Сергей Абрамов - Искатель. 1982. Выпуск №4

• Название: Искатель. 1982. Выпуск №4
• Автор: Сергей Абрамов
• Жанр: Прочие приключения

Ha I, IV стр. обложки и на стр. 2 рисунки В. ЛУКЬЯНЦА.

На II стр. обложки и на стр. 49 рисунки В. СМИРНОВА.

На стр. 61 рисунки Ю. МАКАРОВА.

На III стр. обложки и на стр. 110 и 127 рисунки К. ПИЛИПЕНКО.

---

Что же делать? Продолжать поиск? А где искать, у подруг Марьяны, если они у нее были? Можно попробовать. Только вряд ли человек с ее характером будет прятать ценности у подруги. И еще несколько безответных вопросов. Кому принадлежали эти ценности, если они существуют? По утверждению отца Никодима, при изъятии церковного золота или серебра ничто не пропало. Может быть, пресловутое сокровище было личной собственностью отца Серафима? И уже от него перешло к Марьяне? Тогда почему же она не вручила его Екатерине в день ее совершеннолетия и даже ничего не сообщила ей, продержав его в не известном никому тайнике до своей нечаянной смерти? Из-за недоверия к Василию Михееву или Андрею Востокову? Из опасения, что кто-нибудь из них будет претендовать на часть серафимовского наследства? Трудно ответить однозначно — никто не сознается. А заочно не проверишь: свидетелей нет. Остается единственная надежда — псаломщик, принявший протопопово хозяйство Марьяны Вдовиной, Последние дни покойного прошли на его глазах. Может быть, протоиерей перед смертью передал что-то Марьяне или сказал что-либо о судьбе подарка…»

В кабинете Саблина поджидали Глебовский и Князев.

— Какими новостями порадуете, Юрий Александрович? — спросил подполковник.

— Нет хороших новостей, Матвей Георгиевич. Есть негативная характеристика Андрея Востокова. Можно, конечно, вызвать его для «прощупывания». Только, я думаю, ничего нам этот вызов не даст. Приклеить Востокова к убийству Вдовиной пока просто нельзя.

— Пока? — вопросительно подчеркнул Князев. — А может быть, вообще нельзя? Биография, говоришь, негативная, но сейчас он чист — Веретенников проверил. В комиссионном им довольны. Да и твои епархиальные экскурсии пока безрезультатны. Пожалуй, соглашусь с Глебовским: надо заканчивать следствие и передавать дело в суд.

— Повременим, — осторожно сказал Глебовский.

Подполковник даже не понял — так удивился он реплике следователя.

— Как повременим? Зачем?

— У Саблина еще тлеет уголек надежды. Впрочем, Юрий Александрович, объясните подполковнику все сами.

Саблин взглядом поблагодарил Глебовского.

— Когда Вдовина покинула дом отца Серафима, — начал он, — услужать ему стал псаломщик. В церковной иерархии это дьячок. Готовит церковь к утренней и вечерней службе, помогает священнику и дьякону при богослужении, поет псалмы, обходит молящихся с шапкой по кругу, иначе говоря, с тарелочкой для пожертвований — что-то вроде «шестерки» в причте. Этот псаломщик после Вдовиной ближе всех стоял к протоиерею. Тот и умер у него на руках. Так вот: сейчас он еще жив и, по словам дьякона, довольно бодр, несмотря на свои восемьдесят с лишним. Уж если он ничего не слыхал о сокровище, сдаюсь.

— А я не настаиваю на сдаче, Матвей Георгиевич, — сказал следователь. — Саблин проник в закрытый мир и от одного к другому в этом мире может что-нибудь узнать об интересующих нас ценностях. Версия его соблазнительна и не стоит отказываться от нее.

Дверь Саблину открыл высокий старик, костлявый, но годами не согнутый, заросший седыми космами, торчащими из-под черной скуфьи. Одет он был, несмотря на припекавшее летнее солнце, в вывороченный дубленый полушубок, древний, как и его владелец, насквозь вытертый и заштопанный, неопределенного грязного цвета. Открыл он дверь одноэтажной дворницкой каморки с топившейся русской печью. На Саблина пахнуло затхлым и жарким пылом.

— А ведь я к вам, отче, не знаю, как именовать вас. Послал меня отец дьякон. Поговорить надо.

— Это можно, — сказал старик. — Я с властями в мире живу.

Он вышел на улицу, указав на стоявшую под окном дворницкой такую же доживающую свой век скамью — покосившуюся, щербатую.

— Жарковато тебе будет, товарищ начальник, у меня в идо-ловом капище. Я его сейчас под баньку сотворяю.

— Я вас ненадолго задержу, отче, — извинился Саблин.

— Так и зови, — подтвердил старик. — Для отца Панкра-тия рылом не вышел: звание не то. А Панкрашкой вроде бы и неловко: все-таки дьячок. А ты хорошо говоришь, товарищ начальник. Вежливо. По-церковному.

— А почему вы меня называете «товарищ начальник»? Я же не в форме.

— Я тебя и в форме видел, когда ты в собор приходил.

— Память у вас хорошая?

— Как скажешь. Что в старину было — помню. Что вчера — могу и забыть.

— Отца Серафима помните?

— Еще бы. И службы его, и домашность. Каждый денек, с ним проведенный. Бывало, придем с обедни, он перед трапезой и мне свое слово скажет. И я от него говорить по-евангельски научился, а проповеди свои он при мне писал и мне читал их, всегда спрашивая: от ума или от души? Вот отец Никодим не спросит: у него все от ума. Жесткое слово у него, монашеское. А отец Серафим в миру жил. Бога славил, но и людей не забывал.

— Тяжело было ему с Марьяной расстаться? — спросил Саблин.

— Страдал. Что ж поделаешь, когда указ его преосвященства был таков. Наш архиерей — старых дум человек. Но человек. И быть бы отцу Серафиму в другом приходе, ежели бы владыка не сжалился.

— Хороша жалость, — усмехнулся Саблин. — С любимым человеком порвать, отца у ребенка отнять…

— Не может священник вторично жениться — не дозволяет устав. Был грех у попа? Был. Ну и пришлось отмаливать.

— А на чей счет Марьяна жила? Запевала в церковном хора — невелики доходы. А ей ребенка растить.

— Вырастила. Я каждую неделю то подарки, то деньги возил.

— Дорогие подаркн-то?

— Недешевые. Не любил дешевки покойный. Ребенку игрушки или носильное, ей подчас сережки или перстенек. А ежели часы, то с браслетом. Не жалел денег протоиерей.

— Он, говорят, и умер у вас на руках?

— Воистину так. Исповедался у отца Никодима и за Марьяной послал. А ее дома не было — где-то в очереди стояла. И Катюшка из школы еще не пришла. Ну и потопал назад, чтобы еще живым человека застать. Прихожу, а он уже кончается. Приподнял я его, поцеловал в лоб по-христиански, он и умер у меня на руках.

— А он не советовался с вами, как дочь свою обеспечить?

Псаломщик задумался, вспоминая. В старческих глазах его с большими зрачками — должно быть, болел глаукомой — отразилось радостное сочувствие.

— Был разговор, припоминаю. — сказал он. — Даже два. Один раз, когда Марьяна приходила, он при мне ей сказал: о деньгах, мол, не тревожься, я свой вклад на сберкнижке откажу на твое имя в завещании. Ну, а кроме того, подарок на будущее. Вот в Загорск съезжу…

— Почему в Загорск? — перебил Саблин.

— К профессору какому-то. Ведь духовная академия у патриарха в Загорске.

Старик рассказывал так медленно, что Саблин опять не стерпел — прервал:

— А зачем к профессору?

— Посоветоваться. О чем? Не знаю — не спросил. Неловко было в чужую душу с назойливыми вопросами лезть. А второй разговор об этом был уже в преддверии смертного часа его. Начался сердечный приступ. Я ему горчичники на грудь и на спину поставил, капли от сердца дал. Отошло. Выпил он холодного чаю с лимоном и говорит: «Есть у меня сокровище, Панкрат. — Так и сказал: сокровище. — Никому, — говорит, — не открываю — что. И тебе не открою, хоть ты и человек верный. Но Катю я на всю жизнь обеспечу». А я его все хозяйство знаю: нет у него никакого сокровища. Думал, гадал о сем — так и не догадался.

Саблин дрогнул, как от удара. Сокровище! Вот откуда попало оно в язык Михеевых, от которых услышала это слово проходившая мимо окон свидетельница. Значит, прав он, предполагая корыстный мотив преступления. Значит, сокровище все-таки существует, где-то далеко и хитроумно запрятанное. Но чтобы найти его, надо прежде всего знать или хотя бы предполагать, что это такое.

— Может, подружки Марьяны знают? — вырвалось у Саблина.

— Не было тогда у нее подружек, — погасил эту надежду старик. — Отец Серафим не любил бабьего трепа.

— А ездил протоиереи в Загорск? — словно ощупью пробивался к загадке Саблин.

— Ездил. За месяца два перед смертью. Довольный приехал. Даже веселый.

— Не рассказывал вам о своей поездке?

— Не. Даже вроде бы совсем затаился.

— И вы не расспрашивали?

— Мое дело маленькое. Я не духовник. Да и у отца Серафима, ежели он молчит, слова не выпросишь. Строг и взыскателен ко всему причту был. К тем, кто причислен.

— А я к вам за этим и пришел, отец Панкратий, — со вздохом высказал Саблин. — Чтобы побольше узнать о сокровище. Кто хранит, где хранит и что хранит?

— А ты самого протопопа спроси.

— Серафима? Нехорошо так шутить, отец Панкратий, — укоризненно сказал Саблин.

— А я не шучу. Последние месяцы перед смертью покойный начал дневник вести. Каждый денек в школьную тетрадь записывал.

— А где дневник?

— У нового протопопа спроси. У отца Никодима. По воле покойного, я тому эти тетрадки и отдал.

Протоиерей встретил Саблина сухо, даже не поднявшись с кресла. Он читал. Не улыбаясь, отложил в сторону книжку и снял очки в золотой оправе.