Василий Потто - Кавказская война. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг.

• Название: Кавказская война. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг.
• Автор: Василий Потто
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 5-9524-23155-3, 5-9524-2108-3

Фундаментальный труд выдающегося военного историка, генерала русской армии В. А. Потто охватывает период Кавказской войны с начала XVI века по 1831год.

Многие годы в разных местах автор собирал разрозненные документы материалы с одной целью – извлечь из забвения и связать в одно стройное повествование драматические и героические события, которые, развиваясь и усиливаясь, определили совершенно особую роль Кавказкой войны в нашей истории.

В четвертый том вошли описания событий Турецкой войны 1828-1829 годов.

---

– Хорошо,– сказал сераскир,– но я прошу три дня на размышление.

– К сожалению,– возразил Бекович,– в моем распоряжении только два часа. Если к этому времени крепость не сдастся – граф будет штурмовать город.

– Что же мне делать? – спросил сераскир дрогнувшим голосом.

– Примите честный плен,– отвечал Бекович,– жребий войны против вас, но если вы безусловно отдадитесь покровительству графа Паскевича, то не лишитесь ни вашего достоинства, ни вашего имущества.

После недолгого колебания сераскир согласился. Но это согласие было притворно, совершенно другие мысли занимали турецкого военачальника, уже вознамерившегося искать последнего спасения в народном восстании.

От сераскира русское посольство возвратилось в собрание старшин для объявления ему воли главнокомандующего. Паскевич обещал всем жителям личную безопасность, неприкосновенность имущества, уважение к церкви, обрядам и обычаям, но требовал, чтобы крепость, цитадель, знамена, пушки, арсеналы и все магазины были сданы русской армии, чтобы все военные чины, начиная с сераскира и кончая последним солдатом, признали себя военнопленными, а горожане сложили оружие и сдали бы его в арсенал, где оно будет храниться до заключения мира. В случае отказа принять эти условия главнокомандующий угрожал разорением города.

Было уже десять часов утра. Бекович предложил старшинам объявить эти условия народу, а между тем теперь же отправил от себя депутата к Паскевичу с известием, что сдача Арзерума во всяком случае последует не позже четырех часов пополудни. Срок этот показался, однако, главнокомандующему слишком отдаленным; он увидел в нем тайное намерение затянуть время до вечера, чтобы отнять у русских возможность штурмовать Арзерум в тот же день, а потому отправил депутата назад и к прежним условиям прибавил еще два новые. Первое: что крайний срок сдачи назначается на три часа пополудни, и если к этому времени не будут доставлены городские ключи, то и самая покорность не спасет города от занятия его войсками по праву войны; и второе: чтобы сераскир приказал войскам немедленно очистить Топ-Даг; в противном случае пребывание их там будет принято за начало военных действий. Эти условия повез в Арзерум капитан Корганов, которому приказано было передать их Бековичу.

Князь Бекович тотчас отправился к сераскиру и объявил ему волю главнокомандующего. Но сообщить ее бушующей черни, а тем более очистить Топ-Даг, занятый войсками, вышедшими уже из повиновения, оказалось невозможным. Тогда Бекович приказал Корганову ехать назад и доложить Паскевичу, что если к трем часам пополудни депутация с городскими ключами не будет в русском лагере, то штурм неизбежен. “Обо мне лично,– добавил благородный Бекович,– пусть граф не беспокоится: город защищаться долго не может, а дом, в котором я нахожусь, настолько крепок, что даст мне возможность с двадцатью храбрыми товарищами выдержать в продолжение нескольких часов нападение черни”.

Смятение в Арзеруме между тем все более и более усиливалось. Уже окончились два часа, данные народу на размышление, а тысячи граждан, движимых то страхом, то фанатизмом, не могли еще прийти ни к какому соглашению. Тайные подстрекательства со стороны сераскира разжигали массу, и без того уже крайне возбужденную. Дикие крики поднялись во всех концах города. На улицах появились какие-то фанатики, то приглашавшие народ именем Магомета спешить на батареи для защиты города, то требовавшие выдачи им голов русского посла и его свиты; старшины уже не находили мер к обузданию мятежников и сами вынуждены были прибегнуть под защиту русского посольства. Турецкие власти, опасаясь, чтобы князь Бекович не сделался жертвой неистовства черни, спешили предупредить его об опасности и советовали тайно бежать из города, пока было время. Но князь с презрением отверг эти предложения. Как уроженец Кабарды, выросший среди воинственного племени, он не боялся смерти; как русский генерал он должен был твердо довести до конца свою миссию, и в случае надобности отдать свою жизнь при исполнении священного долга.

Вдруг по городу пронеслась весть, что русские штурмуют передовые укрепления, и возбуждение народной ярости достигло крайних пределов. Толпа бросилась к дому Бековича, дерзко требуя его головы. Некоторые взбирались под самые окна, чтобы стрелять в них, другие ломали ворота. Конвой Бековича приготовился к защите. Замечательно, что хозяин дома Семед-ага, свято соблюдая права гостеприимства, вместе с братьями и вооруженной прислугой явился к Бековичу и сказал ему: “Вы ели с нами хлеб, и мы готовы защищать вас в нашем доме до последней капли крови”. Минута действительно была роковая. Тень деда Бековича, погибшего в Хиве почти при тех же условиях, растерзанный труп Грибоедова в бою с неистовой тегеранскою чернью кровавым призраком вставали перед глазами русских. Но князь умел презирать опасность. С полным присутствием духа он вышел на балкон и громким спокойным голосом сказал народу:

“Слушайте! Я вижу направленные в меня дула ваших ружей, но я не боюсь их. Знайте, что потеря меня ничего не значит для русских – на место мое найдутся тысячи, но от штыков их вы никуда не уйдете и испытаете злосчастную участь Ахалцихе. Сообразите, что русские возьмут Топ-Даг и придут сюда прежде, чем вы успеете одолеть моих защитников и даже убить меня самого. Я знаю закон ваш и напомню вам слова священного Корана: противно магометанской вере, которую вы исповедуете, напрасно проливать кровь правоверных и подвергать мечети и храмы Магомета разрешению, а это случится неминуемо, если вы будете упорствовать. Теперь – поступайте как знаете”.

Величие и твердость духа в опасности как и всегда подействовали на толпу – она была поражена мужеством генерала и силой его убедительного слова. Рев бури сразу перешел в тихий рокот, и волнение улеглось. В эту самую минуту на высотах Топ-Дага блеснули русские штыки и, как отдаленная зарница, обещая грозу, напомнили безумной толпе, как близка ее гибель. И народ в страхе пустился бежать по домам. Казалось все успокоилось, как вдруг возникло новое препятствие: явилась толпа арнаутов, составлявших гарнизон цитадели, и потребовала, чтобы Бекович заставил сераскира заплатить им жалованье – иначе они не соглашались сложить оружие и не давали ключей цитадели. “Хорошо, я прикажу ему”,– ответил Бекович, и один поехал во дворец сераскира. Народ везде расступался и пропускал его. Дело шло о ничтожной сумме, всего о каких-нибудь шестистах рублях, и деньги были уплачены. Но происшествием этого памятного дня еще не суждено было окончиться. В то время, когда князь Бекович выезжал из Арзерума, сопровождаемый почетнейшими старшинами, кадиями и муфтиями, несколько пришельцев, бежавших из покоренных крепостей и не имевших в Арзеруме ни семей, ни имущества, бросились на городскую батарею и открыли огонь по русским войскам. Не имея возможности проехать через восточные ворота, занятые мятежниками, князь Бекович должен был избрать другую дорогу через северное предместье и опоздал на несколько минут против назначенного срока. Но это промедление едва не стоило жизни сотням арзерумских граждан.

Вот что в этот день происходило в русском лагере.

Заря 27 июня застала Паскевича уже на коне и в поле. Он с видимым волнением ожидал результата миссии князя Бековича, так как рассвет этого дня назначен был им предельным сроком для сдачи Арзерума. Но солнце поднималось все выше и выше, а от князя Бековича не было никакого известия. Между тем с Топ-Дага стали стрелять батареи, и ядра ложились вокруг русских аванпостов, где был Паскевич. Кто-то сказал ему, что 27 июня – годовщина Полтавского боя и что в этот день русское оружие должно увенчаться новыми лаврами. “Дай Бог, чтобы только обошлось без крови”,– заметил на это главнокомандующий. Прошло еще несколько часов томительного ожидания. Но вот ему доложили о приезде турецкого депутата, присланного старшинами города. Граф выслушал его объяснения и отправил назад вместе с капитаном Коргановым, потребовав, как было сказано, чтобы сдача совершилась не позже трех часов пополудни и чтобы Топ-Даг немедленно был очищен. Время опять потянулось с необычайной медленностью; никто не знал, что происходит в городе, и хотя главнокомандующий вполне полагался на мужество и политический такт князя Бековича, однако войскам приказано было быть в готовности к бою. Наконец, когда вернулся Корганов с известной запиской Бековича, и граф Паскевич убедился, что турки добровольно Топ-Дага не очистят, он приказал взять его штурмом.

Колонна генерала Панкратьева – три батальона егерей, Кабардинский и Севастопольский пехотные полки, казачья бригада и сорок два орудия – двинулась на приступ. Она шла с музыкой, с барабанным боем, с распущенными знаменами, и являла собой поистине устрашающее зрелище. Турки встретили ее довольно сильным орудийным огнем; но русские шли без выстрела, и неприятель после нескольких минут колебания, бросив топдагские высоты, побежал в город, покинув на валу пять орудий, которые не успел увезти с собой. Топ-Даг был взят, и русская сорокаорудийная батарея, вытянувшись в линию, обратила свои страшные жерла на город. С полчаса длилось обоюдное гробовое молчание, как вдруг неприятель открыл огонь и ядра стали ложиться возле свиты Паскевича. Генерал Гилленшмидт, подъехав к главнокомандующему, доложил, что батареи готовы, и спросил, не прикажет ли он начинать. “Подождите,– ответил Паскевич,– я дал сераскиру слово ждать до трех часов и сдержу его”.