Николай Внуков - Тот, кто называл себя О.Генри

• Название: Тот, кто называл себя О.Генри
• Автор: Николай Внуков
• Издательство: Ленинградское отделение издательства «Детская литература»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

---

Кроме братьев Холл, на ранчо Скучном жил еще один мужчина, ковбой Ходжес, брат Мэйми. Про Ходжеса говорили, что он вскормлен кобылой. Неповоротливый, с какой-то неуверенной, спотыкающейся походкой, он чувствовал себя на земле беспомощным до тех пор, пока не оказывался в седле. Ходжес стал первым учителем Билла.

— Эта штуковина нехитрая, — говорил он, широкими петлями набрасывая на плечо белое волосяное лассо. — Впервой оно, конечно, непривычно, не получается. Зато когда навостришься… Вот погляди, как я ее сейчас подцеплю. Тут главное — чувствовать силу, с которой бросаешь.

Он отходил немного в сторону и прищуривался на бутылку, стоящую в двадцати шагах на земле. Потом стряхивал с плеча лассо и, сделав три-четыре быстрых поворота рукой, резко, точно прыгая, подавал туловище вперед. Со змеиным шипеньем веревка нависала над бутылкой и вдруг хватала ее за горло.

— Вот и вся работа, — улыбался Ходжес. — Для этого грамоты не надо. Я однажды в Хьюстоне бился на пари. С другой стороны улицы взял бутылку рома со стойки в салуне. Через окно. И бутылка целехонькой осталась. На, попробуй.

Билл сворачивал лассо и бросал его, точно повторяя движение Ходжеса. Удавалось сбивать бутылку петлей, но накидывать ее на горлышко, да еще затягивать он так и. не «навострился». Хождес учил его плести сыромятные веревки, объяснял, как надо похлопать коня по животу ладонью, чтобы тот выпустил воздух и дал затянуть подпругу, показывал приемы стрельбы с седла на полном скаку.

Потом завязались знакомства с ковбоями на других ранчо.

Кого только не было среди жителей юго-западного Техаса! Немцы, итальянцы, французы, ирландцы, испанцы и на несколько акров земли. Прогоревшие мелкие торговцы-янки из северных штатов, мечтавшие поправить свои дела в новых местах. Люди непонятных профессий и стремлений и люди степенные и семейные. Бродяги по призванию и бродяги поневоле, искатели приключений и искатели счастья. Здесь выработался даже особый диалект, знаменитый ковбойский «гризер» — смесь испанского, английского и французского.

«Стоит послушать, как здесь говорят! — писал Билл дяде Кларку в Гринсборо. — Мне пришлось заняться испанским и его мексиканским диалектом, и, кажется, наконец у меня обнаружились кое-какие способности. На испанском, на чистейшем кастильском наречии я выучился неплохо разговаривать всего за три месяца. После этого легко пошел язык, на котором разговаривал великий Монтецума».

И другое письмо:

«Самый лучший метод обучения незнакомому языку — начинать с ругательств. Тогда быстро усваивается все остальное. Лучше всего немецкое произношение получается, если носовым платком подвязать нижнюю челюсть».

Больше всяких других работ Биллу нравилась закупка провизии для ранчо. Рано утром Он запрягал в таратайку двух низкорослых испанских лошадок, проверял карабин, надевал на голову парусиновую стэтсоновскую шляпу и, не торопясь, отправлялся в шестидесятимильное путешествие до Сан-Антонио. Волны ярких трав, огромное небо, теплый ветер в лицо, степные курочки, вылетающие из-под колес, баюкающий скрип телеги — это была жизнь, не похожая ни на что другое. Это была настоящая свобода, и, наверное, это было счастье. Когда становилось невмоготу от всей этой безграничности, он разгонял таратайку, доставал из сена карабин и, наметив какой-нибудь жирный, самодовольный кактус, стрелял в его нахальное щетинистое брюхо.

И еще были рассказы. В ненастные дни на ранчо собирались все, и тогда начиналось такое, чего нельзя было найти ни в одной книге. Надо было только слушать и слушать не отрываясь, впитывая в себя слова, выражения лиц, жесты и особенное очарование этих вечеров. Рассказывали все. Рассказывал Ходжес. Рассказывала Мэйми. Рассказывал малоразговорчивый Дик. Виртуозно врал Франк. В один из таких вечеров Ли Холл рассказал о стычке с отрядом Салдара.

Себастьяно Салдар, головорез и угонщик скота, перешел со своими людьми Рио-Гранде и сжег два ранчо. Он появлялся на Юго-Западе каждый год, и каждый раз ему каким-то чудом удавалось увернуться от встречи с пограничниками и милиционерами и благополучно убраться в Мексику. Правительство штата назначило премию в тысячу долларов за голову Салдара. Подозревали, что его шайка ограбила почтовый поезд у Дель-Рио.

— Мы гонялись за ним целую неделю, — рассказывал Красный Холл, — и все зря. Ну и кони у проклятого мексиканца! Несколько раз мы видели шайку, да куда там! Они уносились от нас словно облачко пыли. А потом они и вовсе пропали из виду.

Был в нашем отряде парень Джимми Хьюз. Родом откуда-то с Запада, не помню точно. Странный парень. За день больше десяти слов не скажет, о чем бы его ни спрашивали. «Да», «нет», «не хочу» — вот и весь разговор. Мы считали его тронутым, уж слишком любил он возиться со всякой гадостью. Поймает, бывало, лягушку и учит ее прыгать через палочку. Был у него еще ручной опоссум. Черт знает, что за человек. Но погодите, дайте по порядку.

Возвращаемся мы в свой форт. Настроение у парней сами понимаете какое. Салдар жив и здоров. Тысяча долларов спокойненько лежат в банке. Лошади наши шатаются, вот-вот упадут. Решили мы заночевать у Сухого ручья. Ребята мри разожгли костер и начали варить кофе. И вот здесь-то на нас и ударил дон Себастьяно. Их кони проскакали прямо по костру, котелки с кофе разлетелись в разные стороны, и не успели мы опомниться, как мексиканец уже удрал, и было слышно, как они гикали и свистели. Мы разобрали коней и пустились за ними, но кони только и смогли проскакать две мили. Пришлось возвратиться в лагерь. Пересчитали людей. Оказалось, что, кроме убитого Уилкокса, не хватает еще и Джимми Хьюза. Только мы начали гадать, куда он мог деться, как на юге опять началась перестрелка. Ну и ночка выдалась, скажу вам! Никогда еще так не приходилось.

Утром мы оседлали коней и подались на Игл-Пасс. Миновали заросли, выехали на луг, изрытый овражками, и сразу же натолкнулись на дона Себастьяно. Он лежал вверх лицом, весь облепленный мухами, а в стороне валялось его черное сомбреро с фиолетовым шнурком и золотым позументом. На лбу Себастьяно набухла небольшая шишка и в ней чернела дырочка. Крови почти не было. А ярдах в пятидесяти от мексиканца мы нашли Джимми Хьюза, уже холодного, закоченевшего.

Ли вынул из кармана носовой платок, завязанный в узел, и положил его на стол.

— Это доля Джимми, — сказал он. — Здесь сто долларов серебром. Хотел бы я отыскать его родственников. Уж очень замечательный парень, хотя и тронутый немного. До сих пор не пойму, как он ухитрился подстрелить Салдара ночью, да еще попасть ему прямо в лоб…

В тот вечер Билл в первый раз в жизни подумал о том, как выглядел бы рассказ Холла на бумаге.

Два года этой степной сказки начались и кончились с той быстротой, с какой обычно начинаются и кончаются сказки. Сказку убили деньги. Неожиданно резко пошли вверх цены на землю в этой части Техаса. Дик Холл не был волшебником из сказки. Он выждал момент, когда, по его расчетам, цены оказались самыми высокими, поговорил с братьями, и они решили продать свой участок и купить другой, подешевле, в округе Вильямсон. Они выигрывали в этой сделке, и они не могли отказаться от козырей, которые оказались у них на руках.

Проигрывал только Билл. Ему приходилось или возвратиться в Гринсборо, в сонное, скучное Гринсборо, в старый грязный дом, к отцу, который, судя по письмам дяди Кларка, окончательно спился, или…

Он выбрал второе.

В день, когда он получил диплом фармацевта в Северо-Каролинском фармацевтическом обществе, дядя Кларк сказал:

Ты на своих ногах, мальчик. Я спокоен. Все зависит от того, как ты будешь пользоваться жизнью. Это очень сложная штука. Ты делаешь ход, и неизвестно, какой получишь в ответ. Ты можешь поехать в Эшвилл или в Ролли и начать там. Самое главное — хорошо смотреть под ноги.

Я не споткнусь, — сказал Билл.

В то время ему только что исполнилось девятнадцать. В двадцать два он был твердо уверен, что может заметить даже самый маленький камешек на своем пути. У него был темный загар, четырнадцать долларов, белые парусиновые брюки, выгоревшая полотняная рубашка, стэтсоновская шляпа на голове и клеенчатый саквояж в руках. И еще — вера в людей. Всего этого, по его мнению, было достаточно, чтобы начать жизнь в Остине, столице штата Техас.

Колумбийская каторжная тюрьма построена на краю города, на берегу реки Сойото. Полицейский и Билл подошли к ней в полдень. Сержант остановился у ворот, сшитых из добротных сосновых брусьев, и дернул ручку звонка.

— Полюбуйся жильем, — сказал он. — Это будет твоей квартирой пять лет. Все государственное. Никаких забот.

Билл оглянулся. Сзади на него узкими окнами смотрел одинокий кирпичный дом. Между домом и тюремной стеной лежал пустырь, засыпанный щебнем, обломками бочек и осколками стекол. Будто рабочие, уложив последний камень в стену, так и не убрали за собой строительную площадку. Кривая яблоня росла у ворот. И ни единой живой души на целую милю кругом. Кроме него и полицейского, который все дергал ручку звонка.