Василий Минаков - Фронт до самого неба (Записки морского летчика)

• Название: Фронт до самого неба (Записки морского летчика)
• Автор: Василий Минаков
• Издательство: ДОСААФ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1977

Аннотация издательства: В документальной повести Героя Советского Союза В. И. Минакова рассказывается о боевых подвигах летчиков Черноморского флота, воспитанниках Ейского военно-морского авиационного училища, в трудный период Великой Отечественной войны, летом и осенью 1942 года. Книга адресуется массовому читателю.

Так обозначены страницы книги [44] (страница предшествует номеру).

lenok555: Следующие две книги мемуаров В. И. Минакова — "Командиры крылатых линкоров" и "Гневное небо Тавриды".

---

В то далекое ясное утро мы, стайка минводовских пацанов, лежали рядком на высоком берегу Кумы: отсюда хорошо был виден аэропорт — наша общая гордость. В жарких спорах, чей город лучше, — а спорить было с кем, в Минеральные Воды на лето съезжалось к родным и знакомым множество ребят и из дальних, и из окрестных городов — аэропорт был нашим главным козырем. Мы лежали на высоком берегу и, подперев подбородки локтями, завороженно следили за самолетами. Они появлялись из-за слепящего горизонта, делали круг над изгибом Кумы и, развернувшись у кирпичного завода, неторопливо опускались на посадочную полосу. Нам оставалось лишь дать оценку. Какой лучше зашел, мягче сел, точнее вырулил к месту высадки пассажиров. То же и в отношении взлета, первого круга над аэродромом, набора высоты. Конечно, при этом между знатоками нередко вспыхивали и кратковременные дискуссии, в которых шли в ход не одни лишь словесные аргументы… Может быть, так и прошел бы тот день содержательно, как и все летние дни каникул, если бы по выжженному лугу в излучине быстрой Кумы не скользнула вдруг необычно короткая и поразительно быстрая тень. Мы мгновенно задрали головы. На нас молча несся невиданный маленький самолет: вместо привычных букв и цифр на его коротких широких крыльях пламенели огромные звезды…

Мы так и остались с раскрытыми ртами. А он тем временем развернулся, низко прошел над заводскими трубами и, не делая круга, приземлился за полосой кустарника, на незанятом поле слева от нас.

Мы очнулись, вскочили, стремглав помчались к нему. Длинный Сашка Черняховский несся впереди всех. Это было, конечно, досадно и даже, пожалуй, не очень-то честно с его стороны. Не у всех же ноги, как у кузнечика! Должно быть, осознав это, он оглянулся, замахал руками, как мельница:

— Василь, Санек, да скорей же!

Но мы и так выдыхались. Еще и орет! Кусты кончились, выскочив на поляну, мы остановились как вкопанные. Прямо перед глазами, опершись на короткие, сильные лапы, стоял новенький темно-зеленый истребитель, а рядом…

Рядом с машиной стоял человек. И был человек этот так красив, что страшно казалось глядеть на него, замирало сердце. И все равно я глядел и глядел, и боялся моргнуть, чтобы поглядеть на него подольше.

— Здорово, орлы!

Помню, меня поразило, что такой человек может говорить обыкновенным, даже веселым голосом. Тут только и смог я в отдельности разглядеть коричневую кожаную куртку, шлем с поднятыми на лоб очками, большую, до колена свисшую на тоненьком ремешке планшетку с картой под целлулоидом, синие галифе, блестящие хромовые сапожки.

— Ну, что молчите, огольцы? — деловито окинув взором нашу запыхавшуюся компанию, улыбнулся летчик. — Или воды в рот набрали?

Мы смущенно опустили глаза, не зная, что ответить,

— Ну-ну, — видимо, понял он наше душевное состояние. — А, кстати, водички у вас случаем не найдется?

— Найдется! Найдется! — сразу ожили мы.

Через несколько минут он, уже без кожанки и шлема, жадно пил холодную ключевую воду, а мы с нескрываемым восторгом следили за каждым его глотком. [10]

— Спасибо, ребята, хороша водица, — похвалил, вытирая губы. — А ведерко поставьте под куст, еще пригодится. Сейчас прилетит много самолетов. Кто первый их увидит, получит подарок. Договорились?

— Договорились! — дружным хором, как в первом классе, ответили мы.

— Молодцы! Помощники! Следите за воздухом, а я пока займусь машиной.

Каждый выбрал себе наблюдательный пост. Всматриваясь в небо до боли в глазах, я время от времени оглядывался на летчика, возившегося с мотором: совсем молодой, а на голубых петлицах уже по «шпале»!

Он закрыл капот, спрыгнул с крыла на землю.

— Ну, что, разведчики, не видать моих соколов?

— Пока нет!

Летчик взглянул на часы, покачал головой:

— А по времени пора бы…

И тут я увидел над горизонтом точку, другую…

— Вижу! Вон они! — закричал хриплым от волнения голосом.

Все повернулись, куда я показывал, принялись считать:

— Три, четыре… шесть… восемь!

— Как тебя зовут? — подошел ко мне командир. Я ответил.

— А отца?

— Иваном, — ответил за меня Черняховский. — Иван Иванович, машинист на паровозе!

— Острый у тебя глаз, Василий Иванович. На-ка вот, держи!

И протянул руку. На крепкой широкой ладони лежала свеча от мотора с чуть приконченным фарфором.

— Бери. Это тебе запал на будущее. Ведь хочешь стать летчиком?

— Очень… — смущенно ответил я и двумя пальцами взял свечу. Она была еще теплая. Ребята молча окружили меня, разглядывали, сопели. А у меня сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

— А теперь, братцы, слушай мою команду. По кустам!

Летчик достал из кармана ракетницу и выстрелил вверх.

В ответ над самолетами тоже взлетела зеленая ракета. И один за другим они стали заходить на посадку. Приземляясь, становились в ряд с машиной командира. Поочередно подбегали к нему, молодцевато докладывали, потом с удовольствием пили воду из нашего ведерка.

Вскоре из аэропорта подъехали автозаправщики. Послышались четкие, непонятные команды. Все казалось необыкновенным: и молодые, ловкие пилоты, и ровный строй блестящих короткокрылых машин…

Сашка Черняховский сунулся к командиру:

— Еще воды? Мы мигом!

— Спасибо, — негромко ответил тот. — Мы сейчас улетаем.

Его подчиненные уже рассаживались по кабинам, по очереди поднимали руку.

Командир подмигнул мне:

— До скорого свидания в небе!

Выпустив легкие клубочки дыма, самолет взревел, лопасти винта слились в сверкающий круг, вся окрестность заполнилась мощным гулом. После короткого пробега, круто отрываясь от земли, истребители один за другим взмывали в небо. Мы молча провожали их взглядами. Когда последний растаял в голубизне, бросились на опустевшее поле. Ни клочка ветоши, ни папиросного окурка, ни обрывка бумаги не осталось на том месте, где минуту назад стояло девять чудесных машин. Только еле заметный дымок, растворенный в прозрачном воздухе, да теплая фарфоровая свеча в моей потной руке…

И еще это чувство — щемящая, непонятная грусть, которая и теперь заполняет сердце. Где он, тот замечательный командир? Один из самых мне близких на свете людей, хоть никогда и не знал, и не мог знать об этом. Водит отважных своих ястребков в дымно-багровое небо над черной, изрытой воронками степью или уже отводился, врезался в стаю фашистского воронья и полыхнул ярким пламенем в первый же день войны над кипящим Бугом? И если так, если это случилось, то я клянусь заменить его в боевом строю и тем самым отдать ему долг за ту дорогую мне встречу, за скромный, но бесценный подарок — свечу, осветившую всю мою жизнь…

Мы гурьбой возвращались в город. Свеча ходила по рукам. По горящим глазам я видел, как ребята завидуют мне.

— А ты, Санек, хотел бы стать летчиком? — допытывался Саша Черняховский. [12]

Саня Разгонин щурил глаза, дипломатично уклонялся от ответа:

— Не знаю. Чтобы летать, надо вот тут иметь железо, понял? — Санька убежденно постучал кулаком в свою щуплую грудь.

— И стальные нервы! — поддакивали ребята.

Меня не спрашивали: тут дело было уже решенное. Даже как-то стихали, когда обращались ко мне.

Домой я вернулся поздно.

— Где это тебя носит? Целый день голодный!

Мать укоризненно качала головой, хотела продолжать, но я уже не слушал ее. "Батя приехал!" — бросился в комнату. Отец с газетой в руках отдыхал на диване.

По целой неделе он ездил с составами, и каждое его возвращение было для меня праздником. После моих расспросов, где он был, как съездил, отец в свою очередь спросил:

— А как твои дела, сынок? Матери помогаешь? Как раз со двора донесся ее голос:

— Иди ешь, гулена!

— Подожди, мам, нам поговорить надо… Но отец похлопал меня по плечу:

— Иди, иди! У матери дел невпроворот. Поговорим, успеем.

С едой я расправился молниеносно. После ужина не мог найти себе места: свеча жгла карман.

— Что с тобой, Василь? — мать прикоснулась к моему лбу. — Глаза горят… Не заболел ли?

Прошмыгнув наконец в комнату, я обо всем рассказал отцу. Он повертел свечу в руках, не торопясь закурил. Тихо, серьезно проговорил, выпустив клуб дыма:

— Береги. Подарок с большим смыслом… Укладываясь спать, я еще услышал:

— Что это сегодня с Василем творится? Сам не свой!

— Ничего, мать, мало ли там у них, у мальчишек… Имеет человек право на свои секреты…

Заснул я моментально, точно сделав какое-то важное дело.

А теперь вот не засыпалось. Война… Пока она существовала для нас лишь в сводках Совинформбюро, в постоянно сосущей душу тоске, в чувстве безвинной вины перед теми, кто где-то сражается, гибнет. И, конечно, в ожесточенном стремлении как можно лучше подготовиться к будущим схваткам…[13]