привинченный к стене, глазок-отверстие в тяжёлой железной двери, вонючая параша в углу — всё именно так, как Клава представляла себе по книжкам. Не хватало, пожалуй, только бородатого тюремщика со свирепым лицом.

Но вскоре появился и тюремщик, вернее, тюремная надзирательница.

Открылась тяжёлая дверь, и в камеру вошла кривоглазая, одутловатая женщина с крупным дятлиным носом. Она поставила на столик оловянную миску с какой-то тёмной бурдой и буркнула:

— Ешь, девка!

Клава вскочила с койки: голос ей показался знакомым.

— Марфуша!

— Ну и Марфуша, — неприязненно ответила надзирательница. — Чего вылупилась? Ешь знай. Голодовку, что ли, объявила? Ни к чему это.

Клава не сводила с надзирательницы глаз. Да, это была Марфуша Пахоркина, вдова с крайней улицы, в прошлом спекулянтка, гуляка и запивоха.

Когда Клава была пионервожатой в школе, она не раз заходила к Пахоркиным, чтобы выяснить, как живёт её дочка Даша. Марфуша била дочь, заставляла её торговать на базаре, и Даша не раз со слезами жаловалась Клаве, что лучше она сбежит на край света, чем будет терпеть такую мать. Стараниями райкома комсомола Дашу удалось устроить в детский дом.

— Тётя Марфуша, как же это вы? — в смятении заговорила Клава. — На такой работе?

— Ладно, ты меня не резонь! — помрачнела Пахоркина. — Попала, значит, попала. Ты лучше скажи, как сама сюда угодила?

— Откуда мне знать… пришли и забрали.

— Эх, Клаха, Клаха! — покачала головой Пахоркина. — Значит, опростоволосилась где-то… на след навела.

— Сижу вот, и на допрос не вызывают.

— А ты не спеши. Всего тебе перепадёт, всего достанется. Не в доброе ты место попала, девка.

Пахоркина сказала это без всякой злости, а скорее сочувственно и жалостливо.

Клава украдкой глянула на надзирательницу: перед ней стояла усталая, чем-то сломленная женщина, никак не похожая на прежнюю разгульную «бешеную Марфушку» с базара.

Сердце у Клавы сжалось.

— Тётя Марфа, а где сейчас ваша дочка?

Пахоркина вздрогнула, словно коснулись её незажившей раны, и, помолчав, с трудом выдавила:

— Перед войной она мне письмо прислала. В лётное училище определилась, на штурмана. Так мы с ней и не замирились тогда… Не успели. — Она вдруг шмыгнула носом и сердито прикрикнула: — Да чего ты как пластырь липнешь, где да как! Не положено мне с тобой разговаривать, и всё тут.

С силой рванув дверь, Пахоркина поспешно вышла из камеры.

Оставшись одна, Клава подняла голову к окну. Был уже вечер, в узком проёме окна проглядывало тёмное небо, и на нём мерцала одинокая холодная звезда.

Клава подошла ближе к окну, приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до оконной решётки, — нет, высоко.

«Одна-то мне звёздочка всего и осталась», — с грустью подумала Клава и тут же спохватилась. Опять она распускается и теряет власть над собой. А ей ещё надо жить, сражаться, воевать, хотя она и в тюрьме.

Клава легла на койку и попыталась представить себе, как её завтра вызовут на допрос, какие зададут вопросы, что она будет отвечать.