Василий Потто - Кавказская война. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг.

• Название: Кавказская война. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг.
• Автор: Василий Потто
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 5-9524-23155-3, 5-9524-2108-3

Фундаментальный труд выдающегося военного историка, генерала русской армии В. А. Потто охватывает период Кавказской войны с начала XVI века по 1831год.

Многие годы в разных местах автор собирал разрозненные документы материалы с одной целью – извлечь из забвения и связать в одно стройное повествование драматические и героические события, которые, развиваясь и усиливаясь, определили совершенно особую роль Кавказкой войны в нашей истории.

В четвертый том вошли описания событий Турецкой войны 1828-1829 годов.

---

Сераскиру назначено было явиться к графу рано утром, чтобы избежать полуденного зноя, но он собирался в путь очень медленно и заставил ждать себя долго. Тем не менее, знаменитый пленник был принят в лагере со всеми почестями, подобающими его высокому сану. Граф вышел к нему навстречу в полном мундире, в голубой ленте, со всеми орденами и знаками отличия, приобретенными им в течение своей славной и долгой военной деятельности. Сераскир, напротив, одет был запросто, в красном халате и пестрой чалме, с длинными распущенными сзади концами. После короткой беседы Паскевич проводил его в особую зеленую ставку и приказал подать трубку. Спустя несколько минут он вышел и распорядился, чтобы тотчас же принесли сераскиру все его вещи и никого к нему не допускали. Почетный караул обратился в обыкновенную стражу.

Трех остальных пашей поместили вместе в особой палатке, разбитой вблизи сераскирской. Один из пашей, уже старик, по имени Абут, хлопотал только о том, чтобы ему позволили взять своих людей и не разлучали с товарищами; другой, черный как негр, Ахмет, был очень грустен и задумчив, его волновали воспоминания об оставленных красавицах его гарема; а третий, знакомый нашим войскам со времени Бардузского дела, маленький, круглый и веселый Осман-паша, беспечно развалившись, хохотал над своей участью и, кажется, “плевал в бороду” постигшему его несчастью. Это был истинный, беззаботный философ. Русские офицеры, обступившие пашей, больше всего и занимались с любезным Осман-пашой.

– Почему вы так дурно защищали Арзерум? – спросил его кто-то.

– Карс славен был у нас твердостью стен, Ахалцихе– храбростью жителей, Арзерум – хорошенькими женщинами. Какой же защиты хотели вы от такого города? – отвечал Осман.

– Но у вас было много войска, а нас посмотрите как мало.

– Ваш генерал побеждает не силой, а разумом,– ответил паша.

1 июля, в день рождения императрицы, под стенами покоренного города, отслужено было молебствие, глубоко врезавшееся в память всех присутствующих. В этот день звон церковного колокола впервые, после векового молчания, огласил окрестные поля Арзерума, и плавный гул его с каждым ударом возвещал правоверным торжество над ними христианского оружия. Армяне и греки плакали от умиления.

После молебствия перед войсками прочитан был следующий приказ главнокомандующего:

“Друзья-товарищи!

Ваши труды, ваши славные победы девятнадцатого и двадцатого июня увенчались самым блистательным образом. Вы не дали отдохнуть и опомниться врагу, вами разбитому. Быстро преследуя его, вы на четвертый день явились перед стенами крепости Гассан-Кале – некогда твердыни римской. И враг не осмелился поднять бесславного меча своего; он робко бежал, оставив вам крепость со всем вооружением и запасами. Еще два дня – и вы под стенами Арзерума, и гордый старейшина городов азиатской Турции униженно пал перед вами. Знаменитый, день Полтавской битвы отметится в летописях отечественной истории новым славным событием.

Беспредельная преданность ваша царю и отечеству познается вашим мужеством, а мужество ваше свидетельствуют знаменитые пленники и трофеи славных побед ваших. Сераскир, глава земли здешней, и воинство, с четырьмя своими пашами, в руках ваших; более полутораста орудий и все многочисленные запасы боевые и продовольственные отняты вами.

Радуйтесь доблестью вашей, храбрые товарищи мои! Чувство благодарности моей к вам превыше выражений!”

Затем главнокомандующий со всеми офицерами направился к турецким знаменам, развевавшимся перед его палаткой. Их было семь. Одно из них, главное, служившее символом власти самого сераскира – был богатый зеленый санджак, сделанный наподобие знамени Магомета, с бахромой и золотым бордюром, на котором красовалась вышитая малиновая надпись из Корана. Древко его с большими висячими шелковыми кистями оканчивалось вызолоченной рукой, к которой привязано было что-то вроде ковчега, сделанного из чистого золота и хранившего в себе небольшой Коран как талисман победы. Кто-то шутя заметил, смотря на этот ковчежец, что Коран обветшал и потерял свою чудодейственную силу.

При этом знамени находились три красивые бунчука, принадлежавшие также к сераскирским регалиям, это были золотые булавы с розовыми хвостами, красиво переплетенными белым, черным и красным конским волосом. Далее стояли три знамени пашей – два малиновые и одно зеленое с золотом. “Смотрите на эти трофеи,– говорил Паскевич окружающим,– это плоды славных побед, приведших вас к Арзеруму”.

От знамен граф прошел в палатку к сераскиру. Старый военачальник сидел на богатом ковре поджав ноги, обложенный подушками; рядом с ним помещался его эфенди-дефтердарь, худощавый старик с черной бородой, в белой чалме и зеленом халате; позади стояло трое красивых пажей с опахалами; тут же присутствовали какой-то мулла, дервиш и четыре прислужника: один держал трубку, другой кисет с табаком, третий – золотой кувшин с подносом, четвертый – полотенце. “И все эти лица,– замечает Радожицкий,– были сгруппированы точь-в-точь, как у нас обыкновенно группируют пашей в балетах”. Паскевич сел на стул перед сераскиром и через переводчика сообщил ему о новой победе, одержанной русскими в Европейской Турции над верховным визирем, который был разбит при Кулевче. Сераскир глубоко вздохнул. “Видно, пророчество Магомета сбывается,– заметил он своему дефтердарю,– турки должны быть побеждены христианами, а затем вскоре последует и конец миру”.

3 июня сераскир со всеми пашами отправлен был в Тифлис, а 7-го Паскевич праздновал взятие Арзерума большим военным парадом. Пока войска строились на цареградской дороге, главнокомандующий принимал, в сераскирском дворце весь генералитет, всех офицеров и знатнейших турецких сановников. Паскевич был весел, доволен, ласково разговаривал с присутствовавшими; но все заметили его необычайную рассеянность. Он, казалось, внимательно слушал то, что ему говорили, но нередко отвечал совсем не то, что его спрашивали. Он, видимо, был занят какими-то соображениями. “Все пустяки! Они (турки) потеряли дух, бегут и не хотят драться с нами!” – вот фраза, которую он повторял чаще других. “Действительно,– замечает один из современников,– обязанность Паскевича в то время была велика, и ему было о чем подумать: безопасность Закавказского края лежала на нем одном. Пускаясь с небольшими средствами на великие предприятия, он должен был безошибочно сообразить настоящее с будущим и присутствовать умом не в одном Арзеруме, но также в Тифлисе, Баязете, Дагестане, Ахалцихе, Гурии и между кавказскими горцами, и нигде не уронить чести русского оружия”. На этом выходе военный, губернатор города, генерал Панкратьев, представил ему, между прочим, Мамиш-агу, как главного деятеля, которому русские обязаны бескровным покорением Арзерума. Паскевич приказал подать золотую медаль на голубой ленте и возложил ее на агу. “Но ага не был весел,– говорит один очевидец,– он растерялся и все время стоял с опущенными глазами, вероятно, предчувствуя, что лента, обвивавшая шею его, превратится в роковую петлю, как только русские оставят Арзерум, и, кажется, заранее прощался со своей головою”.

По окончании выхода главнокомандующий отправился к войскам, где его ожидала уже тысячная масса народа, привлеченная любопытством невиданного зрелища. Молебствие совершалось на открытом воздухе. И с каким торжеством армянское духовенство, участвовавшее в сослужении, впервые развернуло свои хоругви и украсилось ризами, чего не смело делать при турецком правительстве. Два григорианские архиерея в богатых митрах, с красивыми жезлами, безмолвно и неподвижно стояли по сторонам русского протоиерея; их взоры были опущены долу и они горячо молились за тех, кто дал им право молиться всенародно перед лицом своей паствы, под ясным небом своей родины.

За молебствием последовало церемониальное вступление русских войск в Арзеруме. Впереди всех ехал Паскевич с начальником артиллерии и князем Бековичем-Черкасским, за ним шли полки и по тесным, грязным азиатским улицам выходили на единственную в городе площадь, где собраны были все старшины, беки, кадии и муллы в разноцветных шубах, полученных ими в дар от русского главнокомандующего. “Все эти важные турки в больших красных сапогах,– рассказывает один очевидец,– двигались медленно, как травяные жуки”. Граф с лошади сделал им рукой приветствие, и они, погладив свои длинные бороды, изъявили тем полное удовольствие, но угрюмые лица их скорее напоминали медведей, которых заставляли плясать поневоле. Множество женщин, окутанных чадрами, стояло на плоских крышах и с любопытством смотрело на суровых пришельцев севера. Музыка и особенно зурна, сопровождавшая татар, им очень нравилась, но зато мужьям и братьям их крепко не нравились наши лихие мусульманские полки, на которые они смотрели, “выворачивая бороды” и посылая им вслед проклятия, как вероотступникам. Армянские сарбазы, наряженные в смешные персидские костюмы и красные шапки, были для всех забавны; армянки с крыш указывали на них пальцами и хохотали, не узнавая своих соплеменников. Тут же пропародировало и человек десять конных курдов в пестром и широком одеянии...