Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

• Название: Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи
• Автор: Гульельмо Ферреро
• Издательство: "Наука", "Ювента"
• Жанр: История
• Год: 1997

Пятитомный труд выдающегося итальянского историка и публициста, впервые вышедший в свет в 1902–1907 гг., посвящен гражданским войнам в Риме, приведшим к падению Республики и утверждению нового императорского режима Принципата. Изложение включает предысторию — время формирования и роста римской державы, период гражданских войн (30-е гг. I в. до н. э.) и подведшее под ним черту правление императора Августа (30 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Повествование отличается напряженным драматизмом, насыщено идеями и сопоставлениями, подчас весьма парадоксальными, изобилует блестящими портретными характеристиками (Суллы, Помпея, Красса, Лукулла, Цезаря, Цицерона, Октавиана Августа). Книга была переведена на все важнейшие европейские языки; русский перевод, подготовленный видным исследователем античности А.А. Захаровым, был опубликован между 1914 и 1925 гг. Новое издание этого перевода подготовлено под научной редакцией доктора исторических наук, профессора Э.Д. Фролова.

---

Итак, Митридат вторгнулся в Азию и Вифинию весной, последовавшей за смертью Никомеда, когда в Риме не делали никаких приготовлений к войне. Была ли это весна 74 или же весна 73 г.? По моему мнению, очевидно, это была весна 74 г. Луций Октавий был проконсулом Киликии в 74 г. Если бы война разразилась в 73 г., то управление Киликией было бы в руках его преемника, а не было бы вакантным, что вызвало столь сильный страх в Риме. Кроме того, Лукулл был бы тогда уже в своей галльской провинции, а не в Риме. Из тщательного разбора рассказа Плутарха видно, что интриги относительно восточного командования имели место, когда Лукулл и Котта были консулами в Риме, и такое предположение вероятно само по себе. Если бы Лукулл, который должен был быть уже проконсулом в Галлии, остался в Риме, надеясь получить проконсульство в Вифинии, и не для того, чтобы заместить умершего проконсула, а чтобы заменить уже назначенного правителя, мы знали бы об этом: до такой степени этот факт был бы необычным и незаконным. Проще сослаться на Цицерона, который нам ясно говорит, чтоконсулыЛукулл и Котта были посланы на войну. Это бывало не часто, но и не так редко, как думает Рейнак. Что касается даты смерти Никомеда, то аргумент, основывавшийся на вифинских тетрадрахмах, вычеканенных в 124 г. вифинской эры, начавшийся в октябре 74 г., которым пользуется Рейнак (М. Е., 318, примеч. 2) для доказательства, что Никомед умер в конце 74 г., уже опровергнут Мауренбрехером. Вполне возможно допустить, что даже после смерти Никомеда при политическом хаосе, последовавшем за аннексией, продолжали чеканить старые монеты, особенно если, как говорит Мауренбрехер, эти монеты были с изображением не только что умершего царя, а его отца Никомеда II (S. Н. R., 228).

Я допускаю, основываясь, главным образом, на Плутархе (Sert., 24), что Митридат в его первое вторжение был в армии, вторгшейся в Азию, а не в той, которая вторглась в Вифинию. Этот текст, конечно, относится к первому вторжению и дает слишком много деталей, чтобы можно было сомневаться в его правдивости. Неудивительно, впрочем, что Митридат, сильно желавший восстания в Азии, захотел своим присутствием при Марке Марии доказать, что восстание не означает разрыва с Римом, и этим путем побудить к революции классы, менее отважные и более расположенные к Риму. Это предположение влечет за собой другое, правда менее обоснованное, именно, что два генерала, Таксил и Гермократ, о которых говорит Аппиан (Mithr., 71), были посланы в Вифинию. Но Евтропий (VI, б) и Аппиан (Mithr., 70) говорят, что Котта был побежден Митридатом при Халкедоне. Это заставляет меня предполагать, что Митридат, узнав о прибытии Котты с флотом в Халкедон, оставил азийскую армию и отправился лично принять командование над вифинской армией, чтобы вести ее для осады Халкедона. Присутствие в Халкедоне римского флота могло сильно повредить всей понтийской армии. Митридат тем более спешил победить Котту, что революционное движение в Азии делало мало успехов, поэтому он лично руководил операциями против Котты. Он совершил, таким образом, ту же ошибку, что и римляне, разделив свои силы для преследования двух целей, но, по безрассудству Котты, эта ошибка сделалась для него выгодной. Он имел время нанести Котте поражение и возвратиться, ведя, вероятно, с собой часть войск, осаждавших Халкедон, чтобы идти против Лукулла, наступавшего со своей реорганизованной армией.

Можно возразить, что, если Митридат вторгся в Азию, когда Котта и Лукулл были еще в Италии, ему по меньшей мере три месяца приходилось сражаться в Азии с незначительными силами. Почему же он не воспользовался этим, чтобы овладеть большей частью провинции Азии? Почему все время он оставался на севере? Причина этого, без сомнения, была в положении азиатских городов. Только немногие и наименее важные стали на сторону завоевателя; другие, испуганные воспоминаниями о прошлой революции, потерпевшей такой жалкий конец и которую пришлось так сурово искупать, под влиянием римских эмигрантов и богатых классов, на этот раз не давших захватить себя врасплох, остались сдержанными. Было бы неблагоразумно, ввиду недостатка провианта, двинуться в середину неприятельской страны и тратить на осады городов силы, которые Митридат хотел сохранить нетронутыми для того, чтобы помериться ими с римской армией, долженствовавшей прийти ему навстречу.

В Красс, Помпей и Цезарь от 70 до 60 года до P. X. (к с. 149)

Отношения Красса и Помпея в продолжение десяти лет, протекших между их консульством и консульством Цезаря, очень важны для объяснения событий этого времени; но рассказы античных историков так спутаны и так не полны, что я считаю необходимым присоединить несколько замечаний для объяснения предположений, на которых основывается моя передача фактов.

Допустив, как я уже сказал в тексте, что Помпей и Красс поссорились еще до окончания их консульства, я предположил, что первой причиной этой ссоры были интриги Красса, старавшегося помешать Помпею заместить Лукулла. Для объяснения последующего естественно и необходимо предположить, что у Помпея было это намерение, как признал и Моммзен (R. G., III, 106), но он объяснил отказ Помпея от своей мысли тем, что в 70 г. война с Митридатом казалась уже оконченной. Мне, напротив, кажется более вероятным, что Помпей отказался от своей мысли, принужденный к этому Крассом. Действительно, и в 70 г. легко было предвидеть, что из войны с Митридатом родится армянская война. Кроме того, ссора двух соперников, возгоревшаяся после примирения в январе 70 г. благодаря событиям, связанным с консульством, чтобы стать такой ожесточенной, продолжительной и опасной для народной партии, должна была иметь серьезные мотивы, а не только личные несогласия. А какой мотив можно представить более серьезным и вероятным, чем борьбу честолюбий из-за получения такого чрезвычайного проконсульства? Выставленным мною предположением легко объясняется рассказ Веллея Патеркула (II, 31), в котором он говорит, что консул Помпей поклялся se in nullam prouinciam ex eo magistrati! iturum. Такое торжественное и публичное заявление не было бы сделано без всяких мотивов. Не вероятно ли предположить, что Красс при помощи консерваторов распространял клевету о честолюбивых замыслах Помпея, например, о его желании отправиться на Восток с целью сделаться потом господином всего государства, подобно Сулле (этот план действительно приписывали Помпею до его возвращения с Востока), и что Помпей, устав от этих клевет, раздраженный встреченными затруднениями, сделал это презрительное заявление. Кроме того, мне кажется невозможным, чтобы Помпей остался добровольно в Риме после своего консульства, и его презрительное и сдержанное положение, ненависть, обнаруживаемая по отношению к Крассу, по-видимому, указывают, что именно Красс принудил его вернуться к частной жизни.

Эта гипотеза подтверждается положением, позднее принятым Крассом. В 69 и 68 гг., когда Помпей тайно интриговал против Лукулла, а явно предавался отдыху частной жизни, Красс спокойно занимался своими делами, воздерживаясь от политики; он не пошевелился даже в 67 г., когда Помпей был послан против пиратов. Но после того, как в 60 г. Помпей был назначен преемником Лукулла, Красс снова неожиданно выступил, и притом так безрассудно и энергично, что мы с трудом узнаем в нем благоразумного банкира предшествующих лет. Он внезапно захотел добиться от сената, к великому негодованию консерваторов, декрета о завоевании Египта, страны дружественной и союзной уже с давних пор (Plut. Crass., 13). Правда, Светоний (Caes., 11) говорит, что этого командования домогался Цезарь, но я думаю, что здесь прав Плутарх, ибо Цезарь, только что избранный эдилом и имевший столько долгов, не мог иметь таких обширных замыслов. А так как мы знаем, что в эти годы Цезарь состоял на службе у Красса и был самым деятельным его помощником, то, вероятно, Светоний принял пропаганду, ведомую Цезарем в пользу Красса, за личное честолюбие первого. Красс, таким образом, внезапно был охвачен желанием чрезвычайных военных почестей, и столь богатый, столь благоразумный, столь склонный по характеру и расчету к консервативным идеям, во всяком случае, столь дотоле сдержанный, вмешивается в борьбу между народной партией и консерваторами, делается демагогом, очевидно, для получения начальствования в египетской войне. Он предлагает предоставить право гражданства жителям транспаданской Галлии; он участвует более или менее в заговоре 63 г.; он тратит деньги, чтобы доставить в 63 г. консульство Катилине.

Эта перемена, если не хотят объяснить ее как умопомрачение, должна была иметь внешнюю причину. И этой причиной, на мой взгляд, была посылка Помпея на Восток, бывшая личным ударом для Красса. Вероятно, он хвалился, что помешал Помпею наследовать Лукуллу, и этот успех неизмеримо поднял его репутацию. Но вот Помпей, в свою очередь, одерживает победу! Старое соперничество возрождается: Красс захотел компенсации и чрезвычайной должности, которая снова поставила бы его выше Помпея. Если бы положение дел было иное, если бы в 70 г. Помпей добровольно, а не по принуждению Красса, отказался от провинции, все это казалось бы почти необъяснимым.