Вячеслав Шишков - Угрюм-река

• Название: Угрюм-река
• Автор: Вячеслав Шишков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-251-00476-1

«Угрюм-река» – та вещь, ради которой я родился", – говорил В.Я.Шишков. Это первое историческое полотно жизни дореволюционной Сибири, роман о трех поколениях русских купцов. В центре – история Прохора Громова, талантливого, энергичного сибирского предпринимателя, мечтавшего завоевать огромный край. Он стоит перед выбором: честь, любовь, долг или признание, богатство, золото.

---

– Вот и еще благодетель прется.

Действительно, приискатель-бродяга сейчас при больших деньгах, а сегодня же ночью, если его не защитит острый нож, он будет, наверно, зарезан иль сброшен в Угрюм-реку.

Крикливо, нестройно запели концерт. Староста, за ним вереница доброхотов с тарелками, с кружками направились за сбором денег. Помолившись в алтаре на престол и получив благословение пастыря, Иннокентий Филатыч чинно двинулся брюшком вперед к своей благодетельнице. В его руках медное блюдо, на мизинце – колокольчик, которым он время от времени позванивает: знак – вынимать кошельки.

– Эй, хрыч! Ко мне первому, – негромко прохрипел бродяга; он выкатил подбитые в драке глаза и обернулся к старосте своим разбойным лицом. Иннокентий Филатыч, вежливенько шаркнув ножкой, поклонился бродяге, сказал: «Сейчас», – и с приятной улыбкой подплыл к Нине Яковлевне. Та положила на блюдо трехрублевую бумажку. Староста с еще большим почтением подплыл к бродяге, который злобно высматривал, какую благодетельница даст жертву Богу.

– Что, трешка? – с презрением сплюнул он сквозь гниль зубов и ловким щелчком грязных пальцев сшиб трешку с блюда. – Барских денег нам не надо, мы сами баре. Стой, не качайся. На!.. – бахвально отставив ногу в лапте, он нырнул за штаны, выхватил пропотевший бумажник, с форсом бросил на блюдо четвертной билет и на всю церковь крикнул:

– Православные! Я, Ванька Непомнящих, али все равно – Гришка Гнус, богатеющий приискатель, жертвую на Божий храм двадцать пять целкачей как одна копейка... Чувствуй! А эта фря, что на коврике, трешку отвалила... Молись, братцы, за благодетеля!..

Двое стражников шумно волокли его вон, заплеванные борода и усищи бродяги тряслись, он упирался, орал:

– Владычица, Богородица! Заступись за Ивана Непомнящих! Не дай этим сволочам в обиду... Братцы, бей их!.. Благодетеля изобижают! Господи Суси, Господи!..

За церковной оградой стражники сняли с него в свою пользу шаль, бархатные новые портянки, надавали сколько влезет по шее и вернулись в храм, мысленно славя Бога за его щедрые к ним, грешникам, милости.

Отец Александр, блистая ризой, наперсным крестом, значком академика и красноречием, начал с амвона проповедь. Давя друг друга, вся паства, подобно овечьему стаду, прихлынула к амвону. Нина Яковлевна взошла на правый клирос и приготовила для слез батистовый платочек.

Отец Александр начал проповедь словами Евангелия:

– Судия был в некоем городе такой, что и Бога не боялся и людей не стыдился. Вдова же некая была в том же городе и, приходя к нему, говорила: «Защити меня от соперника моего». И не хотел долгое время. А напоследок сказал сам себе: хотя Бога не боюсь и человека не стыжусь, но как не отстает утруждать вдовица сия, защищу ее, чтобы не приходила больше докучать мне. И сказал Христос ученикам: «Слышите, что говорит судья неправедный, Бог же не сотворит ли избранным своим, вопиющим к нему день и ночь, хотя и долго терпит от них...»

Отец Александр театральным жестом руки откинул назад рыжеватые космы волос и прищурился на внимавших ему.

– Теперь спустимся с евангельских высот на землю. Ходят в народе слухи, что вы, трудящиеся, недовольны получаемым жалованьем и собираетесь объявить забастовку. Говорю вам как пастырь: забастовка – дело бесовское. Вы поступите правильно, если мирным путем будете просить у хозяев прибавки...

И прошумело по церкви сдержанным ропотом:

– Просили... Просили... Толку нет.

– Тише!.. Без шуму. Здесь Божий храм. Вы говорите: «просили»? Пытайте еще. Неотступно просите, и голос ваш будет услышан. Ибо сказано в Евангелии: «Просите, и дастся вам, толцыте, и отверзится». Вы слышали притчу о судье неправедном? Надоела ему вдовица, и он внял ее просьбе. Так неужели ж ваши христолюбивые хозяева хуже судьи нечестивого?

– Хуже, хуже... Мы про хозяйку молчим, госпожа добрая, с понятием... А вот...

– Стойте, здесь не тайное сборище, куда все чаще и чаще завлекают вас крамольники... Гнев Божий на тех, кто соблазняется ими! – грозно прикрикнул отец Александр. – Я же вам говорю: решайте дело мирным путем. И я, ваш пастырь, об руку с вами... Мужайтесь. Аминь.

III

Праздничный завтрак накрыт в малой столовой. Все прочно, солидно, богато. Дубовый круглый стол, черного дуба резные стулья, диваны. Стены в темных тисненых обоях. Айвазовский, Клевер, библейский этюд Котарбинского, люстра и бра старой бронзы. Двери и окна в портьерах тяжелого шелка. У Нины Яковлевны, конечно ж, есть вкус, но в убранстве квартиры ей помогал и Протасов.

– Можно садиться? – сказал он и сел.

– Да, да, прошу! Отец Александр, господин пристав, Иннокентий Филатыч, мистер Кук, – спохватилась хозяйка.

Стол сервирован с изяществом: фарфор, серебро, в старинных батенинских вазах букеты свежих росистых цветов. Много вин, есть и водка.

– Эх, вот бы отца Ипата сюда! – простодушно говорит пристав, наливая себе и соседям водки. – Вы его помните, Нина Яковлевна?

– Да, да. Это который – «зело борзо»?

– Вот именно... Ну-с, ваше здоровье! Зело борзо! – чуть приподнялся грузным задом, чуть звякнул шпорами матерый, по шестому десятку лет, пристав.

После смерти Анфисы он долго, отчаянно пил, был с места уволен. Жена бросила его, связалась с падким до всяческих баб Ильей Сохатым, потом постриглась в монашки – замаливать блудный свой грех. Сердце же пристава ныне в полном покое: Прохор Петрович, вынужденный логикой жизни, взял пристава к себе на службу и наградил его своей бывшей любовницей Наденькой. Пристав теперь получает хороший оклад от казны и от Прохора Громова. Кой-кто побаивается его. Рабочие трепещут. Инженер Протасов ненавидит. Мистер Кук смотрит на него с высоким презрением. Но свои отношения к нему все ловко скрывают.

Завтрак был скромный: пирог, жареные грибы в сметане, свежие ягоды.

Пристав, подвыпив, прищурил глаза на священника и развязно сказал:

– Отец Александр, многоуважаемый пастырь, а ваша проповедь-то... знаете что? С душком... С этаким, знаете...

– Послушайте, Федор Степаныч. – И священник налил себе полрюмки портвейна. – Вы что ж, епископ? Или, может быть, консисторский цербер?

Пристав, подмигнув инженеру Протасову, – дескать: ужо-ко я его, кутью! – демонстративно повернулся к священнику всем своим четырехугольным, крупным телом, и его пушистые, с проседью, усы на оттопыренной губе пошли вразлет:

– Ну-с, дальше-с...

– Кто вам дал право критиковать мои беседы с верующими?

– Это право, батюшка, принадлежит мне по должности, по данной присяге...

– Пред чем же... пред чем же вы присягали?

– Пред крестом и Евангелием...

– Ах, вот как! Но в Евангелии блуд осужден. Вы же блудник суть, живете с любовницей. Так как же вы смеете подымать против меня свой голос?

– Послушайте, батюшка... Как вас. Отец Александр, – беззастенчиво тряс пристав священника за праздничную рясу.

Между ними встала хозяйка.

– Оставьте, Федор Степаныч... Бросьте спор. Кушайте.

– Но, Нина Яковлевна, голубушка...

– Только не голубушка...

– Простите, Нина Яковлевна... Но ведь отец Александр желает залезть в ваш карман, – бил себя в грудь пристав. – Ведь он же призывает рабочих черт знает к чему!..

Священник с шумом отодвинул стул, перекрестился на образ и с оскорбленным видом молча вышел вон. На уговоры хозяйки там, в прихожей, благословив ее, он сказал ей, уходя:

– И как вы можете подобного мизерабля пускать в свой дом?

Нина отерла показавшиеся слезы, оглянулась на дверь и проговорила взволнованно:

– Я не знаю, батюшка. Но им очень дорожит муж... И, мне кажется... Я только боюсь сказать... Тут что-то ужасное...

– Что? Что именно? – шепотом спросил священник и, приблизив ухо к ее губам, ждал ответа.

Когда вернулась хозяйка к гостям, мистер Кук, большой резонер и любитель тостов, поднял свой бокал и вынул изо рта сигару:

– Мадам, ваше здоровье! А также позвольте выпить за Россию, которой я гость и слуга! – Он, когда бывал трезв, строил фразы почти правильно, но особая тщательность произношения с резким ударением на каждом слоге изобличала в нем иностранца. – Россия, господа, страна великих возможностей и очшень большой темноты, чтобы не сказать слишком лишнего. Возьмем пример. Вот тут, пред нашими глазами, я бы не сказал, что была сцена весьма корректного содержания, о нет! В нашей стране подобного казуса не могло бы состояться. Господин священник и господин пристав пикировались, как бы это выразить... пикировались вне пределов скромности. Один не понимал мудрость слов, сказанных в церкви. Я содержание проповеди узнал от свой лакей Иван... Другой, а именно мистер отец Александр, вторгается в личный жизнь и начинает копаться в очшень грязном белье господина пристава. Но разрешите, господа... Личная жизнь каждого гражданина страны есть святыня! И сор в чужую избу мести не надо, как говорит рюсский хорош пословиц.

– Простите, мистер Кук, – перебил его инженер Протасов; он поправил пенсне с черной тесьмой, черные глаза его засверкали. – Но мне кажется, что вы только теперь, именно в нашей темной России, начинаете набираться либеральных идей. А ваша хваленая Америка – ой, ой, я ее знаю хорошо.