Виктор Точинов - Пасть

• Название: Пасть
• Автор: Виктор Точинов
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-015164-0

…Оборотень. Сказка. Легенда…

Сказка ли? Легенда ли?!

Снова и снова пропадают в деревнях и дачных поселках люди. Снова и снова находят потом в лесу растерзанные тела. Попусту ищут Зверя отряды опытных загонщиков. Не берет его самое современное оружие…

…Оборотень. Не сказка, не легенда – кошмар, внезапно ставший явью.

Кто посмотрит в глаза Смерти?

Кто зарядит старое охотничье ружье освященной серебряной пулей – и выйдет на охоту за ОХОТНИКОМ?!

---

Доклад Марченко – Чернорецкого (уцелевший фрагмент)

…в письменных древнерусских источниках полоцкий князь из династии Рюриковичей Всеслав Бречиславович (ум. в 1101 г.). Указания на ликантропию Всеслава встречаются в четырех относительно коррелированных документах [13, 17, 19, 29]. Генезис явления неизвестен, сообщения «Повести временных лет» (Лаврентьевский и По-лоцко-Туровский варианты) позволяют предположить, что имел место случай спонтанно-наследственной ликантропии. Всеслав Бречиславович родился от связи своего отца Бречислава (сына Изяслава, внука Владимира Святого) с дочерью волхва-кудесника; вариант Радзивилловской летописи – «родился от волхвования». При рождении имел на голове знак неустановленного характера – т. н. язвено (версия ак. Лихачева, вошедшая в классические комментарии, о том, что упоминаемое язвено было «сорочкой», т. е. остатками плодного пузыря, представляется малоубедительной). Именно наличием данного знака летописцы объясняли кровожадность Всеслава («немилостивъ есть на кровьпролитье»).

Судя по ряду указаний, ликантропия князя кратковременно и спонтанно проявлялась в моменты реальной и серьезной опасности для жизни (побег после проигранной битвы при р. Немиге в 1067 г., побег от врагов из г. Белгорода в 1069 году и т. д.) и завершалась полной ремиссией (вариант 26). Описания происходившего неполны, но очень схожи: «в ночи рыскал волком», «скакнул лютым зверем» (т. е. также волком), снова «скакнул волком». Все указанные эпизоды имели место ночью и отличались неправдоподобно высокой скоростью передвижения. Если сообщение «Слова о полку Игореве» о проделанном Всеславом за одну ночь («до петухов») в образе волка пути между Киевом и Тьмутараканью (более 1000 км по прямой) доверия не заслуживает, то в «Поучении» кн. Владимира Мономаха приводится достаточно правдоподобный случай…

Глава II

Нет, где и как бы тебя ни швыряло по свету, умирать надо возвращаться в те места, где родился.

Как стронутый с лежки заяц, несется вроде беспорядочно вперед – и совсем пропадает из виду, только слабый голос гончей доносится издали, – но, заложив огромный круг, возвращается обратно и падает от меткого выстрела на родной полянке, разгребая подергивающимися ногами багровые и желтые листья. Или скорее как лососи, избороздившие все просторы огромного океана, возвращаются на исходе жизни к истокам крохотных родных речушек – то ползут брюхом по гальке, то взлетают стремительным прыжком над водопады – и умирают там, где родились…

Так или примерно так думал старик, хотя едва ли смог бы выразить словами эти образы, просто скупо бы сказал, что хочет повидать перед смертью Сибирь, – да не судьба, видно.

Хотя грех жаловаться, привык за десять лет к местам этим, привык и даже полюбил: полюбил старый деревянный дом, унаследованный от старшей сестры; полюбил и скромную здешнюю природу, отнюдь не поражавшую размахом и величественностью пейзажей, буйством рек и бескрайностью тайги, – мирно журчащую Кузьминку, почти не видную летом сквозь зелень ольх и кустарников, невеликие осиновые рощи, таящиеся по укромным оврагам, и, конечно, старые парки – старые, заросшие, превратившиеся просто в леса, прорезанные аллеями, и позабывшие свое блестящее императорское прошлое: стук копыт, и звон шпор, и торопливые поцелуи под густыми кронами дубовой аллеи, и мнущийся под жадными руками шелк придворных платьев, и щелчки взводимых курков на скрытой от глаз утренней поляне, и негромкую команду: «Сходитесь!» – а может, и не позабывшие, может, грезящие блеском Империи в бесконечном сне полуразрушенных дворцов над затянутыми ряской прудами…

…И нехитрые крестьянские заботы полюбил старик – огород, сад, дрова к зиме, – хоть и непривычно было поначалу, после того как прожил всю жизнь на казенных квартирах и флотских пайках. Сказал бы кто лет двадцать назад, что будут у него и кролики, и куры, и даже корова, – не поверил бы, рассмеялся бы, как веселой шутке: корова? молоко? да нет, ребята, я из молочного только молочными железами интересуюсь…

Однако вот как все повернулось – прошло двадцать лет, и сейчас, этим теплым июньским вечером, он шел на выпас за Магдаленой – неизвестно, отчего четыре года назад покойной жене стукнуло в голову этакое коровье имечко… Да Бог с ним, с имечком, было бы полно вымечко – старик улыбнулся пришедшему в голову двустишию. Раньше, в прежней жизни, подобные стишки получались у него хлесткие и малоцензурные, принеся старику славу одного из первых хохмачей Тихоокеанского флота. Давно это было, ой как давно… Но старик не страдал ностальгией. Всю свою жизнь он прожил, не оглядываясь назад. Цель и способ ее достижения – и никаких ностальгии с рефлексиями.

Правда, какие уж теперь цели, на шестьдесят-то восьмом году… дальше чем на месяц вперед и загадывать не стоит…

…Он почти дошел – осталось подняться по склону, обогнуть заросли кустарника, отвязать Магдалену и…

Старик остановился. Коровы на лужайке не было.

Генерал аккуратно сложил пачку фотографий. Сомнений не оставалось, но все-таки он спросил:

– Ошибка исключена?

– Исключена, – подтвердил очевидное Капитан. Теперь, странное дело, когда потенциальная угроза превратилась в реальную, требующую ответных действий опасность, – он успокоился совершенно. Тянувшиеся больше месяца усиленные и подспудные поиски контейнера ничем не закончились, штамм сработал, и сработал самым поганым образом, поставив под удар все их дело, – но зато исчезла проклятая, изматывающая неизвестность. Ловля черной кошки в темной комнате закончилась. Начинается охота на смертельно опасного, но зримого и осязаемого противника.

Месяц командировок, месяц, когда отсыпаться приходилось в самолетах – он мотался по бескрайним просторам бывшего Союза (и Седой, и Руслан тоже), не зная и не предполагая, где может всплыть проклятый контейнер.

Череда окровавленных и растерзанных трупов слилась в один непрерывный кошмарный калейдоскоп.

Дальневосточный рыбак, задранный белогрудым медведем, считавшимся вроде относительно мирным и не хищным по сравнению со своими бурыми и белыми родственниками; алкаш из Усть-Кулома, скончавшийся под елочкой в обнимку с трехлитровой банкой бодяжного спирта и безбожно обгрызенный какими-то мелкими хищниками из породы куньих, – завершения экспертизы Капитан не стал дожидаться, улетел, как только лично убедился, что характерных укусов ликантропа на трупе нет; ребенок с выжранным уссурийским леопардом лицом – зрелище, заставившее пожалеть, что этих реликтовых тварей осталось на всю российскую тайгу около тридцати особей – Капитан предпочел бы ровное и круглое число ноль, невзирая на все лицемерные стоны «зеленых» экологов и прочих любителей животных, предпочитавших любить крупных хищников из своих безопасных и далеких от леса квартир, не стоявших над растерзанными детскими трупами и не беседовавших с их бившимися в истерике матерями…

Каналы Генерала работали бесперебойно, сообщения поступали и поступали, Капитан раньше и представить не мог, сколько людей в стране погибает на клыках, на зубах, на рогах и бивнях диких животных. И сколько жертв на счету у зверей, числящихся вроде ручными и домашними. Очень много…

Но теперь все закончилось. И началось снова. Контейнер всплыл, и всплыл под самым носом. Два нападения, вернее, два зафиксированных нападения, другие растерзанные в глухих уголках люди могли числиться пропавшими без вести. Обе жертвы убиты и частично сожраны…

– Ну что же, приступим… – Генерал встал из-за стола, достал и развернул большую карту. Потом снял трубку и пригласил в кабинет Эскулапа.

Коровы на выпасе не было.

Он не стал изумленно ахать, или протирать глаза, или хвататься за голову, не стал вообще как-либо внешне реагировать. Крепче стиснул в руке небольшой ломик-фомку – им он забивал стальной костыль, к которому крепилась цепь…

Почему цепь – старик и сам не знал, вроде смутно вспоминалось, что на родине, в Сибири, привязывали скотину на длинные веревки… Или то были не коровы, а козы, а коров пасли стадом, без привязи, с пастухом и двумя подпасками? Он уже не помнил, но все местные жители пользовались длинными и относительно тонкими цепями…

Цепь, кстати, на месте осталась – лежала в сочной и яркой июньской траве, вытянувшись в ровную линию. И старик медленно пошел вдоль нее, словно надеясь, что на другом конце обнаружится Магдалена, прилегшая отдохнуть в какую-нибудь ямку, канавку, ложбинку и совершенно незаметная со стороны. Вот только нет никаких ложбинок на давно знакомом выпасе.

Точно! Трети цепи не хватает… Так ведь и не собрался заварить разошедшееся звено, не хотелось идти на поклон к Ваське-сварщику… понадеялся на русский авось и несколько витков толстой медной проволоки – вот она и торчит печальным обрывком из ставшего последним звена. А старику искать неизвестно куда убредшую Магдалену по всей немалой пустоши, по всем ее лужайкам, овражкам и кустарникам – и хорошо, если до темноты управится…