Тамара Катаева - Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

• Название: Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции
• Автор: Тамара Катаева
• Издательство: Минск: Современный литератор
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-985-14-1615-4

Роман-монтаж «Другой Пастернак» – это яркий и необычный рассказ о семейной жизни великого русского поэта и нобелевского лауреата. За последние двадцать лет в свет вышло немало книг о Пастернаке. Но нигде подробности его частной жизни не рассказываются так выпукло и неожиданно, как в новом исследовании Катаевой «Другой Пастернак». «Боттичеллиевский» брак с Евгенией Лурье, безумная страсть, связавшая Пастернака с Зинаидой Нейгауз, поздняя любовь с Ольгой Ивинской – читателю представляется уникальная возможность узнать о личной жизни Пастернака с абсолютно неожиданной стороны.

Перефразируя Толстого, Катаева говорит о своих книгах: «В „АнтиАхматовой“ я любила мысль народную, а в „Другом Пастернаке“ – мысль семейную».

---

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 344—345.

Пастернак чувствовал, что просто разойтись будет мало и все будет зависеть от того, захочет ли уйти насовсем Женя. Но Женя была перфекционистка, и Пастернака она должна была доработать так, чтобы он был ее – и ничьим другим мужем. Довольно рано ей открылась полная недостижимость этой цели в этой жизни, в этом рождении. Как бы ни исправился Пастернак, как бы он ни раскаялся, но одного дня, когда он сказал «Зина – моя жена», а она, Женя, у которой было столько прав, у которой у одной только и были права на Пастернака, была не женой, – одного этого было достаточно, чтобы тот день был и никуда не мог уже исчезнуть. В раскладе судьбы это существовало, а значит, Жене было не под силу это стереть из картины мира. Ну а Пастернаку соответственно избавиться от нее было тоже невозможно – разве что отправить за железный занавес, в другую реальность. Иллюзия, оттяжка времени. Там не захотели принять, а здесь было интереснее самой Жене, она сама не захотела, чтобы ее миновала сия чаша. Она чувствовала, что не над ней будет милосерднее судия, а она сама не познает жалости ни к кому. Женя своего не уступила.

«Недавно <> у Жени в мое посещенье сделалась истерика, Женек был ей свидетелем. Улучив минуту, когда она вышла в уборную, он торопясь говорит мне: „Пойми, это нервный припадок. А ты разговариваешь и все ухудшаешь“. Вдруг он весь выпрямился, глаза у него налились слезами. „Ивообще, когда ты, наконец, к нам переедешь?“ – и пошел и пошел, дав волю чему-то давно мучившему и накопленному. Сила, вложенная в эти расспросы и упреки, была невероятна. Я ушел уничтоженный. Он отстранял мои ответы с азартом взрослого, коротким языком изнывшей и взорвавшейся воли». Все было тысячи раз проговорено матерью. «"Я не могу и пр.", – туманно отвечал я. „А ты моги!“ – „Ты когда-нибудь поймешь, Женек“. – „Яи теперь все понимаю“. – „Кто тебя научил так говорить?“ – „Этому учит природа“.

Возвращенье Жени в комнату застало его возбужденно бегающим по ней. Он говорил обо мне в третьем лице и точно отдавал приказанье. «Мы просто не отпустим его. Я его знаю. „Когда-нибудь…“! Это значит никогда. Надо просто запереть двери. Я не выпущу его. Звони дяде Шуре, чтобы перевезли его чемодан!»»

БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 535.

«У подъезда бывшей квартиры Пастернака вижу женскую длинную фигуру в новомодном пальто, к-рое кажется еще таким странным среди всех прошлогодних коротышек.

Она окликает меня. Узнаю в ней бывшую жену Пастернака, которую видел лишь однажды. <> Пришли. <> Через минуту, как вошла Евг. Вл., стало ясно, что приходить ей сюда не следовало. З.Н. не сказала ей ни слова. Б.Л. стал очень рассеян, говорил невпопад, явно боясь взглянуть нежно или ласково на Евг. Вл. Пильняки ее явно бойкотировали, и ей осталось одно прибежище: водка. Мы сели с ней рядом, и она стала торопливо глотать рюмку за рюмкой, и осмелела, стала вмешиваться в разговоры, а тут напился Габричевский и принялся ухаживать за ней – так резво, как ухаживает-ся только за «ничьей женой». З.Н. выражала на своем прекрасном лице полное величие. <> По дороге она рассказала о том, что Пастернак не хочет порывать с нею, что всякий раз, когда ему тяжело, он звонит ей, приходит к ней, ищет у нее утешения («а когда ему хорошо, и не вспоминает обо мне»), но всякий раз обещает вернуться. <> Теперь я понял, почему З.Н. была так недобра к Евг. Вл. Битва еще не кончена. Евг. Вл. – все еще враг».

ЧУКОВСКИЙ К.И. Дневник. Т. 2 (1930—1969 гг.). Стр. 58.

Лидия Корнеевна Чуковская в год смерти Пастернака подсчитывала (возражая Анне Ахматовой, ворчливо пресекавшей причитания – что там безвременного – пожил!): был рассчитан на 100 лет, а умер в 70, в 60 был влюбчив, как юноша.

В сорок же он был влюбчив, как сбитый с ног гормонами подросток. Гормоны были не только физиологические: бродила в крови, мутя ее, творческая, все уловляющая в сети любви закваска. Все – его. Подать сюда Зинаиду Николаевну! Или этот мир не обещался ему?

Совсем небольшое проходившее время пресловутую пелену съедало, как всякий туман. Никто не ошибался, когда расписывал, как поражен был Пастернак, все более осознавая, что с ним произошло всего лишь временное наваждение. Тем более тенденциозными кажутся теории, притягивающие объяснения к какой-то концепции. Биограф-наследник полагает, что самая сокрушительная любовная история в жизни Пастернака произошла из-за того, что с героиней предыдущего романа у него было только две комнаты в коммуналке, а отнюдь не отдельная квартира, и книги печатались несколько меньшими тиражами, чем впоследствии при второй жене, и Литфонд отказал в денежной ссуде. Как для Пастернака – вполне достаточно. Есть и теория, что ушел от правоверной еврейки к гойке (или шиксе), называется такое поведение – «жлобский уход от первой жены». Автора не хочется даже указывать, будем считать, что так говорят в народе.

6 марта 1930 г. «Дорогая мамочка! …Я очень устал. Не от последних лет, не от житейских трудностей времени, но от всей своей жизни. Меня утомил не труд, не обстоятельства семейной жизни, не забота, не то, словом, как она у меня сложилась… »

ПАСТЕРНАК Е.Б. Борис Пастернак. Материалы для биографии. Стр. 464. Пунктуальные «не» обозначают «да» – утомил кризис в работе, безрадостные отношения с женой, неразделенная забота – вся жизнь.

Любовь, как вещь абстрактная и беззащитная в своей абстрактности, формально может воспринять любую теорию. Пиши какое хочешь объяснение, любовная история в своей канве будет соответствовать ей. Такие теории объясняют позицию теоретика, не теоретизируемого.

В общем, Пастернак сделал ошибку в первый раз, потому что его подловили обстоятельства, а он подумал, что ошибку легче будет исправить, чем отвертеться от совершения. Второй раз ошибку совершил по зову сердца и крови. Успел вроде и насладиться – но время, отпущенное ему на безрассудную любовь к Зинаиде Николаевне, таяло на глазах. Он слишком много рассуждает в письмах. Кроме привычной для него беззастенчивой обнаженности, – которую он рассматривает и изучает вместе со своими корреспондентами, – виден холод, который неумолимо под-стужает их отношения с Зинаидой Николаевной, как холодная балтийская вода равномерно прибывает в камеру к княжне Таракановой. Пастернак не мечется, руки не заламывает. То, что его не убило, сделало его сильнее: раздирающая жалость к первой оставленной семье (они ни одну слезинку не проглотили молча и не на виду) сделала его жестким и жестоким к Зинаиде Николаевне. Золотую свою девочку Ольгу Ивинскую он вообще встретит внимательным к своему душевному, чувственному, интеллектуальному и бытовому комфорту циником.

Истории Зинаиды Николаевны просты и прямолинейны. От того бывают иногда смешны. «Когда я бросила Генриха Густавовича, его отец написал мне суровое письмо. Там была такая фраза: „Гарри говорит, что Пастернак гений. Я же лично сомневаюсь, может ли гений быть мерзавцем“. Но к всеобщему удивлению, этот самый отец, придя к нам на Волхонку познакомиться с Борисом Леонидовичем и навестить своих внуков, сразу же влюбился в него и, несмотря на свои девяносто с лишним лет, стал ежедневно приходить к нам пешком с Трубниковского, не считаясь с дальностью расстояния… »

Борис Пастернак. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак.

З.Н. Пастернак. Воспоминания. Стр. 277.

Густав Вильгельмович сохранил свою влюбленность до конца.

«Я <> навещала Анну Андреевну и раза два заставала у нее Пастернака. Однажды это было уже „под занавес“… Заканчивая беседу, он перевел разговор на свое, домашнее. Недавно умер тесть. Пастернаку досталась его шуба. Теплая. „Сейчас пойду проверю“, – ловко прощается он, быстро надевает в передней шубу и уходит в морозную ночь. Странно было видеть его уютную светскость в этом жилище беды».

ГЕРШТЕЙН Э.Г. Мемуары. Стр. 215.

Судя по дате, «у Пастернака» умер старик Густав Ней-гауз и оставил ему, как самому близкому (сын Генрих сам был богатый артист) человеку, шубу. Назвать его тем, кем он ему приходился на самом деле – отнюдь, как легко высчитать, не тестем, – постеснялся, Анне Андреевне хватило бы издевок на всю оставшуюся жизнь, да и другие дамы, надо полагать, были бы фраппированы, но шуба явно была отказана ему от души.

«Говорит Пильняк, что в Японию ему ехать не хочется. <> Жаль, что не едет со мной Боря. Я мог достать паспорт и для него, но – он пожелал непременно взять с собою З.Н., а она была бы для нас обоих обузой, я отказался даже хлопотать об этом. Боря надулся, она настрюкала его против меня, о, теперь я вижу, что эта новая жена для П<астерна>ка еще круче прежней. И прежняя была не золото: Боря у нее б<ыл> на посылках, самовары ставил, а эта… »

ЧУКОВСКИЙК.И. Дневник. Т. 2 (1930—1969 гг). Стр. 59.

«Она очень обижается, когда до нее доходят сведения о моих восхищеньях ею с этой хозяйственной стороны, замечая, что эти кухарские лавры ей не льстят и она их не добивается, но и трагедии из нынешнего нашего образа жизни не делает».