Леонид Филиппов - Что-то вроде любви

• Название: Что-то вроде любви
• Автор: Леонид Филиппов
• Жанр: Прочее

---

* * *

Михаил Берг Успех Пелевина, который начинал как кондовый фантаст, объясняется как раз тем, что он соединил приемы модного (но в его случае упрощенного) постмодернизма с фантастической тематикой и не менее модным буддизмом. В результате - редкое для России сочетание: массовый успех и внимание критиков-интеллектуалов.

Ведущий Гм: Скажем так - и интеллектуалов в том числе:

Однако - снова постмодернизм! Ведь термин-то - нестрогий! Однако, если в определениях не умеют толком разобраться сами профессионалы и узкие специалисты, то нам тут и вовсе не место. о и вовсе промолчать никак нельзя. Итак, о постмодернизме - исключительно в нашем случае. Что может означать выражение "упрощенный постмодернизм"?.. И почему Пелевину вообще сие приписывается?

Блок Это - искусственная категория, как и все остальные. Когда слово (как материал для искусства) созреет, то эти категории отпадут. Их, в сущности, и не было никогда, они были лесами, построенными не самими художниками (ибо они создавать не помогают), а критиками (чтобы лазить на произведения словесного искусства и - за бревнами не видеть здания).

Алексей Зверев Постмодернизм теперь обнаруживают разве что не у античных авторов. У писателей Возрождения - во всяком случае. Стоило кому-то из писателей засомневаться в универсальности неких важных понятий - а много ли было таких, кто в этом не сомневался? - как естественно зарождалось сомнение и в том, что за подобными понятиями стоит некая единообразно понимаемая реальность. Так, стало быть, реальность не самоочевидна, а по меньшей мере проблематична, если она вообще не миф? о тогда язык вовсе не описывает мир, он его конструирует. Миров столько же, сколько языков описания. Как только это уяснено, начинается постмодернизм.

Ведущий Иначе говоря, любой истинный художник (разве что не фотограф-документалист), который просто по определению занят конструированием миров, а не их описанием, сегодня имеет шансы быть причисленным критиками к постмодерну. Если ставить вопрос так, тогда конечно, и Пелевин: А по поводу того, что язык - не средство описания, но активно действующее начало, строящее если и не миры, то само искусство, так это - не факт постмодернизма, но факт искусства вообще.

Бродский Конечно же, человеку естественнее рассуждать о себе не как об орудии культуры, но, наоборот, как об ее творце и хранителе. о если я сегодня утверждаю противоположное, то это потому, что кто-кто, а поэт всегда знает, что то, что в просторечии именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка; что не язык является его инструментом, а он средством языка к продолжению своего существования. Язык же - даже если представить его как некое одушевленное существо (что было бы только справедливым) - к этическому выбору не способен.

Александр Генис Пелевин не ломает, а строит. Пользуясь теми же обломками советского мифа, что и Сорокин, он возводит из них фабульные и концептуальные конструкции. Он сознательно деформирует изображение, подчиняя его своим дидактическим целям

Ведущий Именно! Дидактика, несомненно, присутствует. Можно спорить, хорошо это или плохо. Можно искать истоки этого явления в "советской фантастике". о уж относить учебные сказки к постмодерну:

Сергей Кузнецов Анекдот, оказывающийся притчей - ключ к поэтике романа Пелевина, в котором за байками и приколами проступает Послание:При желании можно назвать это "двойным кодированием" и прописать по ведомству постмодернизма, но лучше видеть в этом следование буддистской традиции:

Ведущий Согласен. А можно и еще проще - без всякой сакральности - просто: "смеясь, расстается с прошлым" . Мы здесь уже всё осмеяли и пытаемся кинуться в "Восток". А если и это осмеять?.. Останется искать что-то вообще своё, и искать это - только в себе ("Совершенный человек всё ищет в себе, несовершенный - в окружающем:") - если только хочется искать вообще. Шут - вот фигура, соразмерная ушедшему королю-царю-богу-идее. Только шут не любой, желательно - шекспировский. Ведь смеяться читателю предлагается над святым, а ему это так нелегко дается:

"Pelevin" Это очень хороший процесс - потеря координат. Потому что в конце концов человек приходит к тому, что единственная система координат это он сам.

Юнг Вся тяжесть авторитета, а вместе с тем и невиданная ранее религиозная ответственность, была возложена на индивида: Запад, с его дурной привычкой верить и развитым научным и философским критицизмом оказывается перед настоящей дилеммой. Он либо попадает в ловушку веры и без малейшего проблеска мысли заглатывает такие понятия, как прана, атман, чакра, самадхи и т.п. Либо его научный критицизм разом отбрасывает их как "чистейшую мистику"

Ведущий Кстати, вот и вся "модность" буддизма в наши дни: Юнг писал это в начале века.: Да что там Юнг. Давайте-ка вспомним о "моде" в русской литературе на "буддизм", каковая имела место за полвека (!) до Юнга. Рискну в этой связи еще один раз предложить участникам игру: дадим слово критику из другого времени, говорящему о другом писателе. Совсем о другом! Посмотрим, до какой степени сказанное относимо к Виктору Пелевину. И - не только к нему:

Вогюэ Под соединенным влиянием старинного арийского духа в народе и уроков Шопенгауэра в образованных классах, мы видим в России настоящее воскресение буддизма, - я не могу назвать иначе это направление.

:Мы узнаем здесь старое индусское противоречие между нигилизмом или пантеистической метафизикой и слишком высоко поднятыми требованиями нравственного совершенства.

Ведущий Пусть сегодня критик произнесет последнюю фразу - по отношению, сажем, к героям "Желтой стрелы". И пусть тот, кто это может опровергнуть, первым бросит в него чем-нибудь твердым. Диском, например:

Вогюэ Этот буддистский дух, усиленно стремящийся расширить еще более понятия евангельского милосердия, пропитал народную литературу какой-то растерянной нежностью к природе, к самому смиренному созданию, к страдающим и лишенным наследства.

Ведущий Последнее, конечно, не столь явно в Пелевине: какие уж нынче нежности с природой, эта тема, перефразируя Жванецкого, пока что уже мертва. ынче у нас мухи - отдельно (с комарами), а природа отдельно:Однако обвинения в холодности и унылом эгоцентризме - их мы тоже отметаем как несостоятельные - наличие именно нежности, и именно растерянной (ну куда вот, скажите, ее приткнуть иронику, не рядом же с этим нашим любимым "ничего святого" ?) в пелевинской прозе должно быть очевидно всякому непредвзятому и внимательному читателю. Другое дело, что такие материи как жалость и некое со-чувствие к сараю, бройлеру или хотя бы к бывшему обкомовцу, сменившему пол и промышляющему ныне валютной проституцией - подобное нам не совсем привычно и не сразу может быть понято. Да даже и более традиционное - милость к павшим, только, извините уж, к павшим буквально: уже не живым, но еще не совсем сие осознавшим даже и такое больно смахивает по первости на черный юморок: о - не надо спешить. е станем уподобляться некоторым, не способным нырнуть глубже самой поверхности (или, если хотите, подняться выше сандалии). Лучше вспомним слова Бродского о диктате языка, а заодно и школьное - о роли детали. Так вот , у Пелевина - вообще едва ли не только детали. Даже и в романах, тем паче - в рассказах . А сюжет : а что сюжет? Сюжет - он так, для сцепки. Сборник анекдотов - ну, примерно, как "Евгений Онегин" - местами, конечно. Ясное дело, что подобный стиль не может не раздражать серьезных господ от критики: о серьезных вещах (подошва, подъем, голенище:) - и говорить надо всерьез, простым и понятным языком. Однако ни о роли языка, ни о роли "мелочей" мы не помним: мы разучились читать внимательно. (Так и слышу возмущенно-презрительное: подумаешь, бином ьютона, чего там не понимать - хохмы и эпатаж:)

Вогюэ Он оставляет пошлости место, потому что та имеет место в жизни, а он желает дать о жизни полный отчет; но так как художник не оказывает особенного предпочтения сюжетам, в самом основании которых лежала бы пошлость, то последняя, как и в жизненных явлениях, занимает у него, в конце концов, очень незначительное место.

Ведущий :А разучившись внимательно читать , мы только и способны различить, где "новаторство" - неформалка, чернуха, новояз, наконец, постмодернизм - всеохватный и универсальный , - а где - "классика". ам уже трудно видеть в языке не инструмент для экспериментального моделирования ("выращивания кактусов") и даже не вожатого (по Бродскому), а всего лишь холст и кисть художника. Потому и остаются порой незамеченными главные, узловые слова. Такие, например, как "снова" в первой же фразе "ики" или вот то чапаевское "дальше полетел, надо полагать". А ведь без них то, что скрыто под верхним слоем, заметить непросто. Да и желание перечитать может не возникнуть: все понятно и так:Вот и остается невостребованной и неразвитой наблюдательность - та самая, которая будучи направлена в "полезное" русло, способна обычного шутника-балагура превратить в Мастера: