А. Сахаров (редактор) - Александр II

• Название: Александр II
• Автор: А. Сахаров (редактор)
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-87994-109-4

Нигилисты прошлого и советские историки создали миф о деспотичности, и жестокости Александра II.

В ином свете видят личность царя и время его правления авторы этого тома.

Царь-реформатор, освободитель крестьян от крепостной зависимости – фигура трагическая, как трагичны события Крымской войны 1877 – 1878 гг., и роковое покушение на русского монарха.

В том вошли произведения:

Б. Е. Тумасов, «ПОКУДА ЕСТЬ РОССИЯ»

П. Н. Краснов, «ЦАРЕУБИЙЦЫ».

---

– Господа, – сказал Суханов, – позвольте представить вам – товарищ Андрей… Товарищ Глеб…

Офицеры поклонились. Никто не здоровался за руку. Кое-кто после представления сел. Все с любопытством разглядывали пришедших. Разговор не вязался.

– Вы через Ораниенбаум ехали? – спросил лейтенант Серебряков, присматриваясь к обоим штатским и стараясь угадать, который из них член исполнительного комитета партии «Народной воли».

– Да, через Ораниенбаум. На «Луче», – ответил маленький– он тоже был членом исполнительного комитета – звали его Колодкевич.

– Да, так проще, пароходы чаще ходят.

– Им, к морю непривычным, так спокойнее. Залив теперь бушует, как океан, – сказал один из гардемаринов.

– Я на Чёрном море бывал, – сказал товарищ Андрей. – С матросами на рыбную ловлю ходил. Я качки не боюсь.

Пустячный разговор то начинался, то затихал, как пламя только что зажжённого, но не разгоревшегося костра. Суханов прервал его, сказав:

– Господа, эта комната имеет две капитальные стены. Две другие ведут в мою квартиру – там никого нет. Мой вестовой – татарин, ни слова не понимающий по-русски. Нескромных ушей нам бояться не приходится. Приступим к делу.

Обернувшись к высокому штатскому, он добавил:

– Ну, Андрей, начинай!

Высокий отошёл в угол комнаты и там встал, опустив голову.

Он начал говорить негромко и сначала неуверенно:

– Так как Николай Евгеньевич передал мне, что вы, господа, интересуетесь программой и деятельностью нашей партии, борющейся с правительством, я постараюсь познакомить вас с тою и другою, как умею.

Он поднял голову и внимательным взглядом обвёл офицеров, потом неожиданно громко и резко сказал:

– Мы –  т е р р о р и с т ы - р е в о л ю ц и о н е р ы – требуем следующего…

Все вздрогнули. Сидевшие в углу на диване гардемарины встали. Стоявший у круглой железной печки штабс-капитан Дегаев скрестил на груди руки и устремил пронзительный взгляд тёмных глаз на Андрея. Тот выдержал этот взгляд и продолжал:

– Вы знаете лучше, чем кто-либо из нашей интеллигенции, положение дел в России. Вы пережили позор Сан-Стефано, вас возмутил Берлинский трактат, бессилие и продажность нашей дипломатии и та странная двойная роль, которую во всём этом играл государь.

Дальше Андрей говорил, что теперь уже поздно и напрасно думать о конституции, о чём мечтали во времена декабристов те, кто не знал о сущности заговора, – теперь нужно, чтобы сам народ взял управление государством в свои руки.

– Наша партия, – сдержанно, но убедительно говорил Андрей, – не имеет своей задачей политических реформ. Это дело выполнят те, кто называет себя либералами. Но либералы бессильны, они не способны дать России свободные учреждения и гарантии личных прав. Наша партия взяла на себя труд сломить деспотизм и дать России те политические формы, при которых станет возможна идейная борьба.

Андрей говорил о подвиге Вильгельма Телля, о Шарлотте Корде[209], о неизбежности и необходимости террора.

– Иного пути, господа, у нас, стремящихся только к благу России и забывающих о себе, – нет! – закончил своё слово товарищ Андрей.

И так же, как на Воронежском съезде летом, после его речи незримая смерть вошла в комнату и могильным холодом и тишиною овеяла всех присутствующих. Тишина была такая, что не было слышно дыхания людей.

У молодёжи, у гардемаринов, у мичманов, пылали щёки, глаза горели восторгом. Суханов был бледен, и на сухощавое лицо его легли скорбные складки. Он поводил глазами по сторонам, оглядывая офицеров, без слов спрашивая: «Ну как, господа?»

Настроение было такое, что, скажи в этот час Андрей офицерам – «так идёмте, господа, вместе с нами, убьём государя», – все пошли бы за ним.

Только Дегаев, всё так же стоявший в углу, у печки, скрестив руки, не переменил своей позы. Презрительная улыбка была на его лице. Андрей обменялся с ним взглядом, ещё и ещё, и теперь первый опустил глаза Андрей под ставшими строгими глазами Дегаева.

Товарищ Андрей поклонился общим поклоном и, сопровождаемый Глебом и Сухановым, вышел из комнаты. Приезжие гости торопились на пароход.

– Эт-то!.. Это я понимаю, – восторженно воскликнул лейтенант Завалишин. – Это – быка за рога!..

– Нет, господа, смелость-то какая! Ведь он никого из нас не знал! Мы – офицеры! – сказал другой лейтенант, Глазго.

– И как говорит! – воскликнул гардемарин Буланов.

– Я понимаю, что такой может чёрт знает на что увлечь.

– Он мне напомнил времена декабристов…

– Лучшие времена российской истории!

Говорившие перебивали друг друга. У всех сразу явилась охота курить. Задымили папиросы и трубки.

– Меня слеза прошибла, когда он говорил о несчастии русского народа, о том, что монархия неизбежно увлекает Россию в бездну.

– Да, господа, всё у нас плохо!.. И ах как плохо!

– Мы всё это видим и молчим.

– Слепое повиновение.

– Нет, нет, господа, мы не должны молчать! Мы не будем молчать!

– Мы, как говорил товарищ Андрей, будем создавать везде, где только можно, свои офицерские кружки.

– У нас есть сочувствующие в Одессе, Севастополе и Керчи.

– Мы снесёмся с ними. Создадим кружки народовольцев.

– Как декабристы.

– И сколько правды! Сколько горькой, обидной для русского самолюбия правды было в его пламенной речи.

– Мы таких слов ещё никогда не слышали.

В разгар этих переговоров, выкриков, возбуждённых слов вернулся Суханов. Дегаев обратился к нему:

– Николай Евгеньевич, позвольте мне сказать несколько слов по поводу речи господина… господина… не посмевшего назваться нам… товарища Андрея.

– Пожалуйста…

– Просим!.. Просим!..

– Господа, позвольте мне, как старшему между вами и годами и службой, отбывшему всю турецкую кампанию, сказать вам, если хотите, даже предостеречь вас… Ведь всё то, что так «ярко и пламенно», как кто-то из вас определил характер речи товарища Андрея, говорил этот субъект, Бог его знает, кто он такой? Всё это, простите –  л о ж ь! Самая беззастенчивая, наглая и отвратительная ложь!

– Это доказать надо, – строго сказал лейтенант Серебряков.

– Я для этого и попросил слова у Николая Евгеньевича, чтобы доказать вам, вернее, чтобы указать вам, потому что доказательств никаких и не нужно. Его ложь сама по себе очевидна. Всё ясно. Вся партия построена на том, что всё в России скверно, что императорское правительство ведёт Россию в бездну, что в минувшей войне с турками у нас были одни поражения, что напрасно пролита кровь русского солдата, что мы покрыли себя позором и так далее и так далее… Что надо отобрать власть у государя и передать её народу, то есть вот таким самовлюблённым краснобаям, как этот самый товарищ Андрей, или таким дремучим обезьянам, как безмолвный товарищ Глеб, и тогда всё зацветёт само собою, манна посыплется с неба прямо в рот голодному русскому мужику и жареные рябчики появятся у каждого на столе.

Итак – начнём с неудач и поражений… Военные авторитеты, не только наши, но и германские, считали, что перейти через Дунай при современном состоянии артиллерии, да ещё и в половодье, при его ширине и быстроте течения, – невозможно… Русские войска генерала Драгомирова у Систова перешли Дунай…

Все говорят о Плевне… О страшной неудаче 30 августа… Студенты поют: «Именинный пирог из начинки людской брат подносит державному брату…» Рассказывают, что государь, как на театральное представление, смотрел на бои у Гривицких высот… Неправда! Сидеть целый день на лёгком складном парусиновом стуле, под дождём и на холодном ветру в 59 лет, – мучиться и болеть душою за своих солдат – это не театральное представление смотреть! Это, господа, –  п о д в и г!

– О-о-о! Дегаев, не слишком ли?

– И в конечном итоге Плевна не только взята, но и Осман-паша с тридцатитысячною армией сдался в плен.

– Официальные донесения…

– Всё это было на моих глазах, господа… Да, господа, официальные донесения, строго взвешенные и правдивые, а не краснобайская ложь товарищей Андреев и Глебов, вылезших из подполья. Отсидеться на Шипке в зимние горные бураны, как то сделал генерал Радецкий, и перейти в зимнюю стужу, без продовольствия, с одним ранцевым запасом, Балканские горы, как то сделал генерал Гурко, – это не неудачи кампании, а блестящие победы, которым удивляется весь мир!..

– Это сделал русский солдат, то есть народ…

– Нет, Николай Евгеньевич, это сделал не только русский солдат – это сделало мужество русских генералов и воля главнокомандующего. У нас на протяжении всей русской истории, после петровских войн и румянцевских и суворовских побед при Екатерине да Отечественной войны и её заграничного похода – не было более славных побед… Неприступный Карс, лежащий на таких кручах, что и без боя к нему невозможно подобраться, – взят штурмом войсками великого князя Михаила Николаевича. Цели войны достигнуты. Освобождены от власти турок – Румыния, Румелия, Сербия и Болгария…