Тибор Фишер - Философы с большой дороги

• Название: Философы с большой дороги
• Автор: Тибор Фишер
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003

Преподаватель философии, сбежавший из alma mater на поиски истинного «смысла философского бытия» – и заключивший, мягко говоря, своеобразный союз с попытавшимся его ограбить бандитом-неудачником. Лихая парочка отправляется грабить банки!

Современная «криминальная комедия»?

Современная «комедия нравов»?

Ультрасовременная «философская комедия»?

Или – все сразу и даже более того?

Прочитайте – и решите сами!

---

чувствительный слизняк, пустое место, ноль без палочки?

Когда патологоанатом вскроет мое сердце, что найдет он там – портрет

Зои.

Драгиньян 1.3

– Да, но где же Жослин? – в который раз задал вопрос Юпп.

Она опаздывала уже на два часа, и это смущало тем больше, что, как

правило, она появлялась, овеянная шелестом той минуты, на которую была

назначена встреча. Я уже начал беспокоиться, не произошло ли с Жослин чего

недоброго, а также беспокоиться (правда, в значительно меньшей степени), не

пришла ли она к выводу, что ей и так хватает в жизни борьбы с хаосом, чтобы

усугублять это еще и присутствием ходячего источника бардака по имени Эдди.

Общаясь с женщинами, я обычно не могу отделаться от ощущения, что они

принимают меня за кого-то другого – намного более интересного, стильного и

веселого человека, – и вот сейчас у них раскроются глаза, они увидят, кто я

есть на самом-то деле.

Юпп, весь ужин пребывавший в состоянии какой-то покорной апатии, вдруг

оживился, услышав, как за соседним столиком кто-то обронил, что после

сегодняшнего полицейским впору пожертвовать свою зарплату в пользу

какого-нибудь детского приюта. Юпп выставил всей компании выпивку за свой

счет.

Мы выкатились из ресторана в ночь: двое, вероятно, самых ужратых, самых

эрудированных и самых везучих грабителей в этом секторе Галактики.

 Исход из ресторана: еврейское счастье

Охотно соглашаюсь: пищеварению отнюдь не идет на пользу, когда вы мирно

шествуете к стоянке, где оставили машину, а навстречу вам из темноты вдруг

выскакивает комиссар полиции – особенно если именно вам этот комиссар обязан

тем, что возглавил список тех полицейских всех времен и народов, на которых,

заходясь от хохота, показывают пальцем на улице, если именно его карьеру вы

втоптали в грязь, ославив беднягу на всю страну, и именно в его квартире не

так давно вы учинили погром...

Воистину – зрелище, которое мне менее всего хотелось бы видеть. Хуже

может быть только (a) созерцание Фелерстоуна, на котором гроздьями висят

жрицы любви всех мастей и оттенков кожи, пышущие к тому же юностью и

здоровьем, и (b) вид неожиданно перекрывающей обзор слоновьей задницы,

владелец которой твердо вознамерился присесть именно там, где я имел

несчастье встать. И все же нечто во мне радостно воспрянуло: оказывается,

усилия наших стражей правопорядка не совсем безнадежны...

В сознании мелькнула мысль: а может, начисто отрицать, будто мы имеем

отношение к Банде Философов, – но мысль эта быстренько испарилась. Он знал.

И мы знали, что он знал. Мы знали, что он знал (возведите это знание в куб).

Судя по всему, речь на случай нашей поимки он еще не подготовил. Мы не

услышали даже общепринятого: «Вы арестованы». Он просто

воззрился на нас – его аж перекосило от гнева. Язык был бессилен предложить

что-нибудь достаточно выразительное для обуревавших его чувств.

Учитывая, сколь часто в нашем мире кого-нибудь убивают, удивительно,

как до сих пор никому не пришло в голову обессмертить этот взгляд,

запечатлев его на коробках с патронами. Однако не припомню, чтобы я видел

этот взгляд на полотнах великих мастеров. На этот раз я не ошибался:

человек, вплотную подошедший к черте, за которой убийство, и впрямь с

нетерпением ждет, когда же он сможет убить ближнего.

– Как, разве вы не должны сейчас писать объяснительный рапорт, – вместо

того чтобы ошиваться около ресторана, удостоившегося у Мишле трех звездочек?

– спросил Юпп, разыгрывая искреннее удивление.

Глядя на наливающееся яростью лицо комиссара Версини (ярость просто

переполняла этот скудельный сосуд), я осознал, что наши биографии (если их

таки включат в издательские планы) пришли к точке, где будущие биографы

могут перевести дух, расслабиться и спуститься в забегаловку внизу

пропустить по стаканчику. Здесь можно было ставить финальную точку.

– Мне кажется, на суде этот факт прозвучит не в вашу пользу, – ерничал

Юбер.

Я напрягся: если бы Корсиканец пристрелил нас сейчас на месте, он был

бы прав, тысячу раз прав, и его бы оправдали, но, честно говоря, мне

хотелось надеяться, что он не сделает этого. Бесконечно преклоняясь перед

бесстрашием Юппа – бесстрашием в чистом виде, – я не мог отрешиться от

подозрения, что на данный момент оное качество вряд ли способствует

долголетию. Я ведь знал: Юпп не обманывал меня, когда говорил: что угодно,

только не тюрьма! Полагаю, он решил: шутить – так до конца.

Версини произнес:

– Надо бы было остаться. Дел – куча. Все полицейские – в моем звании и

выше – позвонили мне сегодня, чтобы сообщить, какой я кретин. Можно было бы

остаться и подождать приказа об увольнении. – Речь его была медленной и

какой-то рваной, казалось, он только сегодня научился говорить

по-французски. – Но я ушел. Решил, что было бы неплохо пойти перекусить в

каком-нибудь тихом местечке. И кого я там вижу – моих спасителей.

Что ж, достойно аплодисментов: доверяйте нутру, этому учил еще Лао Цзы.

Однако по большому счету меня занимало иное. В сознании сцепились не на

жизнь, а на смерть две мысли: что было бы забавней – получить лет по сто

тюремного заключения или же пулю в лоб.

– Можно мне сказать две вещи? – поинтересовался Юпп.

Его слова вызвали эффект, подобный сходу лавины в горах, – ненависть

вдруг схлынула с лица Версини: комиссар решил не стрелять.

– Во-первых, если вы еще не доперли своим умом: ваш фургон был сегодня

обоссан. Ближе к вечеру. Так вот – обоссал его я.

– А во-вторых?

Корсиканца ситуация начинала все больше забавлять. На губах появилась

улыбка – такая бывает у людей, когда они снимаются на память с теми, кого в

любой момент могут снять пулей. Время будто расслоилось. Я видел, как на

дальний конец стоянки въезжает автомобиль, точь-в-точь похожий на машину

Жослин.

А так как мне вовсе не улыбалось все же получить перфорацию по всему

телу, то в голову закралась мысль – хорошо бы это была Жослин. Если бы это

была Жослин, тихонько выходящая из машины. Жослин, тихонько выходящая из

машины и на цыпочках подходящая к Корсиканцу. Жослин, тихонько выходящая из

машины и на цыпочках подходящая к Корсиканцу, сжимая в руке наспех сделанную

«укладочку» – из тех, которые учил ее делать Юпп

(«Наличные в чулке – всегда к вашим услугам», – объяснял он,

показывая убойный эффект, который может произвести стопка монет, обернутая

чулком), Жослин, тихонько выходящая из машины и на цыпочках подходящая к

Корсиканцу, сжимая в руке наспех сделанную «укладочку» из тех,

которые ее учил делать Юпп, и увесистым ударом в висок укладывающая

Корсиканца на землю.

Я тужился, что было сил, напрягая все мускулы воли – лишь бы помочь

этой идее родиться в мир. Еще я зациклился на мысли, что главное – не дать

Корсиканцу отвлечься, но, как всегда бывает, когда нужно говорить без

умолку, я мог выдавить из себя только какие-то нечленораздельные звуки.

Единственная фраза, крутившаяся у меня на языке, была: «Ну что, теперь

ты главный говнюк в этой стране?»

– Ну что, – произнес Юбер, – ты теперь главный говнюк в стране?

Я видел: Жослин вышла из машины и шла к нам, но слишком большое

расстояние отделяло ее от Корсиканца, чтобы «укладочка»

мелькнула в «Указателе слов» к нашей с Юппом биографии.

Удача

Не сказал бы, что удача обходит нас стороной. Вовсе нет – просто мы не

умеем поймать ее за хвост.

Вмешательство Жослин не понадобилось. Мы-то было подумали, что ярость

Корсиканца отбушевала и, сделав в воздухе ручкой, отлетела прочь, оставив

комиссара Версини в том игривом настроении, которое бывает у палача перед

казнью. Не тут-то было. Новый приступ гнева смешал Корсиканцу все карты. Не

удержись он и нажми на спусковой крючок – все было бы иначе. Но комиссар не

мог отказать себе в удовольствии произнести что-то вроде надгробного слова.

Только вот душившее комиссара бешенство мешало ему говорить. С тем же

успехом можно пытаться упросить протиснуться через угольное ушко

взбесившуюся зебру, страдающую от ожирения. Корсиканцу не суждено было

поставить многозначительное свинцовое многоточие в конце нашей с Юппом

биографии, потому как...

Он лишь булькнул что-то невнятное – и, разом утратив всю свою

элегантность, грохнулся ниц, облапив оставшуюся к тому равнодушной землю.

– Ну, я же говорил: мы неуязвимы, – пожал плечами Юпп, тыкая носком