Михаил Филиппов - Исаак Ньютон. Его жизнь и научная деятельность

• Название: Исаак Ньютон. Его жизнь и научная деятельность
• Автор: Михаил Филиппов
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Для оценки характера Ньютона и его взглядов на жизнь большой интерес представляет письмо, написанное им еще на двадцать шестом году жизни одному юному другу, отправлявшемуся в далекое заграничное путешествие. Советы Ньютона порой отмечены наивностью и незнанием жизни, но вместе с тем ярко характеризуют самого автора.

Скромность, рекомендуемая Ньютоном, иногда доходит до размеров унизительных, если не признать, что Ньютон, будучи почти социнианцем, в то же время принимал и теорию непротивления злу насилием. Так, Ньютон пишет: “Если вас оскорбили, то в чужой стране лучше всего промолчать или отделаться шуткой, даже с некоторым ущербом своей части, но никогда не мстить”.

Скромность и застенчивость Ньютона частью обнаружились в умственной сфере. Мы знаем, как долго не решался он публиковать своих открытий, как собирался уничтожить некоторые из глав своих бессмертных “Начал”. “Я только потому стою высоко, – сказал Ньютон, – что стал на плечи гигантов”. Как великий ум он понимал ничтожество известного по сравнению с областью неизвестного, он видел, что всякое новое открытие порождает новые вопросы, новые неизвестные величины. Незадолго до смерти Ньютон сказал: “Я не знаю, чем кажусь миру. Но самому себе я кажусь похожим на мальчика, играющего на берегу моря и радующегося, когда ему удается найти цветной камешек или более других красивую раковину, тогда как великий океан истины расстилается перед ним по-прежнему неисследованный”.

Доктор Пембертон, познакомившийся с Ньютоном, когда последний был уже стар, не мог достаточно надивиться скромности этого гения. По его словам, Ньютон был чрезвычайно приветлив, не имел ни малейшей напускной эксцентричности и был чужд выходкам, свойственным иным “гениям”. Он отлично приспособлялся ко всякому обществу и нигде не обнаруживал ни малейшего признака чванства. “Что всего замечательнее, – говорит Пембертон, – и что меня сразу очаровало и изумило: ни его весьма престарелый возраст, ни его всемирная слава не сделали его упрямым в своих мнениях. Мои замечания о его “Началах” он всегда принимал с величайшею добротою, и они не только не производили на него неприятного впечатления, но, наоборот, он всегда отзывался обо мне хорошо и публично выказывал мне свое расположение”.

Зато и в других Ньютон не любил высокомерно-авторитетного тона и особенно не терпел насмешек над чужими убеждениями. В таких случаях он бывал весьма резок. Однажды Галлей стал смеяться над религиозными мнениями Ньютона и хотел изобразить их в юмористическом виде, спрашивая Ньютона, верит ли он в “доадамовскую” землю. Ньютон сухо и резко возразил: “Я изучал эти вещи, а вы – нет”.

Наружность Ньютона не только не представляла ничего замечательного, но была довольно невзрачна, что вполне гармонировало с его характером, враждебным всему внешнему, показному, мишурному. Ему с внешней стороны было далеко до атлетических форм и красоты Леонардо да Винчи, он не обладал классическим профилем Гете или вдохновенной красотою Байрона. Ньютон был человек “не выше среднего”, по другим показаниям даже “небольшого” роста, в молодости был хорошо сложен, но к концу жизни потучнел. Глаза его выражали ум и проницательность и потускнели лишь в старости. Одевался Ньютон всегда просто, но без неряшливости. Только раз в жизни, выступая кандидатом в парламент, он надел шитый галуном профессорский мундир. Ньютон никогда не носил очков и до самой смерти имел густые волосы, которые, по тогдашнему обычаю, скрывал под париком; в последние годы жизни он потерял лишь один зуб. Манеры его были угловаты, и во время езды в коляске Ньютон имел привычку высовывать обе руки, как бы хватаясь за кузов.

Рассеянность Ньютона вошла в пословицу, и каждому известны относящиеся сюда анекдоты, из которых самым достоверным считается следующий. Однажды друг Ньютона, доктор Стюкели, пришел в его отсутствие, когда обед стоял на столе. Прождавши с час и потеряв терпение, гость приподнял тарелку и, увидев жареного цыпленка, съел его и положил обратно одни косточки. Вскоре возвратился Ньютон, который, поздоровавшись с гостем, сел обедать, но, сняв тарелку и увидев кости, воскликнул: “Однако как мы, философы, рассеянны: право, я думал, что еще не обедал”. Иногда Ньютон, встав по обыкновению рано, сидел целый час в постели не одеваясь и обсуждая какую-нибудь задачу.

Ньютон никогда не вел счета деньгам. Щедрость его была безгранична. Он говаривал: “Люди, не помогавшие никому при жизни, никогда никому не помогли”. В последние годы жизни Ньютон стал богат и раздавал деньги тысячами рублей; но и раньше, когда он сам нуждался в необходимом, он всегда поддерживал близких и дальних родственников. Впоследствии Ньютон пожертвовал крупную сумму приходу, в котором родился, и часто давал стипендии молодым людям. Так, в 1724 году он назначил стипендию в двести рублей Маклорену, впоследствии знаменитому математику, отправив его за свой счет в Эдинбург в помощники к Джемсу Грегори.

Остается высказать несколько общих замечаний о научном гении Ньютона.

Сравнивая Ньютона с другими знаменитыми математиками и физиками и принимая во внимание эпоху, в которую он жил, придется сказать, что из древних ближе всего к нему подходит по гению Архимед, а в новой истории едва ли кто-нибудь может быть поставлен рядом с Ньютоном. Величие научного гения прежде всего сказывается в способности опережать свой век и намечать в общих чертах открытия далекого будущего. В этом отношении Ньютон не имел соперников. Поразительная проницательность его, быть может, ни в чем так не обнаружилась, как в его знаменитом утверждении, что алмаз есть “створоженное смолистое вещество”, – в то время кристаллизацию называли створаживанием. В эпоху младенчества химии Ньютон нашел связь между горючестью веществ и значительной преломляющей их способностью и отсюда вывел, что алмаз есть кристаллизованное горючее вещество, содержащее углерод, – Ньютону не хватало новейшей терминологии. Задолго до изобретения так называемого вариационного исчисления, позволяющего находить наибольшие и наименьшие величины, Ньютон обладал методом, посредством которого решал труднейшие из подобных задач. За шестьдесят лет до открытия астрономом Брадлеем того колебания земной оси, которое присоединяется к “предварению равноденствий” и называется нутацией, колебанием, в силу которого земная ось описывает не круговой, а волнистый конус, Ньютон предвидел это явление, исходя из чисто теоретических данных. Гениальные исследования Лагранжа и Лапласа относительно планетных возмущений и устойчивости Солнечной системы в общих чертах уже содержатся в ньютоновых “Началах”. Ньютон вычислил плотность Земли, определив ее между 5 и 6, и понадобился ряд измерений, от Кавендиша (1798 год) до Бэли (1842 год) и до новейшего времени, чтобы найти числа от 5,48 до 5,66. Будучи уже в преклонных летах, Ньютон дал теорию астрономической рефракции. Позднейшие ученые придумали множество поправок, считая приближение Ньютона слишком грубым; и в конце концов оказалось, что “грубый” метод Ньютона дает числа не хуже тех, которые были добыты при помощи чрезвычайно сложных и утонченных наблюдений и вычислений.

В истории науки известны примеры угадывания истин – не того “бессознательного творчества”, о котором говорят философы вроде Гартмана, но угадывания, составляющего плод глубоких размышлений, открывающих истину раньше, чем сам исследователь выяснил себе сущность своего метода. Знаменитый Эйлер открыл одну из важнейших теорем высшей математики точно по наитию свыше; Ферма дал множество теорем, быть может найденных индуктивно, но, быть может, и угаданных, без всяких строгих доказательств; с Ньютоном это случалось нередко: так, он не оставил доказательства теоремы, по которой степень удлинения планетной орбиты зависит от отношения между силою тяготения и центробежной силою, и лишь через полвека эта теорема была доказана его учеником Маклореном.

Ньютон соединял в себе все качества, которым мы удивляемся в других великих математиках: глубину анализа, отличавшую Лейбница, Эйлера и Лагранжа. Последний из них сказал: “Ньютон величайший гений и самый счастливый из всех, потому что система мира только одна и открыть ее можно было лишь однажды”. При этом Ньютон обладал изумительною способностью к геометрическому синтезу: он умел решать с помощью геометрии теоремы, с которыми едва справляется анализ. В этом отношении Ньютон превосходил даже Монжа, о котором Лагранж сказал: “Это дьявол геометрии”. Особенно любопытен следующий факт, характеризующий геометрический талант Ньютона. После ссоры с Ньютоном Лейбниц, желая доказать превосходство своего метода бесконечно малых над флюксиями Ньютона, послал вызов всем английским математикам, то есть, в сущности, Ньютону, придумав чрезвычайно трудную задачу. Задача была послана Лейбницем в 1716 году в письме аббату Конти, по его собственным словам, “с целью пощупать пульс у английских аналитиков”. Ньютону было в то время семьдесят четыре года. Задача состояла в том, чтобы найти кривую, пересекающую под прямыми углами бесчисленный ряд однородных кривых, например кругов или Парабол. Ньютон получил эту задачу в пять часов пополудни, когда он возвращался со службы с монетного двора. Несмотря на утомление, он тотчас взялся за задачу и в тот же вечер решил ее.