Вячеслав Имшенецкий - Секрет лабиринта Гаусса

• Название: Секрет лабиринта Гаусса
• Автор: Вячеслав Имшенецкий
• Жанр: Детские остросюжетные

---

На допросе арестованный Мулеков рассказал, что палач Крейзер — это и есть Прокопий Костоедов, отец предателя Александра Костоедова.

Как Крейзеру удалось скрыться от чекистов и сменить фамилию себе и сыну, не понятно. Известно только, что палач провёл тогда карательный дивизион по южному берегу Байкала в сторону Саянских гор. И там, в подземной пещере, которую кто-то из карателей назвал лабиринтом Гаусса, колчаковцы спрятали мешки с золотом. А палач Крейзер, переодевшись в гражданскую одежду, под видом монаха-отшельника Прокопия Костоедова остался сторожить клад.

— Петька, а что, Прокопий Костоедов под землёй в лабиринте живёт, рядом с золотом?

— Мулеков рассказывал капитану Платонову, что старик Костоедов живёт далеко от лабиринта в давно брошенной деревне, называлась она Жаргино, а где находится теперь, никто не знает.

Вдоль дороги, чуть не задев крыльями Петькину голову, пронеслась заполошная кукша. Села на красную фанерную стрелку, посмотрела одуревшими глазами на ребят и стала истошно кричать. Шурка запустил в неё куском глины:

— Пшла, дура!

Кукша подпрыгнула и, хлопая крыльями, кинулась к лесу, опять чуть не задев Петьку.

Петька вздрогнул, посмотрел вслед птице и, обхватив колени руками, стал продолжать рассказ.

— В тайге каратели случайно наткнулись на Жаргино. Они шарились в пустых домах и определили, что сто лет назад там жили польские повстанцы. Пошли дальше и через несколько дней наткнулись на лабиринт Гаусса. Там спрятали мешки с золотом. Дивизион ушёл. Колчаковцы думали пробраться через горы в Китай или даже в Индию. Крейзера оставили сторожем. Приказали ждать курьера из-за границы. Мулеков рассказывал, что с тех пор Крейзер называет себя отшельником Прокопием Костоедовым. Прошло пять лет, а курьер к нему так и не явился. Костоедов отрастил себе бороду и, одевшись отшельником, съездил в город Катушевск и там разыскал своего сына Сашика. Тот что-то украл, и его хотели судить. Но он сумел улизнуть. И несколько лет жил с отцом в Жаргино. Потом уехал в Калугу под фамилией Александра Костоедова и там учился на бухгалтера.

Тимка молча слушал и строгал ножом берёзовую палочку. Но вдруг спросил:

— Петька, а где Мулеков назначил встречу с этим стариком Костоедовым?

— Мулеков сказал, что получил бы инструкцию в японском самолёте. — Петька о чём-то подумал, потом махнул рукой: — Ладно, скажу вам, только не пугайтесь. Здесь, у Байкала, ждут Мулекова диверсанты. Сколько их, ему не известно. И один из этой группы знает, как выйти на Жаргино. А от Жаргино до Гаусса их проводил бы старик Костоедов.

У Шурки от такого сообщения мурашки поползли по спине, и он пугливо огляделся по сторонам. У Тани расширились зрачки. Тимка, не переставая строгать, спросил:

— А место, где ждут диверсанты, Мулеков назвал?

— Нет. Он не знает. Ему бы сказали в самолёте.

Таня подошла вплотную к ребятам, оперлась рукой на берёзу и шёпотом сказала:

— Петька, а капитан Платонов говорил в кабинете, что старик Костоедов умер. Как же так получается?

— Мулеков запутался. Потому что из Москвы прислали документы Сашика Костоедова, а там фотография. Я её рассмотрел: могила, крест. И надпись — «Прокопий Костоедов. 1870-1939». Мулеков, когда увидел фотографию, взбесился, И аж зубами скрипел — жалел, что не убил Сашика в Берлине. Получилось, что Сашик посылал их к мёртвому отцу.

— Петька, а зачем Костоедов наврал немцам, будто отец его живой?

— Черт его знает, зачем. Наверно, цену себе набивал.

Внизу в кустах раздался резкий треск. Шурка от страха шарахнулся с камня в кусты и лёг пластом. Треск повторился. Колыхнулась трава, и на тропу выскочил крохотный медвежонок. Увидев ребят, попятился, фыркнул и бросился опять в заросли. В распадке тихо рявкнул, а медведица подзывала детёныша. Таня побледнела: — Фу, как напугал, косолапый. Шурка вскочил, поддёрнул штаны, покосился на кусты:

— Xa! Медведей бояться!

Петька дёрнул Шурку за рубаху:

— Тихо ты.

Со стороны тропы явно слышался кашель и шаги человека. Ребята замерли. Шурка Подметкин опять успел шмыгнуть в кусты. Возле столбика с фанерной стрелкой качнулась тонкая берёзка, и на дорогу вышел дряхлый старик. Он был такой тощий, что едва держался на ногах. Увидел ребят и оторопел. Стал застёгивать пуговицу на старой рубашке. Потом поправил седые усы и поздоровался:

— Здрасте, добрые странники.

— Здравствуйте, дедушка!

Старик подозрительно посмотрел на Танину сумку, на мешки, покосился на Тимку, строгающего палку, и произнёс, стараясь говорить по-военному:

— Я здесь лагерь охраняю! — Он провёл рукой по пустому карману: — И оружия у меня с собой. — Он опять покосился на Тимкин нож и добавил: — И собаки есть, волкодавы, на случай, если варнаки вздумают на лагерь напасть.

Таня заметила, что слово варнаки дед произносит особо: варр-на-ки. Дед дипломатично потоптался на месте, поскрёб за ухом и заговорил миролюбивее:

— Услыхал я из лагеря, что машина тут тарахтит. И как будто остановилась. Ну, думаю, шефы к нам нагрянули. Жду-жду. Нету. Заподозрил нехорошее. Дай, думаю, поднимусь, проверю. — Старик снова хлопнул по карману; — Вооружился левольвертом, а стреляю без единого промаха.

Таня обиделась:

— Дедушка, вы так говорите, как будто мы бандиты какие. Мы, дедушка, пионеры.

Старик смутился. Опёрся худыми руками на трость, сел на краешек трухлявого пенька, повернулся к Тане:

— Хитрость это у меня, маскировка, как говорят на фронте. Но вам скажу по секрету. Только никому. — Он погрозил тощим пальцем:— Ни гу-гу. — И зашептал: — Один я здесь. Лагерь-то пустой! Ни единой души нету!

— Как нету, дедушка?

— А вот так! Все в поход ушли. Памятник там ставить будут. Инструмент у меня взяли, чтобы камень рубить.

— Дедушка, а кому памятник?

— Известно кому — паровозникам. В гражданскую войну их колчаковцы замучили. Старик тяжело вздохнул. — Теперь пионеры им памятник сделают. И клятву дадут — Родину беречь пуще глазу. Бумаги с собой взяли, письма там напишут фронтовикам, чтоб били фашистов, как росомах зловонных.

— Дедушка, а пионеры когда ушли? — спросил Петька.

— Ещё вчера. Любо было посмотреть. Трубы на солнце сверкают, красные знамёна развеваются, приказы боевые раздаются.

Старик замолчал, сдунул с рукава божью коровку, вдруг пожаловался:

— Ушли, а меня с собой не взяли. Просился я, и пионервожатая Галина Федоровна согласилась. А директор Татьяна Петровна отказала. Во-первых, говорит, ты, Игнат Андреевич, не дойдёшь. Во-вторых, ты говорит, есть старший сторож, и кому, как не тебе охранять социалистическое имущество. Приятных слов мне много сказала. Расхрабрился я и даже нашего завхоза Виктора Ивановича отпустил с ними. А теперь вот раскаялся. Страшно одному.

Старик, наклонив голову набок, ласково посмотрел на ребят:

— Вы меня-то простите. Я давеча сгоряча для острастки сказал. Нетути у меня никакой оружии. А тут ещё медведица где-то ходит с медвежонком. Ночью ревела, аж жуть…

Позади деда вдруг хрустнул валежник. Дед вздрогнул, выронил палку, вскочил на ноги.

— Дедушка! — закричала Таня, — не бойтесь, это наш мальчик…

Из кустов осторожно вышел Шурка Подметкин. На ладошке он нёс горсточку жимолости.

Таня подняла с земли трость, подала деду. Дрожащими руками он взял трость и стал оправдываться:

— Надо же, как нервишки у меня разгулялись. Раньше такого и в помине не было. А как пионеры ушли, стал вот таким…

Дед прошёл к пеньку. Сел.

— Я вот раньше, верите, нет, один на один с любым зверем встречался. Медведи меня за тыщу километров обходили, потому, как чувствовали, что в схватке я не уступлю! — Он вздохнул, стукнул худыми коленками. — Ноги у меня сейчас совсем никудышные стали, а раньше… — дед блаженно улыбнулся, — раньше прытче меня и не было. Я тайгу-матушку вдоль и поперёк тыщу раз прошёл.

Петька, сидевший в сторонке, вдруг спросил:

— Дедушка, вы говорите, всю тайгу прошли, а не подскажете ли нам, где находится подземное ущелье, лабиринтом Гаусса называется?

Таня, Шурка, Тимка вздрогнули. Он, Петька Жмыхин, запросто выдаёт тайну. Шурка сделал страшные глаза. Тимка громко закашлял. Но Петька не обратил никакого внимания и продолжал говорить:

— Мы, дедушка, туда в поход идём.

Дед опёрся подбородком на трость и глубоко задумался. Серая птичка с длинным носиком, не боясь людей, села на камушек, приветливо свистнула и, наклонившись, стала выклёвывать из трещинки букашек. Опять свистнула, подлетела к Таниным ногам, схватила какого-то жучка. Сразу проглотить его не смогла и вспорхнула с ним на фанерную стрелку.

Дед поднял голову:

— Гаусса, говоришь?

— Да, дедушка, лабиринт Гаусса.

— Не могу припомнить. Память стала, как решето.

Очень уж я старый, ребятки. Намедни мне из сельсовета председатель Иван Анисимович Черепанов записку прислал. Ещё по осени я его просил посмотреть в документах, сколько мне лет там значится. Вот он и сообщил, что полных девяносто семь лет. И предупредил меня: «Ты, Игнат Андреевич, до сотни дотяни обязательно, поскольку в списки старожилов занесён, праздновать будем».