Вэл Хаузлз - Курс — одиночество

• Название: Курс — одиночество
• Автор: Вэл Хаузлз
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

Из предисловия В. Войтова:

«Курс — одиночество» — книга, написанная участником Международной трансатлантической гонки яхт-одиночек в 1960 году Вэлом Хаузлзом. Прошло шесть лет, прежде чем Хауэлз взялся за перо. В эти годы он принял участие ещё в одной гонке яхт-одиночек через Атлантику (1964 г.) и совершил несколько одиночных плаваний на более короткие расстояния.

В наших издательствах вышло в свет уже несколько книг мореплавателей-одиночек. «Курс — одиночество» займёт среди них особое место как по художественной ценности (она читается на одном дыхании), так и по глубине проникновения во внутренний мир человека, оказавшегося лицом к лицу с океаном.

---

Возбуждение и нервный запал в связи со стартом и неприятной первой ночью начали спадать; после этого, как водится, душа осознала, что моё доброе старое тело нуждается в настоящем отдыхе. Я проспал не больше двадцати минут и проснулся от ощущения, что на борту что-то неладно. Трудно объяснить, чем вызвано то шестое чувство, которое развивается у некоторых людей, но я проснулся с отчётливым сознанием какого-то непорядка. Одно дело, если бы я грезил, лежа в спальном мешке, и меня что-то встревожило бы, а тут я открыл глаза, твёрдо зная, что яхте грозит беда. Я немедленно встал и выглянул из люка — не хочет ли кто-нибудь на нас наскочить. Потом хорошенько осмотрел палубу. Мачты и такелаж. Автоматическое рулевое устройство. Всё в порядке. Значит, что-то случилось внизу. Сидя на ступеньках трапа, я обозрел каюту. Более или менее чисто, всё на месте. Однако моё шестое чувство, или мой ангел-хранитель, назовите это как хотите, продолжало меня предостерегать. Или это мой нос? Ну конечно. Вот опять повеяло: странный запах, явно что-то необычное… Очень странный запах. Начав с кормы, я проверил все рундуки — иногда влажная шерстяная одежда невесть почему вдруг начинает преть в тепле плотно закрытого рундука, но ничего подобного не обнаружил. Да и рано, переход только начался. Понюхал в камбузе — ничего. А в следующую минуту снова уловил слабый, однако настораживающий запах. Он шёл определённо с носа. Я протиснулся мимо мачты, опустился на колени и окинул взглядом мешки для парусов, запасные концы и другое снаряжение, хранившееся в носовой части. Качка была изрядная. Яхта по-прежнему шла бейдевинд, с запада набегал сильный накат, да северо-западный бриз ещё увеличивал толчею. Поэтому носовую палубу сильно захлёстывало, и часть воды через носовой люк просачивалась вниз. Этот люк никогда не был совершенно водонепроницаемым, а после поломки ему стало ещё дальше до совершенства. Вот яхта снова зарылась, зачерпнула носом воду, и я увидел, как струйка сбежала с комингса на рундук, в котором хранилась батарея. Ну конечно: батарея. Я открыл рундук. Ух ты, чёрт, корпус аккумулятора развалился, и почти вся кислота вылилась наружу. А часть воды, стекающей с комингса, попадала на оголённые свинцовые электроды. Вспомнились давно забытые уроки химии двадцатилетней давности. Хлор — на яхте пахло хлором, чуть-чуть, но достаточно явственно.

Я отбросил в сторону крышку рундука, взял клеенчатую куртку и накрыл батарею, чтобы предохранить её от солёных брызг. Потом вернулся в кормовую часть яхты и сел на краю койки у подветренного борта, чтобы поразмыслить над случившимся. Причина происшествия была достаточна ясна. Я привязывал батарею линем в Плимуте, когда всё, и линь в том числе, ещё было сухим. Потом яхта начала черпать воду, часть воды просочилась внутрь, мокрый линь натянулся и раздавил аккумулятор. Вообще с радиостанцией всё было сделано наспех, кое-как, и, кроме меня, винить в этом некого. Стандартный эбонитовый корпус аккумулятора не был рассчитан на применение в море, надо было сделать для него деревянный ящик. Ещё один урок… А сейчас нужно придумать, как быть, что делать с батареей и растёкшейся в трюме кислотой. Я решил выбросить то, что осталось от аккумулятора. Прежде чем приступать к делу, надел резиновые сапоги, робу и сохранившиеся, на моё счастье, старые перчатки, затем отправился на нос. Учитывая вес аккумулятора, задача эта была нелёгкая, а тут ещё качка, теснота, и работать приходится, согнувшись в три погибели. Ушло порядочно времени на то, чтобы извлечь аккумулятор из рундука, оттащить его на корму, перенести через трап, спуститься в кокпит, поставить аккумулятор на сиденье и, наконец, выждав, когда яхта накренится под ветер, сбросить за борт эту чёртову штуку.

Зачерпнув всё тем же пластмассовым ведром чудесной, чистой морской воды, я вылил её на робу и сапоги, смыл кислоту, пролившуюся из аккумулятора, когда я прижимал его к груди, потом спустился вниз завершить дело. Без сомнения, в трюм попало изрядное количество серной кислоты, и я спрашивал себя, как это отразится на скрепляющих яхту медных гвоздях. Скорее всего плохо… И я выливал в трюм одно ведро морской воды за другим. Когда она громко заплескалась, я всё откачал, потом снова налил. Опять откачал. Так я споласкивал и откачивал, пока не проникся уверенностью, что корпус и рундук, где стоял аккумулятор, обеззаражены. Но вот, наконец, работа закончена, можно посидеть на койке, отдохнуть. Сорок пять минут ушло у меня на эту операцию, я здорово устал.

По-моему, я заслужил стаканчик. Я налил себе побольше виски и немного воды. Но первый стаканчик просто требовал какого-нибудь тоста, поэтому я торжественно выпил за успех Американской радиокорпорации, чей великолепный передатчик по-прежнему был крепко привинчен к подволоке. А заодно я пожелал успехов огайской компании «Толедо Бэттери», без продукции которой вся эта коробка с разными мудрёными штуками была абсолютно никчемной.

V

Давайте привыкать к ритму океана. Нам предстоит изрядный переход.

Пока я возился с аккумулятором, ветер притих, и, потягивая виски, я сообразил, что сейчас пора отдать рифы и идти под полным гротом. Но хотя надо было заняться яхтой, я продолжал сидеть на койке; острые переживания благотворно подействовали на меня.

Каюта казалась мне какой-то другой, не такой маленькой, как прежде, но ведь это вздор. Какая была, такая и есть, и всё-таки она стала, да, да, стала больше на вид. Обречённый на вечную роль опоры для чайников и кастрюль, примус покачивался на подвесе в лад корпусу и визгливо жаловался на свою судьбу. В рундуке под моей кормой, подчиняясь ритму наката, — то банка бряк, то кружка звяк. Струйка воды покатилась по матче, сперва нерешительно, потом, приняв подкрепление с палубы, побыстрее. С мачты капля через степс сбежала в трюм, где присоединилась к миллиону себе подобных, образующих пойло для некоего воображаемого существа. Несколько галлонов трюмной воды, ничего особенного, любая доска, прибитая гвоздями, чуточку ходит, и любое деревянное судно протекает, это не причина для тревоги. Однако плеск воды в трюме помог мне, так сказать, сфокусировать сознание, и я более чётко осмыслил своеобразие ситуации.

Воскресный вечер, всего каких-нибудь тридцать шесть часов — правда, довольно беспокойных часов — прошло с начала гонок. Только что я спасся от газового отравления. Или я сгущаю краски? Известная опасность, несомненно, была. Волны вынуждали задраивать люки, так что каюта не очень хорошо проветривалась. Не зная, сколько в ней скопилось хлора и сколько может вынести спящий человек, я не собирался слишком долго размышлять об этом происшествии.

Мне полагалось быть на палубе, отдавать рифы, а я всё сидел сложа руки и обдумывал, какой урок можно вынести из треволнений последних дней. Весьма прозаический: думай о том, что ты ешь и пьёшь, если тебе завтра выходить в плавание на малом судне при крепком зюйд-весте. Но это всякому дураку известно. Надо серьёзнее относиться к подготовке судна: каждая мелочь важна, это теперь яснее ясного, буду твёрдо знать, что поспешность в приготовлениях недопустима. Но, пожалуй, самое важное, что я пока вынес из выполняемого упражнения, — жди неожиданного. Какой-нибудь пустяк, вроде натянувшегося от воды линя, способен по меньшей мере вызвать маленькую драму. Вот что занимало мои мысли, пока я потягивал виски, и окружающее всё больше поглощало меня. Каюта в самом деле увеличилась: в ней стало больше простора для моего съёжившегося «я».

Выждав, когда яхта накренилась, я соскочил с койки, потом сдёрнул брезент с люка и, стоя на нижней ступеньке трапа, высунул наружу голову и плечи. В стаканчике, который сжимала моя рука, ещё оставалось примерно на треть виски с водой. Я уныло посмотрел на янтарную жидкость. Что-то она не прибавила мне бодрости, скорее наоборот. Пренебрежительно фыркнув, я выплеснул смесь через борт и, не сходя с трапа, поставил стакан на полку. Маленькие суда и длиннорукие мужчины отлично подходят друг к другу.

Проводив на запад вечерний свет, восточный горизонт грозно нахмурился, но впереди полоска гаснущей зари ещё не давала сомкнуться серому океану и темнеющему небу. Северо-западный бриз небрежно обращался с недогруженной яхтой. Подчиняясь голосу разума, я вышел на палубу, отдал рифы, выбрал фал и с удовольствием отметил, как чутко яхта реагировала на такую малость, как щедро вознаграждала мои усилия. Я спустился в кокпит и присел на несколько минут; только ноги успели озябнуть.

Курс вест-зюйд-вест сойдёт пока, а подует опять зюйд-вест — пойдём севернее. Не на век же этот норд-вест. Когда совсем стемнело, я стоял в кокпите и высматривал в ночи огни теплоходов. Вон их сколько. Одни уходят в плавание, тянутся на запад, огибая остров Ашент. Другие возвращаются к родным берегам, и даже самые жестокосердные члены команды поражены сладким недугом, который вызван приближением порта, где ждут невесты, жёны и другие любящие сердца. Убедившись, что путь свободен, я спустился, чтобы разжечь примус, что-нибудь приготовить и перекусить. Я чувствовал себя гораздо спокойнее, радовался, дурачок, как ладно всё идёт, не подозревая, что совершаю новую грубую ошибку.