Алексей Мусатов - Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.

• Название: Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
• Автор: Алексей Мусатов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

В первый том Собрания сочинений А. И. Мусатова входят повести «Большая весна» и «Земля молодая».

Вступительная статья Вл. Николаева.

---

Начиная с сумерек, девчонки уже были наготове.

Выходил Илья Ефимович к лошадям, шел в сарай или амбар, отправлялся к кому-нибудь из знакомых или родственников — Таня молниеносно вызывала Нюшку и они как тени следовали за Вороном.

Ничего теперь не укрывалось от глаз девчонок. Они все примечали: кто приходил к Ковшовым пешком, кто приезжал на подводе, долго ли гость сидел у дяди Ильи, что привозил и увозил с собой.

Девочки всё ждали, что вот-вот дядя Илья как-нибудь поздно вечером направится к избе Горелова, вызовет его таинственным стуком на улицу, потом, забрав лопаты, они, крадучись и воровато озираясь, пойдут в какой-нибудь овраг или старую ригу, вскроют яму и долго будут проверять, не сопрело ли зерно. И тогда-то Нюшка с Таней подадут сигнал тревоги...

Но ничего подозрительного они не замечали.

К Горелову дядя Илья не заходил, словно забыл дорогу к его дому, а все больше посещал крестьянские избы или сидел с мужиками в чайной, пил крепкий чай, заказывал яичницу на сковородке и вел мирную беседу.

Таня с Нюшкой заглядывали в окна; коченея от холода, топтались у крыльца и ждали, когда дядя Илья выйдет из чайной.

— Да ну его! — жаловалась Таня. — Я ноги поморозила. Побежали домой?

— Нельзя, — удерживала ее Нюшка. — Нам Степа что наказал?.. Давай в петуха сыграем, погреемся. — И, поджав одну ногу, она, как петух-забияка, принималась прыгать вокруг подруги и толкать ее плечом.

Иногда к девочкам присоединялся Степа. Как-то раз поздним вечером они заметили, что Илья Ковшов направился к дому Никиты Еремина. Подошел со стороны огорода к старой бане и постучал в дверь. Ему долго не открывали. Илья Ефимович постучал сильнее. Наконец из предбанника раздался голос Фомы-Еремы:

— Кто там? Чего надо?

Илья Ефимович назвал себя и сказал, что ему надо повидать Никиту Силантьевича по важному делу.

За дверью еще немного помедлили, потом дверь со скрипом приоткрылась, и Илья Ефимович, пригнувшись, пролез в баню.

Нюшка высказала предположение, что Ворон, как видно, не зря пришел к Никите Еремину.

Сам Никита хлебозаготовку выполнил сполна, с обыском к нему никто не пойдет, и ему тем удобнее и безопаснее укрывать чужой хлеб. К тому же у Никиты на усадьбе столько чуланов, сарайчиков и всяких пристроек, что спрятать мешки с зерном ничего не стоит. Может быть, хлеб закопан даже в бане, под полом.

— Может, и так, — согласился Степа. — А как докажешь? Надо наверняка бить...

Степа и девочки подошли к бане. Единственное оконце было закрыто ставнями. Сквозь узкие щели пробивался желтый свет. Все припали к щелям и замерли. Но вскоре Нюшка призналась, что она ничего не видит, хотя и поцарапала о шершавую ставню всю щеку.

Зато Степе повезло. Рядом со щелью оказалась дырка от выпавшего сучка, и через нее Степа увидел склонившееся над корытом лицо Никиты Еремина, его руки и часть змеевидной трубки.

— А мы, кажется, с уловом! — шепнул Степа девчонкам и дал им заглянуть в дырку.

— Это же змеевик! — обрадовалась Нюшка. — Вот так пророк Еремей! Судили его, в милицию таскали, а он опять самогонку гонит. Надо сообщить кому следует...

Переступив порог черной, продымленной бани, Илья Ефимович сразу догадался, что Еремин готовится гнать самогонку. У печки лежали сухие березовые дрова, в большой кадке пузырилась темная, остро пахнущая гуща, а сам хозяин прилаживал над корытом длинную змеевидную трубку.

— Промышляешь, Силантьич? Божью слезку собираешься гнать? — спросил Илья Ефимович.

— Хоть душу залить. Все равно жизнь поломатая! — буркнул Еремин и подозрительно покосился на Ковшова: выбритый, сытый, в добротной шубе, тот, казалось, совсем не унывал. — Зачем пожаловал-то... колхозничек?

— А-а, ты вот о чем! — улыбнулся Илья Ефимович. — Можешь поздравить — полноправный член артели «Передовик». И облечен к тому же доверием — конями ведаю. За такое дело не грех и чарку пропустить...

— Присосался к чужому телу! — не скрывая неприязни, проговорил Еремин. — Ну, и оборотень же ты, Илюха! Так, гляди, и в коммунисты пролезешь.

— Ха, в коммунисты! — хохотнул Ковшов. — Да нет, мне и того, что есть, хватает пока. А там поживем — увидим... — Он опустился на скамейку и, посерьезнев, спросил: — Хомутову «красного петуха» подпустили — твоя со Шмелевым работа?

— А ты что, дознание пришел снимать? — насторожился Еремин.

— Поздно спохватились, только народ обозлили. Понимать надо! Теперь его ничем не остановишь — валом в колхозы попер. — Илья Ефимович оглядел вытянутое лицо Еремина, его клочковатую бороду. — Вот что, Силантьич... Тебя уже в список занесли, раскулачивать будут. Уезжай-ка, пока не поздно. Ночью, по-темному, да подальше. Затаись там, пересиди эту булгу...

— Откуда про список знаешь?

— Есть добрые люди, просвещают иногда, — уклончиво ответил Илья Ефимович. — Сейчас с вашим братом круто повернут. В Сибирь могут выселить. Не упрямься, Силантьич, дело говорю... Я старую дружбу не забываю.

У Еремина задрожали руки.

— Спасибо хоть за это! — сказал он сдавленным голосом и, не успев приладить к печке змеевик, швырнул его в угол и, как подстегнутый, заметался по тесной бане. — Бежать, говоришь, ночью, тайком... А добро куда? Хлеб? Скотину? Так и оставить чужим на поживу?

— Зачем же чужим? — спокойно заметил Илья Ефимович, выждав, когда Еремин успокоился. — Чего сам не увезешь, мне откажи. Вот хлебушек, к примеру...

Еремин с удивлением поднял голову:

— Закружил, Ворон, почуял добычу!

— Твоя ж наука, Силантьич. Как видишь, впрок пошла... Да ты не убивайся! Я хлеб в такой ли тайник схороню... — Илья Ефимович не договорил — снаружи раздался настойчивый стук.

Фома-Ерема выскочил в предбанник и припал к двери. Стук повторился.

— Скажи, что моемся, — шепнул сыну Еремин.

— Чего надо? Мы банимся! — крикнул Фома-Ерема.

— Открывай, открывай! — потребовал из-за двери чей-то голос. — Мы из сельсовета, по делу.

— Влип ты, Силантьич... Вот уж некстати! — встревожен-но шепнул Илья Ефимович. Да он и сам не хотел, чтобы сельсоветчики застали его в бане у самогонщика.

Стук в дверь усилился. Еремин убрал корыто, забросал змеевик соломой. Потом прикрыл рогожей кадку с гущей, достал веник, шайку, налил в нее воды из ведра и принялся раздеваться.

— Прячься под полок! — приказал он Ковшову. — А я вроде как мыться буду.

— Да кто же в холодной воде моется! — рассердился Илья Ефимович. — Лезь тогда в барду, она еще теплая.

— Смеешься, Илюха! Добро-то поганить...

— Лезь, не кочевряжься! Скажешь, что ревматизм замучил, прогреваешься...

Сбросив штаны и рубаху, Еремин, кряхтя и охая, полез в кадку с гущей. Илья Ефимович спрятался под полком и прикрылся рогожей.

Фома-Ерема открыл дверь. В баню вошли член сельсовета и Ваня Селиверстов с комсомольцами.

С болезненным выражением лица Никита Еремин принялся им жаловаться на ревматизм.

Наклонившись над кадкой, комсомольцы вдохнули острый спиртной запах гущи. Член сельсовета пошарил в углу и вытащил из-под соломы змеевик.

— Так где актик будем писать? Насчет ревматизма-то? — усмехаясь, спросил он. — Здесь или в избу пойдем?

Еремин мелко закрестился и забормотал, что такого богохульства — не дать человеку прогреть больные кости — бог никому не простит.

Давясь смехом, комсомольцы помогли Еремину выбраться из кадки.

НОЧНОЙ СТОН

Кружок юных трактористов собирался каждую неделю. Матвей Петрович и Георгий Ильич проводили занятия то в классе, то в школьном сарае прямо у трактора.

Занимались все с интересом, особенно Нюшка. Она не расставалась с учебником по тракторному делу, вызубрила названия всех частей и без конца упрашивала ребят «погонять ее по трактору».

Нюшке очень нравились новые и такие звучные слова, как «карбюратор», «магнето», «жиклер», и она без конца, к месту и не к месту, употребляла их в разговоре.

— Нюшка на тракторе! Вот это картина будет! — потешался Уклейкин. — Трактор стоит в борозде, а Нюшка бегает кругом, порет его хворостиной и верезжит на все поле.

— Ладно, ладно! — отмахивалась Нюшка. — Сунешься мне под колеса — потрохов не соберешь!

По вечерам около «Фордзона» возился Матвей Петрович с кружковцами, приходил в школьный сарай Георгий Ильич, иногда заглядывал Егор Рукавишников. Он с опаской поглядывал на мотор, на сложное и загадочное переплетение трубочек и проводов, разводя руками:

— Мудрено все очень... легче блоху подковать.

Потом приехал из города Крючкин с тремя слесарями. Они привезли с собой набор запасных частей, жили в колхозе три дня, перебрали весь мотор и окончательно нарушили покой кольцовских мальчишек. А кружковцы — те просто не могли спокойно сидеть на уроках и все время настороженно прислушивались, не загудит ли в сарае тракторный мотор.