Сергей Подгорный - Взгляд с нехоженой тропы

• Название: Взгляд с нехоженой тропы
• Автор: Сергей Подгорный
• Издательство: Вэсэлка
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990
• ISBN: 5-301-00520-0

В сборник вошли научно-фантастическая повесть и рассказы, в которых раскрываются загадки человеческой психики, неповторимый внутренний мир человека, торжество идеалов разума.

---

Взглянув на черную, словно нежилую, глыбу соседнего дома, Кукин не спеша прошел по двору, а потом побрел серединой шоссе к светящимся магазинным окнам, испытывая удовольствие от одиночества среди спящего села, от густой темноты и тишины августовской ночи.

Длинное здание магазинов стояло у обочины против развилки, где в шоссе вливалась дорога из села Ивановки. Фонари над магазинными дверями освещали полукруг перед зданием. Кукин сел на одинокую скамью, стоящую у границы этого полукруга, неторопливо, настраиваясь на долгое ожидание, достал пачку сигарет, закурил, посмотрел на другую сторону шоссе.

Он сидел как раз против ивановской дороги, сидел к ней правым боком; теперь, когда повернулся, слева — в углу между шоссе и ивановской дорогой — стали видны смоляно-черные на фоне чуть светлевшего неба кроны деревьев и побеленный штакетник, ограждающий территорию детского сада, за которым был уже пустырь, а за ним поля; метрах в тридцати — сорока от Кукина стоял облицованный керамической плиткой павильончик автобусной остановки, а по правую сторону дороги на Ивановку, далеко от нее отступив, протянулся порядок из пяти домов.

Все это Кукин оглядел рассеянно и вернул взгляд на силуэт павильончика, потому что там тускло светился какой-то фонарь. Кукин вглядывался, стараясь понять, что там такое.

Фонарь светил желто-зеленым светом, таким тусклым, что освещался только его отражатель, чуть повернутый в сторону Кукина. Для карманного он был слишком велик.

«Мотоцикл кто-то загнал в остановку, — определил Кукин, — включил малый свет… — И почему-то решил: — Мотоцикл с коляской».

Так прошло с полчаса, и со стороны села Кудрино Кукин услышал слабый гул мотора; он медленно, чуть заметно усиливался. Кукин, встав, начал нетерпеливо смотреть в ту сторону, и вскоре, когда машина шла временами на подъем, в небе стало возникать колеблющееся желтое свечение. Наконец она выскочила из-за поворота улицы, ослепив фарами. Кукин просяще стоял на обочине с поднятой рукой, но «Жигули» промчались мимо, и скоро их красные огоньки скрылись за другим поворотом.

«Черт… — огорчился он, возвращаясь на скамейку. — Но ничего: до утра еще далеко…»

Шум машины истаял, и вновь Кукина, сидящего у края освещенного пятачка, накрытого, будто черным колпаком, безлунной августовской ночью, обступила глубокая тишина.

Он вдруг поймал себя на том, что она кажется ему напряженной, и на том еще, что его все больше начинает что-то тревожить.

Еще только что, какие-то минуты тому назад, он чувствовал себя спокойно, словно бы даже хозяином спящего села. Его настроение можно было передать так: «Вы спите вот, а утром снова займетесь тем же, чем вчера и позавчера, а я добираюсь на вокзал и уже днем буду далеко отсюда, где ждет месяц интересной и вольной жизни…»

Но вот это настроение ушло, незаметно вытесненное тревогой, неясным беспокойством, как от ощущения опасности, которую он еще не может определить, но которая уже существует.

«Что это? — подумал Кукин, рассеянно застывая взглядом на пачке из под сигарет, валявшейся шагах в двух перед ним. — Чего вдруг?..»

Однако он со все растущей настороженностью вслушивался в себя и вокруг, мысленно всматривался в то, что произошло с момента, когда вышел за дверь квартиры, чувствуя с каждой минутой, что его странная тревога — не блажь, она следствие чего-то действительно таящегося в ночи, но чего — он не мог понять. Единственным событием с тех пор, как сел на эту скамью, было появление машины, безучастно промелькнувшей в сторону города, но легковушка — Кукин несколько раз мысленно проверил — не имела никакого отношения к возникшей тревоге.

Он пожал плечами (в этом пожатии было столько же досады, сколько беспомощности) и заметно суетливо прикурил сигарету. «Ладно… — успокаивающе сказал себе, застывая помимо воли в напряженном и боязливо-чутком раздумье, — хорошо, попробуем с другого конца… Ладно — пусть предчувствие опасности, но какой? Какой именно?..»

Он пережидающе вздохнул, чувствуя уже раздражение и от непонятно отчего возникшего беспокойства, и от своего бессилия найти его причину, повел в темноту рассеянным взглядом и вздрогнул, похолодев: взгляд споткнулся о тусклый фонарь у павильончика автобусной остановки. Еще не успев ни о чем подумать, Кукин, взвинченный настороженностью, одиночеством, темнотой и тишиной, понял, пораженный, что именно это и есть причина подспудно возникшей и растущей в нем тревоги.

Несколько долгих секунд, чувствуя, как разрастается необъяснимый страх, Кукин глядел на тусклый фонарь, потом перевел застывший взгляд на клумбу перед собой.

«Ну да… — потрясенно подумал он. — Как же я не увидел этого с самого начала?..»

Нет, конечно же, с самого первого взгляда он увидел все, что можно увидеть, просто заранее был уверен, что не может увидеть ничего этого, и подогнал увиденное под самое «естественное» объяснение, которое тут же и пришло в голову, но в подсознании, обостренном всей окружающей обстановкой, увиденное отложилось полностью, и все время, пока сидел на скамейке, ждал услышанную издалека машину, шла незаметная его сознанию работа, следствием которой и явилась непонятная тревога.

«Нет, это не фара мотоцикла… — ошеломленно подумал Кукин, уставившись растерянным взглядом на яркие пятна цветов. — Во-первых — сама форма, она ведь прямоугольная, у мотоциклов я таких не видел… А цвет… Он желто-зеленоватый, завораживающий, когда в него всматриваешься, призрачный и нереальный, словно… словно отражение неведомой луны… Я не видел такого никогда… И вот что еще: фара светила бы гораздо ярче, причем и стекло ее, и — главное — отражатель не были бы освещены так равномерно…»

Он снова коротко взглянул в сторону павильончика и окончательно утвердился: нет, это было что угодно — только не фара, и оно действительно существует, ему не мерещится.

«Ну ладно, ну хорошо, — упрямо думал он, противясь все растущему страху, — ну пусть какая-то светящаяся штуковина, но почему я боюсь? Почему?..»

«Почему же я боюсь так?..» — безжалостно уточнил он через минуту.

Он чувствовал, что этот, уже ощущаемый страх — лишь жалкий предвестник того, который неизбежно явится, если он будет теперь всматриваться в странный свет и тьму вокруг этого света.

«Но чего я боюсь?!» Это было для Кукина непостижимо. «Взять и пойти посмотреть, что там — да и дело с концом?» — в беспомощном отчаянии подумал он.

Кукин начал поворачивать голову, чтобы еще раз взглянуть на желто-зеленый свет, прежде чем встать, когда вдруг осознал, что уже давно слышит с той стороны негромкие звуки. Он слышал их и минуту, и две, и пять назад, может, и раньше, но не обращал внимания, потому что таких звуков просто не могло быть в природе: ни одно живое существо не могло издавать их, ни один механизм.

«Что это? Шумит в ушах от напряжения?..» — оцепенело подумал он, хватаясь за последнюю соломинку. Он заткнул на несколько секунд пальцами уши, и тихие, но чудовищные своей невероятностью звуки тот час же пропали, стал слышен лишь густой гул крови.

— Так… — шепотом выдавил Кукин, вглядываясь в свет и вслушиваясь в доносящиеся звуки уже как в реальность, чувствуя, что сзади на плечи наваливается, придавливает к скамье страх, подобного которому он не испытывал ни разу в жизни. Позже, уже сидя в кабине ЗИЛа, мчащегося в город по пустынному шоссе, и на вокзале, ожидая Ивана Семеновича, он пытался определить, на что — хоть отдаленно — были похожи те звуки.

Они, едва слышные, напоминали неимоверно быстрый шелест тысяч листов сухой бумаги, изменяющийся в едва уловимом ритме, для каждого листа своем, шелест, на который во множестве стремительно навивались, пульсируя, другие ноты, и тысячи тысяч ритмов сплетались в какой-то общий, который не могло охватить сознание.

Это было странным подобием музыки, словно бы втягивающей в себя, завораживающей до оцепенения и заставляющей холодеть от стремительно нарастающего ощущения того чудовищно чужого и непостижимого, что открывалось за тихим и безумным мельтешением звуков.

Кукин с усилием отвернулся. Как только он перестал всматриваться и вслушиваться, страх, еще не успевший по-настоящему навалиться, вновь стал отступать куда-то в глубину.

С того момента, когда понял: он не знает, что светится у павильончика, Кукин находился в состоянии ошеломленности, которое усиливалось.

«Ведь там есть что-то еще… какое-то движение… Что-то… — или кто-то? — есть…»- понимал он.

Да, вглядываясь до боли в висках в желто-зеленый свет, вслушиваясь в чудовищно странные звуки, он различал теперь во тьме какой-то силуэт… нет — силуэты и какое-то движение…

Несколько минут Кукин сидел без мыслей, считая, что запретил себе думать, чтобы собраться с силами, а на самом деле — ошеломленный и раздавленный. Да, что-то там определенно было: едва различимое, в которое наяву всматриваешься, словно во сне: всматриваешься, но оно не становится яснее.