Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

• Название: Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи
• Автор: Гульельмо Ферреро
• Издательство: "Наука", "Ювента"
• Жанр: История
• Год: 1997

Пятитомный труд выдающегося итальянского историка и публициста, впервые вышедший в свет в 1902–1907 гг., посвящен гражданским войнам в Риме, приведшим к падению Республики и утверждению нового императорского режима Принципата. Изложение включает предысторию — время формирования и роста римской державы, период гражданских войн (30-е гг. I в. до н. э.) и подведшее под ним черту правление императора Августа (30 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Повествование отличается напряженным драматизмом, насыщено идеями и сопоставлениями, подчас весьма парадоксальными, изобилует блестящими портретными характеристиками (Суллы, Помпея, Красса, Лукулла, Цезаря, Цицерона, Октавиана Августа). Книга была переведена на все важнейшие европейские языки; русский перевод, подготовленный видным исследователем античности А.А. Захаровым, был опубликован между 1914 и 1925 гг. Новое издание этого перевода подготовлено под научной редакцией доктора исторических наук, профессора Э.Д. Фролова.

---

Цезарь дошел до критического периода своей жизни. До сих пор он поддерживал народную партию, но не слишком связывал себя с кем-нибудь и не принимал участия в какой-нибудь подлости, вроде той, на какую оказался способен его друг Клодий по отношению к армии Лукулла. Благодаря этой своей политике он мог сделаться одним из молодых лидеров народной партии, на которых благосклонно смотрели даже консерваторы. Но несмотря на все он был лишь в начале своей политической карьеры. Он только что был выбран эдилом на 65 г. и — что имело значительное влияние на его судьбу — находился в крупных денежных затруднениях. В этот момент, когда слабел народный энтузиазм, он должен был бросать золото более чем когда-нибудь, продолжая свою щедрость и свое мотовство до того дня, когда, выбранный претором, он получит в виде добычи провинцию. Но как раз тогда кризис не располагал ни одного из богатых откупщиков давать в долг. По мере того как делались более редкими деньги, откупщики все менее щедро давали их людям политики. В таких обстоятельствах честолюбие и зависть Красса могли сделаться для Цезаря настоящими золотыми рудниками. Побуждаемый нуждой в деньгах, он в первый раз согласился поступить на службу к миллионеру, несмотря на глухую враждебность почти всей народной партии и вовсе не желая порвать с Помпеем. Последний действительно не мог бы жаловаться на то, что Цезарь, помогавший ему получить командование на Востоке, теперь старался заставить дать Египет Крассу, также бывшему знаменитым гражданином. Благодаря своей гениальной беспечности он надеялся, служа проектам Красса, эксплуатировать последнего для своего честолюбия, сохранить дружбу с Помпеем, не компрометировать уже приобретенного положения, быть, одним словом, самым счастливым из всех. Сам Цезарь не мог надолго избежать деморализации, свойственной политике, особенно демократической политике торговой эпохи, и действия этого не замедлили сказаться. Знатный человек, сначала занимавшийся общественными делами с аристократическим бескорыстием, потом смешался с политиканами низшего слоя: интриганами и оппортунистами, делавшими из политики только ширмы своих низких интересов.[500]

Заговор 66 г.

Действительно, в 66 г., немного спустя после заключения союза с Крассом, Цезарь принужден был вступить в очень темную интригу. На консульских выборах сенат, чтобы доставить консульство Луцию Аврелию Когте и Луцию Манлию Торквату, вычеркнул из списка кандидатов прежнего сторонника Суллы, возвратившегося из Африки, где он был пропретором, Луция Сергия Каталину, под предлогом, что тот не представил вовремя своей просьбы и, кроме того, состоял под обвинением в лихоимстве. Но так как, несмотря на эту интригу, были избраны Публий Автроний и Публий Сулла, племянник диктатора, то сын Луция Манлия Торквата[501] обвинил их в подкупе и с помощью интриг добился их осуждения и назначения новых выборов.

На этот раз были избраны оба кандидата сената. Но эти происшествия взволновали умы; уже во время процесса произошли волнения.[502] Народная партия из оппозиции консерваторам взяла на себя защиту обоих осужденных консулов, а последние, также возбужденные, решили составить заговор с целью убить консулов в первый день года и произвести новые выборы.

Красс, Цезарь и заговорщики

В заговор вступили Катилина и несколько запутавшихся в долгах молодых людей знатных фамилий, как, например, Гней Пизон. А что было более важным, о проекте, по-видимому, знали Цезарь и Красс и тайно одобряли его, хотя, чтобы не слишком компрометировать себя, воздерживались от всякой активной поддержки. Это было совершенное безрассудство; и такие ловкие люди не совершили бы его, если бы затруднительность их предприятия не принудила бы их прибегнуть к опасным средствам. Котерия Помпея упорно отказывалась помогать Крассу, несмотря на самые энергичные просьбы. Цезарь и миллионер оставались в борьбе одинокими, и для них было очень трудной задачей одним возмутить народ и победить оппозицию сената и магистратов. При таком положении было весьма полезным иметь обоих консулов, расположенных к их проектам, и ради этого они не поколебались ободрить Суллу и Автрония насильственно захватить высшую магистратуру. К несчастью, заговор был открыт. Общество в Риме сильно взволновалось от этого неожиданного разоблачения деморализации высших классов. Со всех сторон требовали примерного наказания. Сенат присоединился к этому, но Красс, чтобы положить конец городским сплетням о заговоре и об участии, какое он принимал в нем, энергично вмешался и не только спас заговорщиков, но и хотел вознаградить их проигрыш. Сенат, где он имел столько должников, согласился на его требования; никого не преследовали. Гней Пизон получил чрезвычайное поручение в Испании. Сам консул Торкват принял на себя защиту Катилины в процессе о взяточничестве.[503] Дело таким образом было быстро замято, но Красс и Цезарь после этого удара должны были придумать другие интриги.

Возвращение Лукулла

Между тем вернулся в Италию Лукулл со своим жалким кортежем в 1600 солдат, привезя из Понта много золота и серебра в монете и слитках[504] и подарок, более скромный, но и более драгоценный: неизвестное до тех пор вишневое дерево, которое начали после него культивировать в Италии.[505] Когда весной мы видим посреди поля вишневое дерево, все осыпанное снегом своих цветов, вспомним, что это последний след от гигантских завоеваний Лукулла, спасшийся от бурь двадцати столетий! Но если потомство забывает благодеяния, современники часто их не знают, и Лукулл, несмотря на свои победы, свои сокровища и свои трофеи, нашел ворота Рима запертыми для своей скромной триумфальной процессии. Ссоры между двумя политическими котериями возгорались; все становилось в руках партии предлогом или средством для мучения своей соперницы. Лукулл по возвращении увидал себя с бешенством атакованным народной партией, как будто бы он стал преступник и разбойник. Чтобы возбудить народ против высших классов, сурово упрекали этого друга Суллы за то, что хвалили и переносили в Помпее: за приобретенные богатства, за войны, веденные без разрешения сената, за грабежи и ошибки, совершенные его генералами. Народные трибуны не только налагали свое veto всякий раз, как сенат желал обсуждать вопрос о триумфе Лукулла, но нападали даже на его генералов и офицеров, особенно на Котту, разрушителя Гераклеи.

Дело Копы

Сенат, в свою очередь, назначил Когте необычные почести; он получил прозвище Понтийского. Но когда он начал показывать богатства, приобретенные во время войны, вмешались трибуны, угрожали предъявить к нему обвинение и потребовали освобождения гераклейских пленников. Котта, видя, что сбираются грозовые тучи, счел благоразумным бросить в море часть своей добычи и внес крупную сумму в государственное казначейство. Но народная партия продолжала свое нападение: это, говорили, была только комедия; большую часть Котта сохранил для себя. Закон, освобождавший пленников, был внесен в комиции. Вожди народной партии приготовили для этого собрания политическую обстановку. Они разыскали в домах, на перекрестках, в лавках работорговцев всех гераклейских пленных, каких только могли, одели их в траур, дали им в руки оливковые ветви и привели пред собрание. Тогда один из гераклейцев, Фразимед, поднялся и стал держать речь; он напоминал о древней дружбе Гераклеи и Рима; потом он описал осаду, взятие города, резню и пожар, и все рабы начали рыдать, стонать, протягивать с мольбой руки. Публика была так возмущена, что Котта едва мог раскрыть рот и должен был считать себя счастливым, что избежал изгнания.[506]

Эдилитет Цезаря

Консервативная партия ответила на этот вызов обвинением своих врагов в подготовке революции. Когда Помпей возвратится с Востока со своей победоносной армией, он заставит провозгласить себя монархом, и республика будет разрушена! Однако, несмотря на этот страх, консерваторы нашли средство мало-помалу поссориться с Крассом и Цезарем. Оба друга были принуждены, после неудачи заговора, вернуться к проекту возбудить большую народную агитацию в пользу завоевания Египта и, чтобы подготовить почву, задумали разными средствами приобрести расположение народа. Красс, бывший цензором, предложил вписать в списки граждан жителей транспаданской Галлии. Это был очень либеральный проект, увенчание великой демократической реформы, которая эмансипировала Италию. Цезарь, бывший эдилом, постарался ослепить народ, конечно, за счет Красса, неслыханной расточительностью. Он украшал картинами и статуями Капитолий, форум, базилики. Он с необычайной роскошью справил Ludi Megalenses и Ludi Romani. Он дал в память своего отца великолепные сражения гладиаторов, в которых в первый раз в их руках увидали серебряные стрелы и копья. Он устроил под временными портиками, построенными на форуме, и в базиликах выставку всех предметов, предназначенных для игр и для украшения общественных зданий.[507]