Ингрид Нолль - Натюрморт на ночном столике

• Название: Натюрморт на ночном столике
• Автор: Ингрид Нолль
• Издательство: СЛОВО/SLOVO
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-85050-671-3

Ингрид Нолль — известная немецкая писательница. Она родилась в 1935 году в Шанхае, в Германию вернулась с родителями в 1949-м, изучала германистику и искусствоведение в Боннском университете, живет в старинном и фешенебельном городе Вайнхайме.

Ингрид Нолль — автор пяти романов, трех повестей, сборника рассказов, лауреат нескольких литературных премий. Три ее романа экранизированы, один — поставлен на радио. Произведения писательницы переведены на многие языки мира.

Яркие характеры, захватывающая интрига и умение передать таинство живописи — такое неожиданное сочетание предлагает Ингрид Нолль в романе «Натюрморт на ночном столике».

---

А у меня перехватило дыхание. Ну конечно! Нынешней ночью он разговаривал по телефону!

СПЕЛАЯ ГРУША

Так, ну и что мне теперь делать? Не поговорить ли с Сильвией? Может, оно получится лучше, чем с Райнхардом? Из любого мужчины, тем более из собственного мужа, с трудом удается вытрясти хоть какую-нибудь информацию о его личной жизни, чувствах, сексуальной жизни. Нежные они такие, мужчины эти: задень их один раз, и они всю жизнь будут мучиться. Так вроде и незаметно, а в один прекрасный день — срыв, истерика, надлом, катастрофа!

Зачем Сильвия меня оклеветала? Зачем ей понадобилось валять меня в грязи? Не была ли я ей верной подругой многие годы, во всем? Я всегда вставала не ее сторону — и когда она обнаружила залежи порно под кроватью у своего любвеобильного муженька, и когда ее дочки помешались на здоровом образе жизни! И как она меня отблагодарила? Прибрала к рукам моего мужа! Ох, змея! Пригрела же я гадюку на груди! Если она еще и Удо отравила, то я ей желаю… Я ей желаю… Чума на нее, вот что! Чтоб ей пусто было! Пришло время спасать себя и своих детей!

Если подозрения мои оправданны, значит, Сильвия — хладнокровная убийца, циничная и расчетливая, а мой муж — ее холоп, ее сообщник, ее раб! Вот возьму и все расскажу кому следует, и оба окажутся за решеткой. Но тогда Коринна и Нора, — да я же их знаю с пеленок, они взрослеют у меня на глазах, и я их даже по-своему люблю, хотя у них переходный возраст и они чудят, — тогда девчонки останутся совсем одни, без отца, без матери. А мои детки будут навещать своего папочку в тюрьме. Разве мне этого хочется? Ох, я уже сама не понимаю, чего мне хочется! Моя бедная голова трещала и лопалась, как переспелая груша.

Груши, дыня и еще кое-какие непритязательные фрукты как будто случайно, но весьма искусно перенес на полотно Луис Мелендес.[34] В ту пору, в семидесятые годы XVIII века, стало модно изображать не аллегории, но одну только красоту предметов, чтобы они заиграли всеми гранями, в общем, от морали к эстетике. Груши, напоминающие формы женского тела, на этой картине — сама невинность, никакой двусмысленности. А дыня — старинный символ плодородия и плодовитости — не разрезана, и ее недра скрыты от зрителя.

Свет падает откуда-то слева, косо, по диагонали, и спелые сочные груши, кажется, можно схватить рукой, потрогать шершавую ребристую кожуру дыни, всю покрытую прожилками. А сзади льняной покров скрывает кое-что в ивовой корзинке. Там тоже осенний урожай: из кузовка торчит широкая волнистая охристая шляпка лесного гриба. Ага, ясно теперь, что там под льняным покрывалом спрятано. Простая, грубоватая крестьянская посуда — деревянные ложки и пузатая глиняная миска, — выписанная в коричневых тонах, составляет контраст жизнерадостным ярким краскам фруктов на переднем плане. Однако, как ни жаль, природа все-таки небезупречна, халтурит и она. Вот, взгляните, — каждая груша с червоточинкой, с бочком. Они упали с дерева, они лежали на земле, и в каждой поселился червячок. С виду-то они такие аппетитные, а разрежешь — черные, и есть не станешь!

Дочь вернулась от подруги после ночных бдений усталая и неразговорчивая. Но, в отличие от меня, она провела ночь не в тягостных мрачных раздумьях и тревогах, а трепалась ни о чем и хихикала с подружкой. Я хотела ее обнять, прижать к себе покрепче — она вдруг разразилась слезами. Кажется, у всех накопилось, всем охота поплакать — сначала Имке, потом мне, а теперь вот и Ларе.

— Солнышко, что с тобой? — кинулась я к ней. Она меня оттолкнула.

— Ты шлюха! — выпалила она мне в лицо и убежала к себе в комнату. Я, в шоке, последовала за ней.

Мне пришлось довольно долго ее уговаривать, прежде чем она сообщила мне следующее: по дороге домой Лара встретила Коринну, и та основательно просветила ее по поводу моих взаимоотношений с покойным Удо.

— Ты спала с Удо! Ты изменяла папе! — обвинял меня мой собственный ребенок.

Я клялась, что это ложь, клялась чем могла. Напрасно! Лара мне не верила. Я была в таком же отчаянии, как и дочь.

— Слушай меня внимательно! — крикнула я наконец. — Сильвия распускает эти слухи по всему городу, пора этому положить конец! Я прямо сейчас иду к ней и заставлю ее признаться, что она лжет!

Борцовская натура моей дочери оказалась еще сильнее моей: Лара решила ехать вместе со мной и отстаивать честь семьи! Я не хотела ее брать, наверняка о некоторых вещах лучше говорить без лишних ушей.

Как только Сильвия может быть такой бесчувственной, бестактной стервой! Она еще и своих дочерей науськивает! Понимает же прекрасно, что девчонки, в их-то годы, не умеют держать язык за зубами, при первой же возможности все растреплют подружкам!

В тот же миг я прыгнула в машину и понеслась. Едва успела затормозить на красный свет. И от испуга немного пришла в себя. Так. Сейчас главное — не допустить тактических ошибок! Меня бросило в дрожь, стал душить страх, и я почти желала, чтобы ни Сильвии, ни дочерей дома не оказалось. А если там сейчас Райнхард, что мне делать?

Из окон верхнего этажа, где находились комнаты девочек, гремела музыка. Сильвия, открыв мне дверь, умело скрыла свое удивление:

— Привет. Заходи. Чай? Кофе?

— Кофе, пожалуйста, если не сложно, — вежливо отвечала я.

Стараясь не смотреть на меня, она исчезла в своей кухне, напичканной всякой новой навороченной техникой, и включила огромных размеров итальянскую кофеварку.

— Ты не представляешь, что тут творилось в последние дни, — крикнула она мне из кухни, — одних только бумаг для похорон нужно целую кучу, детей утешить, родню обслужить! Слава Богу, тебе этого еще делать не приходилось! — Она подошла к буфету, чтобы достать чашки. — С молоком и с сахаром?

— Черный, — мрачно отозвалась я.

Пока Сильвия искала шотландское песочное печенье и нарочито аккуратно раскладывала его на серебряном блюде, я осматривалась по сторонам. Я сто раз бывала уже в этом доме, но никогда еще не разглядывала его глазами обманутой жены.

Райнхард тут упрекнул меня, что наш дом кажется мне убогим. Между тем я терпеть не могу никакого новомодного шика, который стоит целое состояние, однако начисто лишен индивидуальности. Нелепый, вычурный, претенциозный интерьер в национальном стиле — эти дурацкие гигантские пуховые перины с балдахинами — раздражал меня еще больше, чем наша лесная идиллия. Я встала и поправила картинку с подсолнухами на стене: она покосилась. Может, там за ней тайник в стене? Да, если очистить жилище моей якобы подруги от глупых дизайнерских примочек, от всякого претенциозного безвкусного мусора, то он превратится прямо в конфетку: просторный, светлый, а вид какой из окон на Рейн, на долину, старые ореховые деревья в саду какие! А какие окна, — восторг! — старинные, буржуазные, дугообразные, сводчатые окна!

Сильвия закопалась на кухне. Даже кофе сварить толком не может, даже это делал за нее Удо! Некоторое время — тишина, только у девчонок наверху гремели басы.

Наконец хозяйка справилась с кофе, накрыла на стол и довольно бестактно поставила-таки рядом с кофейником еще и полный молочник (Господи, у меня же аллергия, она же знает!). Тут я собралась с духом:

— Знаешь что, сегодня Лара пришла домой в слезах. Она встретила твою Коринну, и та ей наговорила всякого вздора: якобы у меня был роман с твоим мужем. Я полагаю, это ты все придумала?

Сильвия сделалась пунцовой и, кажется, некоторое время размышляла, стоит ли ей все отрицать или признаться? В итоге она, упорствуя во лжи, заносчиво, с вызовом заявила, что ничего она не придумывала, что так оно и есть! Рано или поздно наши дети все равно узнали бы обо всем от чужих людей, так не лучше ли, чтобы от нас самих?!

Я застыла с открытым ртом. Не может быть! Не верю своим ушам!

— Сильвия, умоляю тебя, это же ложь! Ничего такого никогда не было! Удо, вероятно, не отказался бы от небольшой интрижки, но я! Я же твоя подруга, я никогда в жизни!..

— Анна! — презрительно фыркнула она в ответ. — Хватит! Я не могу больше спросить об этом самого Удо, но у меня есть доказательства!

Да не может такого быть! Я стала допрашивать ее как подозреваемую, я заклинала ее в отчаянии, неистово. А она все о своем!

— Ну и что же?! — крикнула я в запале. — Ты поверила в эту мерзость и решила захомутать Райнхарда?

Тут Сильвия — обычно такая трепетная, нервная, легковозбудимая, Сильвия, которую так легко смутить, сбить с толку, запутать, — овладела собой, успокоилась, стала холодна и самоуверенна, как настоящая леди, и ничего больше отрицать не стала. Она даже как будто гордилась своим бесчинством:

— Ничего другого мне не оставалось, дешево и сердито. Ты — мне, я — тебе, все по-честному.

Я между тем все мешала ложечкой в чашке с кофе, хотя там не было никакого сахара, мешала, мешала, и в конце концов побоялась этот кофе пить. Не напомнить ли Сильвии о бутылке с соком? Я нацепила такую же салонную дипломатическую мину, что и она, и какой-то бес пихнул меня изо всех сил: