Марианн Кейс - Каникулы Рейчел

• Название: Каникулы Рейчел
• Автор: Марианн Кейс
• Издательство: Ред Фиш
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-901582-90-Х

Знакомьтесь: Рейчел Уолш, двадцать семь лет, высокого роста, ирландка, живет в Нью-Йорке. Она встречается с Люком Костелло, ослепительным красавцем в кожаных брюках и увлекается – некоторые считают, что даже слишком увлекается – легкими наркотиками. Немного валиума, чтобы расслабиться, чуть-чуть кокаина, чтобы взбодриться, а вдогонку алкоголь – куда же без него. Но она ведь не наркоманка, зачем же ее упрятали в специализированную клинику? С другой стороны, Рейчел так устала – небольшие каникулы с гидромассажем и джакузи в обществе порочных рок-звезд ей не повредят…

Однако реальность неизменно проступает сквозь любой самообман. Начавшись как веселенькое девичье чтение, роман перерастает в острое серьезное повествование – оставаясь при этом уморительно смешным и абсолютно узнаваемым.

---

К моему большому удивлению, о наркотиках я думала далеко не так часто, как того опасалась. И еще я поняла, что мне так же весело с Нолой, Джини и Глоткой, как раньше с было с Бриджит. Мы вместе ходили на собрания, друг к другу в гости, в кино, по магазинам, загорали, – в общем, занимались всем тем, чем занимаются подруги, разве что не выпивали и не нюхали кокаин. С ними я могла чувствовать себя совершенно свободно, ведь они знали меня в худшие мои времена и не осуждали. На каждый постыдный факт моей биографии у них нашелся бы десяток собственных, не лучше.

Кроме собраний, я еще ходила на сеансы психотерапии по вторникам и пятницам. Мое сознание постепенно менялось. Я выдернула себя из болота предубеждений на свой счет, как будто освободилась из паутины. Величайшим для меня был день, когда я поняла, что из того факта, что у меня способная сестра, вовсе не следует, что сама я – тупая. Мой взгляд на собственное прошлое тоже переменился, когда психотерапевт изгнал из моего детства всякую мистику, подобно тому, как Джозефина в свое время убедила меня в том, что я вовсе не виновата в депрессии, которой страдала моя мать после рождения Анны. Мне постоянно внушали теперь, что я вовсе не была испорченным ребенком, плохой дочерью, плохим человеком.

Все было как в фотографии – очень медленно проявляющийся снимок. Мое изображение медленно наводили на резкость. И по мере того, как менялась я сама, все остальное тоже становилось на свои места. Например, я по-прежнему обожала шоколад и всякие вкусности, но дикие метания между голоданиями и приступами обжорства прошли как-то сами собой, без особых стараний с моей стороны.

Это вовсе не значило, что теперь у меня не случались черные дни. Конечно, случались. Моя жизнь не улучшалась равномерно по восходящей. Я делала два шага вперед – и шаг назад. Бывали моменты, когда мне просто хотелось отключиться, сбежать от действительности, но беспощадное сознание возвращало меня обратно. «Ничего страшного, – говорила я себе, – я просто устала от собственных эмоций».

Я уже не говорю о тех днях, когда на меня обрушивалась горечь от сознания, что столько лет потеряно зря. Меня терзало невыносимое чувство вины за все те неприятности, которые я причинила многим людям, но Нола убедила меня, что как только мне станет лучше, я сумею все им возместить. Впрочем, такая перспектива мне тоже не слишком нравилась. Все это напоминало катание с американских гор, потому что случались еще и такие дни, когда меня опять охватывал гнев: почему именно я вытащила эту короткую спичку – стала наркоманкой?

Во мне бурлили самые разные эмоции, так что без собраний я бы не выжила. Нола и все остальные успокаивали, подбадривали, утешали, воодушевляли. Что бы я ни переживала, они переживали это вместе со мной. И все время повторяли:

– Мы это проходили, и сейчас у нас все хорошо.

Подруги оказались просто незаменимы во время «войны стрингов», которая разразилась, как гром среди ясного неба. Я-то думала, что после исторического примирения у больничной постели мы с мамой больше никогда не поссоримся. И ошиблась. Очень сильно ошиблась. Вы даже не представляете себе, как я ошиблась!

Вот что случилось. Всякий знает, что когда сквозь одежду видна линия трусиков, это плохо. Никто не хочет демонстрировать свои трусы, просвечивающие сквозь облегающие брюки. И всем известно, что выходов два – либо вообще не носить трусиков, либо носить трусики-стринги. Это известно буквально всем.

И если ты носишь стринги, это вовсе не значит, что ты шлюха или стриптизерша. Наоборот, это свидетельствует о твоей крайней скромности. Но попробовали бы вы объяснить это моей матери!

В один прекрасный день она появилась у меня в комнате, расстроенная и озабоченная. Ей нужно было кое-что сказать мне. «Давай», – с энтузиазмом отозвалась я. Дрожащей рукой она протянула мне черный кружевной лоскуток.

– Извини меня, – сказала она, повесив голову. – Просто не знаю, как это вышло, должно быть, стиральная машина… Трусики растянулись или, наоборот, сели…

Я осмотрела трусики, обнаружила, что это стринги, и сказала, что с ними все в порядке.

– Ничего с ними не случилось, – успокоила я маму.

– Но они испорчены! – не соглашалась она.

– Да нет же! – повторила я.

– Но их теперь нельзя носить, – сказала мама, глядя на меня, как на сумасшедшую.

– Они в отличной форме, – пошутила я.

– Посмотри! – она поднесла их к свету. – Это не может прикрыть даже задницу муравья! – она показала на переднюю часть трусиков. – А это, – она указала на тонкую веревочку-стринг, которой, собственно, трусики и были обязаны своим названием, – это, я вообще не понимаю, для чего служит. Что меня удивляет, – доверительно сообщила мне она, – так это то, что они вытянулись так равномерно, в такую изящную прямую ниточку.

– Да нет, ты не понимаешь, – терпеливо объяснила я. – Вот это – не там, где зад, а наоборот. А эта изящная веревочка – как раз там, где зад.

Она уставилась на меня, видимо, начиная понимать, в чем дело. Потом ее рот стал судорожно открываться и закрываться, а лицо приобрело густобагровый оттенок. Она даже отстранилась от меня, как будто я была заразная. И, наконец, истошно заорала:

– Ты, наглая шлюха! Может быть, в Нью-Йорке такое и носят, но ты сейчас не в Нью-Йорке, так что, будь любезна, пока ты в моем доме, прикрывай зад, как положено христианке!.

Я почувствовала, что мною овладевает прежний страх. Меня всегда трясло и тошнило от крика и ссор. Это ужасное чувство, как будто мир рушится. Я выскочила из комнаты, мечтая убить себя, маму, убежать за тридевять земель, куда-нибудь к морю, и, конечно, принять побольше наркотиков.

Но на этот раз, вместо того, чтобы ринуться в город на поиски Тьернана, я позвонила Ноле. И она приехала и повезла меня на очередное собрание. И там она и остальные успокоили меня. Они сказали мне, что совершенно естественно, что я так расстроена, убедили, что я переживу это, что это скоро пройдет. Естественно, сначала я им не поверила. Но сейчас я хотела лишь наркотиков.

– Разумеется, тебе этого хочется, – сказала Глотка, прокашлявшись и закурив новую сигарету. – Ты еще никогда не переживала ничего неприятного без их помощи.

– Все предельно просто, – успокоила меня Нола. – Тебе нужно всего лишь научиться по-новому на все реагировать.

Я не удержалась от улыбки. Она просто пугала меня своим позитивным подходом.

– Но это же так трудно, – сказала я.

– Вовсе нет, – пропела Нола. – Просто это ново для тебя. Тренируйся.

– Я уйду из дома, – заявила я.

– Э, нет, – они вскинули головы, протестуя. – Ссоры – это часть жизни, и надо привыкнуть и к ним тоже.

– У меня уже никогда не будет нормальных отношений с мамой, – хмуро отозвалась я.

Я была почти разочарована, когда меньше чем через день инцидент с трусиками был начисто забыт.

– Следующую стычку с ней ты перенесешь еще легче, – заверила меня Джини.

Очень скоро с каким-то мстительным удовлетворением я поняла, что она была права.

Время шло, как это с ним обычно бывает, но я не срывалась. Я теперь совсем по-другому себя чувствовала. Лучше, спокойнее. Единственным дурным знаком было то, что моя ненависть к Люку и Бриджит так и не проходила. Я не могла объяснить себе, почему. Ведь бог свидетель, все, что они обо мне говорили в Клойстерсе. было правдой. Но всякий раз, как мне случалось подумать об их приезде, мною овладевала ярость.

Во всем остальном моя жизнь стала значительно лучше. Мне больше не приходилось делать ничего, что вызывало бы во мне отвращение, например, воровать деньги или занимать их, не собираясь потом отдавать, или отлынивать от работы, потому что у меня не было сил туда идти, или ложится в постель с каким-нибудь козлом, к которому я бы и близко не подошла в здравом уме. Я больше не просыпалась со стыдом за свое поведение накануне вечером. У меня снова появилось чувство собственного достоинства.

Я не терзалась постоянными мыслями о том, когда же снова что-нибудь приму, или где мне достать то, что надо принять. Мне больше не приходилось беспрерывно лгать. Наркотики выстроили стену между мною и всеми остальными. Стену недоверия, лжи, бесчестья. Теперь, разговаривая с людьми, я, по крайней мере, могла смотреть им в глаза, потому что мне было нечего скрывать.

Меня больше не терзало странное, неопределенное, выворачивающее наизнанку беспокойство. И все потому, что я никому не доставляла неприятностей, никого не подводила, ни с кем не вела себя нечестно и гадко. Со мной больше не случалось ужасающих депрессий, терзавших меня раньше целыми ночами.

– Это естественно, – кивнула Нола. – Ты перестала вводить в свой организм мощные депрессанты. Конечно, ты чувствуешь себя лучше.

Если бы раньше кто-нибудь застал меня за теми занятиями, каким я предавалась сейчас, я бы, наверно, со стыда сгорела, а теперь они доставляли мне огромную радость. Навестить свою подругу в мясной лавке, приготовить обед на всю семью, прогуляться вдоль берега моря. Оказалось, самые простые вещи доставляют столько радости! Теперь, как и в первые дни пребывания в Клойстерсе, мне часто приходило на ум «Пришествие» Патрика Каваны: «Мы слишком многое испробовали, и в такую широкую щель уже не проникнет чудо».