Вячеслав Шишков - Угрюм-река

• Название: Угрюм-река
• Автор: Вячеслав Шишков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-251-00476-1

«Угрюм-река» – та вещь, ради которой я родился", – говорил В.Я.Шишков. Это первое историческое полотно жизни дореволюционной Сибири, роман о трех поколениях русских купцов. В центре – история Прохора Громова, талантливого, энергичного сибирского предпринимателя, мечтавшего завоевать огромный край. Он стоит перед выбором: честь, любовь, долг или признание, богатство, золото.

---

Туда же спешил и пристав с местными властями. Церковный сторож благовестил к обедне. Отец Ипат, торопясь догнать начальство, крикнул на колокольню:

– Эй, Кузьмич, слезавай! Обедню – ша! К Господу! – и помахал рукой.

Сначала осмотрели открытое окно со стороны сада.

– Какая же это гроза?.. Это, наверно, из ружья гроза... – зло покашливая и пожимая плечами, говорил сутулый чахоточный учитель, Пантелеймон Рощин, приглашенный в понятые.

– Да, да. Факт... Скорей всего... – плохо соображая, согласился пристав; давно не бритое лицо его бледно, он, ежась, горбился, наваченная грудь нескладно топорщилась, болел живот.

Кузнец отпер отмычкой двери. Безжизненная, темная тишина в дому. Открыли ставни. Стало светло и солнечно. Зевак и мальчишек отогнали прочь.

Увидав труп Анфисы, пристав попятился, прикрыл глаза вскинутой ладонью – на солнце бриллиантик в перстне засиял, – затем присел к столу, махнул десятскому:

– Мне бы воды... Холодной.

Анфиса лежала в лучшем своем наряде: голубой из шелку русский сарафан, кисейная рубашка, на плечи накинут парчовый душегрей, на голове кокошник в бисере, во лбу, ближе к левому виску – рана и темной струйкой запекшаяся кровь.

Отец Ипат творил пред образом усердно молитву и все озирался на усопшую. Лицо его одрябло, потекло вниз, как сдобное тесто.

– Помяни, Господи, рабу твою Анфису, в оный покой отошедшую. Господи! Ежели не ты запечатал уста ее, укажи убийцу, яко благ еси и мудр...

Следователя не было – он уехал на охоту в дальнюю заимку, – за ним поскакал нарочный.

– Прошу, согласно инструкции, ничего не шевелить до следователя, – официально сказал пришедший в себя пристав.

Чиновные крестьяне тоже крестились вслед за батюшкой, вздыхали, жалеючи, покашивались на покойницу. За ночь в открытое окно налило дождя, по полу во все стороны дождевые ручейки прошли. Зоркие, ныряющие во все места глаза учителя задержались на скомканной в пробку, обгорелой бумаге. Он сказал приставу:

– Без сомнения, это из ружья пыж.

Пристав, посапывая, несколько согнулся над пробкой, проговорил:

– Факт... Пыж... – и голос его, как картон, не жесткий и не дряблый: хрупкий.

Пристав полицейского дознания не производил: завтра должен приехать следователь. Значит, можно по домам.

Чиновные крестьяне опять покрестились в передний угол, вздохнули и пошли.

– До свиданьица, Анфиса Петровна... Теперича полеживай спокойно. Отстрадалась. Ах, ах, ах!.. И кто же это мог убить?

Ставни закрыли, дверь заперли, припечатали казенной печатью. Шипящий, с пламенем, сургуч капнул приставу на руку. Пристав боли не ощутил и капли той даже не заметил. К дому убитой десятский нарядил караул из двух крестьян.

Пристав возвращался к себе один. Он пошатывался, спотыкался на ровном месте, ноги шли сами по себе, не замечая дороги. Часто вынимая платок, встряхивал его, прикладывал к глазам, крякал. Дома сказал жене:

– Анфиса Петровна умерла насильственной смертью. Дай мне вот это... как его... только сухое... – и, скомкав мокрый платок, с отчаянием бросил его на пол.

После крупного, во время грозы, разговора с сыном Петр Данилыч от неприятности напился вдрызг. Он не пил больше недели, и вот вино сразу сбороло его – упал на пол и заснул. Илья Сохатых подложил под его голову подушку, а возле головы поставил на всякий случай таз.

Петр Данилыч до сих пор еще почивает в неведенье. Спит и Прохор.

Ибрагим тоже почему-то не в меру заспался сегодня. Его разбудил урядник.

– Ты арестован, – сказал он Ибрагиму и увел его.

Илья Сохатых разбудил Прохора. Когда Прохор пришел в чувство, Илья вынул шелковый розовый платочек, помигал, состроил скорбную гримасу и отер глаза.

– Анфиса Петровна приказала долго жить.

– Ну?! – резко привстал под одеялом Прохор. – Обалдел ты?!

– Извольте убедиться лично, – еще сильнее заморгал Илья и вновь отерся розовым платочком.

Прохор вытаращил глаза и, сбросив одеяло, быстро свесил ноги.

– Ежели врешь, я тебе, сукину сыну, все зубы выну... Где отец?

– Спят-с...

– Убита или ранена?

– Наповал злодей убил-с...

– Кто?

– Аллаху одному известно-с... Ах, если б вы знали, до чего... до чего... до чего я...

– Буди отца... Где Ибрагим?

– Арестован...

– Буди отца!! – с каким-то слезливым придыханьем прокричал Прохор. Руки его тряслись. Он принял валерьянки, поморщился, накапал еще, выпил, накапал еще, выпил, упал на кровать, забился головою под подушку и по-звериному тяжко застонал.

– Петр Данилыч!.. Петр Данилыч, да вставайте же... – тормошил Илья хозяина. Тот взмыкивал, хрипел, плевался. – Да очнитесь Бога ради!.. Великое несчастье у нас... Анфиса Петровна умерла.

– Что, что? Где пожар?! – оторвал хозяин от подушки отуманенную водкой голову свою.

– Пожара, будьте столь любезны, нет, а убили Анфису Петровну. Из ружья... в их доме...

– Убили? Анфи...

Хозяин перекосил рот, вздрогнул, какая-то сила подбросила его. Правый глаз закрылся, левый был вытаращен, бессмыслен, страшен, мертв.

– Хозяин! Петр Данилыч!.. – закричал Илья и выбежал из комнаты.

Перекладывали хозяина с пола на пуховую кровать кухарка, Прохор и Илья. У Петра Данилыча не открывался правый глаз, отнялась правая рука с ногой, и речь его походила на мычание.

Илья заперся в своей комнате, на коленях усерднейше молился:

– Упокой, Господи, рабу Божию Анфису... Со святыми упокой!.. – Сердце же его радовалось: хозяин обязательно должен умереть, – значит, Марья Кирилловна, Маша овдовеет. – Дивны дела твои, Господи! – бил в грудь веснушчатым кулачком своим Илья, стукался обкудрявленным лбом в землю. – Благодарю тебя, Господи, за великие милости твои ко мне... Вечная память, вечная память...

XXI

Следователь, Иван Иваныч Голубев, приехал к вечеру. Он невысокий, сухой старик с энергичным лицом в седой, мужиковской бороде, говорит крепко, повелительно, однако может прикинуться и ласковой лисой, к спиртным напиткам имеет большую склонность, как и прочие обитатели сих мест. Он простудился на охоте и чувствовал себя не совсем здоровым: побаливала голова, скучала поясница.

Тотчас же началось так называемое предварительное следствие.

Анфису Петровну посадили к окну на стул, локти ее поставили на подоконник. Анфиса не сопротивлялась. Бледно-матовое лицо ее – мудреное и мудрое. Анфиса рада снова заглянуть в свой зеленеющий сад, не в тьму, не в гром, а в сад, озлащенный веселым солнцем, – но земная голова ее валилась. Голову стали придерживать чужие, чьи-то нелюбимые ладони, Анфиса брезгливо повела бровью, но ни крика, ни сопротивления – Анфиса покорилась.

К ране на лбу приложили конец шнура и протянули шнур дальше, в сад, чтобы определить примерный рост убийцы и с какого пункта произведен был выстрел.

– Так подсказывает логика, – пояснил следователь.

Тут вышла малая заминка: незыблемая логика лопнула, застряла между гряд. Следователь встал на гряду, в то место, куда привели его логика и шнур, и прицелился из ружья Анфисе в лоб.

– Да, – и он раздумчиво почесал горбинку носа. – При моем росте – с гряды как раз. А ежели разбойник значительно выше меня, он мог и из-за гряды стрелять. Да.

Земля на соседних грядах по направлению к забору подозрительно примята, но ливень смыл следы.

– Убийство произошло до ливня, во время ливня, но ни в каком случае не после, – уверенно сказал следователь, и все согласились с ним.

Следователь записал в книжку краткое: «Сапоги».

Определили, где перелезал злодей через забор: присох к доскам посеревший за день чернозем, видны царапины от каблуков. Вернулись в дом.

– Завтра утречком придется череп вскрыть, пулю вынуть, – приказал следователь фельдшеру Спиглазову, заменявшему врача.

Учитель обратил внимание следователя на валявшийся пыж.

– Знаю, знаю, – поморщился следователь; легонько вскрикнув и хватаясь за поясницу, он нагнулся, поднял бумажную пробку, внимательно осмотрел ее и стал осторожно развертывать. – Удивительно, как пыж мог влететь сюда. Очевидно... туго сидел в стволе...

Желтое, сухое лицо учителя покрылось пятнами.

– Газета, – сказал следователь, – оторванный угол от газеты. Урядник! Кто выписывает «Русское слово»?

– Громовы! – с радостной готовностью прокричал учитель.

– Так точно, господин следователь, Громовы! – учтиво стукнул урядник каблук в каблук.

Следователь записал: «Уголок газеты». Пошли к Громовым. Дорогой один из крестьян сказал следователю:

– Тут к ней, к покойнице, вашескородие, еще один человечек хаживал, царство ей небесное...

– К покойнице или к живой?

– Никак нет, к живой... Шапкин... У него имеется ружье. И газеты читает...

Следователь кратко записал на ходу: «Ш. руж.». У Громовых расположились почему-то в кухне. Хозяев не было, одна кухарка. Как только сели за кухонный артельный стол, Варвара сразу же заплакала.

– Не плачь, – успокоил ее следователь. – А лучше скажи, когда вчерашней ночью пришел домой Ибрагим-Оглы?