Анри Лёвенбрюк - Завещание веков

• Название: Завещание веков
• Автор: Анри Лёвенбрюк
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-303-5

Прожив полжизни в Америке, француз Дамьен Лувель возвращается на родину, узнав о внезапной смерти своего отца. Здесь он обнаруживает, что Лувель-старший посвятил долгие годы исследованиям загадочной реликвии — Йорденского камня — чья двухтысячелетняя история связала воедино судьбы первых христиан, тамплиеров, франкмасонов, Леонардо да Винчи и Наполеона. Вскоре выясняется, что именно эти исследования стоили историку жизни, но Дамьен все же решается продолжить их.

---

— Пусть так, — вмешалась Софи. — Но что из этого следует?

— Так вот, именно в этом, быть может, и состоит ваша тайна… В любом случае хорошо известно, что Леонардо очень дорожил этой картиной.

— А вы не знаете, как она создавалась? — спросил я наобум.

— Я могла бы часами рассказывать о геометрической конструкции «Джоконды», о взгляде, улыбке, положении рук. Но не вижу, чем это может помочь вам. Возможно, вам следовало бы привезти эту копию с карандашными пометками, тогда я могла бы увидеть то, что вы не заметили. Что еще сказать вам? У «Джоконды» очень интересная цветовая гамма. Леонардо писал маслом, разбавляя его каким-то раствором, что позволяло ему делать почти прозрачные мазки. Благодаря этому он мог постоянно менять выражение лица, добиваясь совершенства. Он называл это сфумато.

Я взглянул на Софи. Быть может, интересная зацепка. Наверное, в тот момент в нас заговорил один и тот же инстинкт. Мы ощутили одно и тоже предчувствие.

— Я сейчас покажу тебе копию, — пообещала Софии. — Возможно, карандашные пометки скажут тебе больше, чем нам. Но сначала поговорим о «Меланхолии», что ты можешь сказать о ней?

— Ну, это совсем другая история. Потому что здесь мы имеем дело с символической гравюрой, и она не из самых простых! Каждый квадратный сантиметр ее насыщен символами. И вы можете себе представить, сколько различных интерпретаций выдвинули историки и искусствоведы с момента ее создания!

— А если резюмировать все это очень кратко? — настойчиво спросил я. — Что означает, например, ангел…

— Это не ангел! — поправила Жаклин, вздернув голову. — Это аллегория. Аллегорическое изображение меланхолии, само собой! Впрочем, точное название гравюры не «Меланхолия», а «Меланхолия I». И, поверьте мне, по поводу этой латинской буквы или цифры было высказано немало глупостей. Оставим это. Итак, центральный персонаж представляет собой аллегорию, которая имеет все атрибуты классической Меланхолии, вплоть до спящего у ее ног пса, и все символы, имеющие отношение к Сатурну, такие, как летучая мышь, весы, жаровня алхимика, пылающая, если я не ошибаюсь, на заднем плане.

Софи достала из рюкзака копию гравюры и протянула подруге.

— Спасибо. Да, вы сами видите, что многие элементы наводят на мысль о христианской неоплатонической интерпретации творения как математического порядка…

— Что? — переспросил я. — Гм, не надо слишком умных слов, пожалуйста! Давайте попроще… Мне очень жаль, но жаргон искусствоведов вызывает у меня мгновенную аллергию.

Она улыбнулась:

— Скажем так, Альбрехт Дюрер, подобно Леонардо да Винчи или Джакопо де Барбари, считал, что между геометрией и эстетикой существует теснейшая связь. Искусство заключено в самой природе, в красоте законов природы, гармонии, геометрии, арифметике…

— Хорошо! Хорошо! Я прочту вашу диссертацию! Но в чем смысл этой гравюры в целом?

— В общем, Меланхолия констатирует ущербность светского познания. Вы улавливаете?

— Смутно…

— Какой бы ни была наша эрудиция, какими бы ни были наши познания в сфере искусств — например, семь свободных искусств, представленных на гравюре лестницей с семью перекладинами, — мы никогда не достигнем абсолютного знания.

Я взглянул на Софи. Связь с нашей загадкой внезапно показалась мне очевидной. Абсолютное знание. Ведь это и есть послание Иисуса? Разве не был Иисус посвященным, тем человеком, который и получил это знание?

— Я могла бы анализировать символику гравюры в течение многих часов, — вновь заговорила Жаклин, — но самое интересное — это связь между Леонардо и Дюрером. Вот это настоящая тайна.

Жаклин потушила окурок в пепельнице, лежащей на диване, и слегка придвинулась к нам.

— Неизвестно, встречались ли они, — пояснила она. — Дюрера часто называли «северным Леонардо», потому что он испытал сильное влияние итальянского художника. По правде говоря, Дюрер был околдован его искусством. Например, он скопировал геометрические узлы «Академии» Леонардо и продолжил многие его исследования относительно природы и пропорций человеческого тела. Известно также, что Дюрер интересовался циркулем Леонардо, позволявшим создавать овалы, не говоря уже о знаменитом проспектографе, который немецкий художник изобразил на четырех гравюрах в подражание тому, что был нарисован Леонардо. Да вот же, многогранник на гравюре «Меланхолия» — несомненно, дань уважения мэтру!

— Да уж, намеков набирается порядочно…

— Есть одна картина середины шестнадцатого века, иными словами, созданная через три десятка лет после смерти Леонардо, где он стоит между Тицианом и Дюрером.

— Могло это означать, что они действительно встречались? — осведомилась Софи.

— Точно сказать нельзя, но это правдоподобно! Картина приписывается мастерской Аньоло Брондзино. Неизвестно, была ли она написана в честь этих знаменитых людей или же в память о реальном событии. На картине Леонардо разговаривает с Дюрером, повернувшись спиной к Тициану, которого словно бы игнорирует. Создается впечатление, что интересует его только Дюрер. Он как-то странно жестикулирует, будто что-то объясняет немецкому художнику.

— Интересно.

— В любом случае мы знаем, — продолжала Жаклин, — что Дюрер приезжал в Италию, и в одном из писем он, как мне кажется, недвусмысленно намекает на Леонардо. Подождите, я сейчас уточню.

Жаклин поднялась и скрылась в боковой комнате. Я с тревогой посмотрел на Софи.

— Вы полагаете, она сумеет что-то найти в этом бардаке? — прошептал я.

Журналистка улыбнулась:

— Не знаю, как она это делает, но ей всегда удается отыскать то, что нужно…

Жаклин в своем широком шерстяном платье появилась вновь через несколько секунд. В руках она держала огромный том, открытый на нужной странице.

— Вот. Это письмо было написано в октябре тысяча пятьсот восьмого года. Дюрер говорит, что отправляется из Болоньи в Венецию «в силу любви к тайной перспективе, которой может обучить меня один человек». Это цитата.

Она с гордостью взглянула на нас:

— Если он имеет в виду не Леонардо, я готова уши себе отрезать.

Я фыркнул.

— В этом нет необходимости, — вмешалась Софи. — Мы тебе верим! Короче говоря, существует некая связь между Дюрером и Леонардо, а также между «Меланхолией» и Леонардо, это так?

— Совершенно верно, — подтвердила Жаклин. — Но ты должна мне показать рукопись Дюрера и вашу «Джоконду».

— Конечно, но мы уже завтра уезжаем обратно и оставить их тебе не сможем.

— Значит, у меня есть только одна ночь.

Софи ответила ей смущенной улыбкой:

— Послушай, если ты ничего не найдёшь, не принимай это близко к сердцу. Ты нам уже помогла.

— Я хочу посмотреть, что можно сделать. Ночевать будете здесь?

— Нет-нет, — возразил я. — Мы не хотим стеснять вас! Найдем какой-нибудь отель.

— В такой час? Это непросто!

— Мы не хотим злоупотреблять твоим гостеприимством, дорогая, — объяснила Софи.

— Но вы меня совсем не стесняете. Мне все равно придется убить ночь на решение вашей загадки…

— Ладно, мы согласны, — сказала Софии, прежде чем я успел отказаться.

Жаклин, конечно, была милейшим человеком, однако от мысли о том, что придется ночевать в доме любовницы Софи, я был отнюдь не в восторге. Но пришлось смириться.

В это мгновение в кармане у меня зазвонил телефон. Я не знал, нужно ли отвечать, и вопросительно посмотрел на Баджи. Словно спрашивал разрешения. Тот пожал плечами. Я вынул мобильник и нажал на кнопку. Это был священник из Горда.

Он уже приехал в Париж, говорил торопливо и был явно встревожен. Не дав мне и слова вставить, он просто назначил время и место нашей встречи.

— Вы сможете прийти завтра в час дня в церковь Монтессон, в западном предместье?

— Послушайте, я… я сейчас не в Париже. Не знаю, успею ли я вернуться.

Я повернулся к Софи. Порывшись в сумке, она достала обратные билеты. Поезд прибывал в Париж в 14.17.

— Невозможно, — объяснил я священнику. — Давайте лучше в четыре.

— Договорились. В четыре часа дня в церкви Монтессон. Кюре — мой друг. Нас никто не потревожит. На время нашей беседы церковь будет закрыта. До завтра.

Он тут же повесил трубку.

Я закрыл телефон и сунул его в карман. Софи смотрела на меня вопросительно.

— Это священник из Горда. Он назначил мне встречу на завтра.

Я не хотел говорить больше при Жаклин. Софи кивнула.

— Ну, — сказала ее подруга, вставая, — ужин можно заказать только в китайском ресторане. Вы не против? В такой час выбор у нас небольшой. Но сначала я покажу вам ваши спальни. Их только две, кому-то придется спать вместе…

— Я буду спать с Дамьеном, — произнесла Софи самым непринужденным тоном.

От изумления я даже попятился. Жаклин сдвинула брови, потом улыбнулась: