Тамара Катаева - Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

• Название: Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции
• Автор: Тамара Катаева
• Издательство: Минск: Современный литератор
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-985-14-1615-4

Роман-монтаж «Другой Пастернак» – это яркий и необычный рассказ о семейной жизни великого русского поэта и нобелевского лауреата. За последние двадцать лет в свет вышло немало книг о Пастернаке. Но нигде подробности его частной жизни не рассказываются так выпукло и неожиданно, как в новом исследовании Катаевой «Другой Пастернак». «Боттичеллиевский» брак с Евгенией Лурье, безумная страсть, связавшая Пастернака с Зинаидой Нейгауз, поздняя любовь с Ольгой Ивинской – читателю представляется уникальная возможность узнать о личной жизни Пастернака с абсолютно неожиданной стороны.

Перефразируя Толстого, Катаева говорит о своих книгах: «В „АнтиАхматовой“ я любила мысль народную, а в „Другом Пастернаке“ – мысль семейную».

---

Сын Пастернака, награжденный при рождении своим званием еще более бессмысленно – бессмысленно для других, просто людей, не сыновей, никаких высоких целей для достижения упорным трудом нам не предлагающий (как и графы и князья своими), – за вымиранием основных фигурантов решил поставить приличную женщину на хлебный пост литературной вдовы (В. Топоров). Жене хлеба было не надо, после смерти Бориса и Зинаида Николаевна осталась ничем не лучше ее, – но вот при жизни все почти что и наладилось. Только оставался страшный и четкий вопрос: как и почему это въехало в мою жизнь? Бывают авторы одной книги, бывают женщины одной фразы. Женину стоит прочитать внимательно…

При жизни было проще: эту конструкцию – отвергнутой и не изгнанной жены – надо было с большим трудом выстраивать, и процесс наполнял собой всю жизнь. Под конец, и даже когда сын почти обеспечил ее официальным статусом, стало ясно, что все это ничего не стоило. Но что в конце жизни имеет ценность?

Женя выстраивала жизнь второй, теневой жены, придавала большое значение каждому ее признаку. Она, которой просто роль просто жены казалась мелковатой. Она была жена, да, но разве только это? Она была еще и художница, и равноправная, и за всем следила так строго! Как и почему это въехало в ее жизнь?

«О, мои жертвы – первая жена и сын – и не подозревали, каких мук мне стоило порвать с ними». Муки – да, были, но не стоили того, чтобы наполнять ими жизнь. Есть муки, которые не отдашь ни за что, есть – напрасные. Он сделал надрыв со своей стороны, они со своей надрывать не стали, а прицепились к нему как можно крепче, тем более что в другую сторону не тянули – не царскими делами Зинаида Николаевна не занималась.

Зина была однажды любима, поэтому, как движение отношений, ее можно было разлюбить. Отношения к Жене были изначально никакими, хроника холостяцкого быта, поэтому, когда разрыва с ней не получилось и она постепенно прилепилась вновь, разлюбливать было нечего, оставалось только рассуждать: что такое «бросать», зачем бросать, кто установил правила разрывов и т.д.? Ведь только на первый взгляд кажется, что разрыв – это легче всего.

Разорвав многое, остаешься с малым. Никому больше не создать Большого Взрыва, на наших маленьких планетах лучше культивировать наши маленькие сады.

«Не бойтесь за Женю. Я не расхожусь с ней: в моем языке нет слова „навсегда“. На то ли на свете человек, чтобы к роковым вещам, как смерть, болезнь и прочее, прибавлять фатальности своего изделья?»

БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 511.

Понятно, почему мужчины бросают и забывают детей – из самосохранения. Пастернак видит все, что касается его, – он правильно и правильными словами – и даже точными, краткими словами и без повторений записывает то, чем живет его сын: что он смотрит на «Зину» «как на мамину обидчицу». Жененку едва десять лет, у него есть мама – несомненно, самая любимая на свете мама, да еще такая нежная, беленькая, слабая, которая всегда кричит жестокости. Но Жененок знает, что она кричит от слабости и боли, она слаба даже для того, чтобы любить его, и готова отдать папе. У нее не хватает сил для двоих, но Жененку-то все равно – каждая мамина слабость только увеличивает его любовь. И вот такая любимая мама так страшно страдает, ее страдание не такое, за какое можно что-то сделать – ну хотя бы Бога поблагодарить, как за болезнь или смерть. Наверное, Жененок этого еще не знает, но чувствует, что страдания его мамы стыдные, некрасивые, «фатальности собственного изделья», как изволил выразиться папочка. Как жить ребенку, если его любимая нежная мама обижена – и обижена ОБИДЧИЦЕЙ? Кто папе эта обидчица? Могут ли люди быть большими врагами, чем отец и сын? Стоять на более далеких полюсах? Когда папа охладеет и к обидчице, мир вообще сходит с осей и к папе есть только небольшая жалость, совсем без той любви, которая была к мамочке, ну – интерес, заинтересованность, если есть чем интересоваться. Папам все равно хотят отомстить, часто – от озлобленности и презрения – обирают. Их никогда не любят. Пастернаку повезло. Он хоть и признался в содеянном, и записал на свой счет, что ввел в жизнь собственного сына фигуру абсолютного зла, – «как и почему этот кошмар въехал в мою жизнь?» – маминой обидчицы, но не возненавидел, чтобы был повод забыть.

Грязные страдания. В чем «грязность» – трудно объяснить, но их нельзя показать. За это ее не любит папа, за это ее не любит никто. Собачья свадьба обмена жен перехватывает у всех дыхание, отводит всем глаза – никто не лезет разбираться и морализировать, увидев на обочине дороги клубок обезумевших животных, здесь страшно говорить о жалости – и их чаще всего именно в этот момент стреляют, бьют и терзают. А уж ту, которая при всем этом безобразии еще и морально страдает, – вообще выкидывают из круга.

О ненависти к страдающей знают все. Пастернак, знавший, что он дал маме своего сына обидчицу, старался оградить ее от поедания удачливыми в замужестве дамами (своей матерью, сестрой). Честно и пишет, что «боялся холода к ней, как к разведенной». Может, и токовал о любви к Жене не только от любви к Зине, но и от жалости сердца: обидчица слишком счастлива, чтобы драться, – не заклевали бы свои (им лишних двоих в гнезде кормить не хотелось). Они призывали Борю побыть мужественнее, поступить, как все мужчины поступают, бросить ее порешительнее, ну а Женя не пропадет. У нее тоже родня есть. Они посватали, они пусть и забирают назад. Леонид Осипович не был очень доволен, когда приходилось читать: «я никогда не любил так Женю».

Женя Пастернак – женщина-ревность. Никакого позитивного и конструктивного начала, ни творчества, ни чадолюбия. Поистине каждый погибнет от того, чего боится. «Твое стремленье приковать меня <> есть поверхностное выраженье глубокого желанья, чтобы я не был прикован никем другим. Положительное желанье тебя бы перерождало… »

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 190—191.

Анна Евгеньевна Аренс («Галочка», работающий врач, жена Николая Пунина) попала в такую же ситуацию, что и Женя Пастернак, когда Пунин, с которым они прожили восемнадцать лет, влюбился в Анну Ахматову. Разрешилась эта ситуация так, как Жене могло только присниться в счастливом сне, – разве что Анна Андреевна не вернулась на свое место. На все были параллели. Пунин не оставил жены с ребенком, остался жить с ними (была дочь, она за участковым не посылала и дверей не запирала. Была злее Жененка – вообще была злая. А Жененок – добрый). Анне Андреевне была выделена комната в общей квартире, Пунин ночевал у нее, и Ахматова называла его мужем. Все знакомые, правда, называли всю компанию иначе: «Пунин с женой и Анна Андреевна», «Пунины и Ахматова». С Женей Пастернак было наоборот: когда она представилась «Пастернак», ее хотели ссадить с поезда как самозванку.

Были семейные праздники (пунинские), Ахматова уходила из дома к друзьям. Но все же Анна Пунина страшно страдала – так же страдала, как Женя Пастернак, ничуть не меньше. Здесь не перестанешь страдать, даже если соперница вернется на свое место.

Ненависть людей Анна Аренс чувствовала хорошо. В переписке с Пуниным она обнаруживала стиль худший, чем Евгения Владимировна, но в такой лживой ситуации мало что искреннего можно сказать – искренно здесь только вызывающее отвращение страдание.

Вот переписка 1932 года: Ахматова сожительствует с Пу-ниным на этих условиях («Новый быт!») десять лет, Анна Евгеньевна с Ирочкой, по пастернаковскому уложению, отдыхает в санатории. Пунин заботливо шлет ей письмо на полстраницы, два абзаца из четырех – про Анну Андреевну: «За молоком и хлебом хожу я (а ведь „Милый мой друг Галочка“ не спрашивает этих подробностей – те не молодожены, она не счастливая теща). А.А. делает обед и моет посуду; все это с большой охотой и вниманием, даже не очень медленно; не ожидал. Едим мы овощи да ягоды, что легче сварить: макароны, чечевицу. Ужинаем обыкновенно с Михаилом Матвеевичем».

ПУНИН Н.Н. Мир светел любовью. Дневники, письма. Стр. 316.

Как проводят время дальше, после ужина, оставляет догадываться Галочке. Такими милыми подробностями – что поделывает Зина, когда они не предаются «пленительной страсти» – полны и письма Пастернака к первой жене. Правда, это все только в первые года, да зато если страсть Бориса Леонидовича через десять лет остыла, то страдания Анны Евгеньевны – нет. Эта легкая в кулинарной обработке чечевица ее чуть не убила. Вот ее ответ:

«Милый мой друг Ни!

Прошло три дня, как получила Ваше письмо, дождя все нет (про дождь – это к делу не относится, но зато в тон писем и записочек Анны Андреевны – так что Анна Евгеньевна не может не показать, как умеет и она сама), а получив его, я плакала, хотела писать сразу, но разболелась голова, нервы дрожали во всем теле (раз это пишет врач – наверное, как-то действительно было плохо), и решила ждать успокоения (Евгения Владимировна, конечно, гораздо более стильная – у нее никаких «Ни» («Бо»), никаких «Вы», никаких «шумят деревья»).