Николай Суханов - Записки о революции

• Название: Записки о революции
• Автор: Николай Суханов
• Жанр: История

Несмотря на субъективность, обусловленную политическими взглядами автора, стоявшего на меньшевистских позициях, «Записки о революции» Н.Н.Суханова давно признаны ценным источником по истории революционного движения в Петрограде в 1917 году.

Мемуары помимо описания масштабных событий содержат малоизвестные факты о закулисных сторонах деятельности мелкобуржуазных партий, остроумные характеристики политических деятелей, любопытные наблюдения о быте, нравах психологии людей того времени.

Издание рассчитано на всех, кто интересуется историей России.

---

Ультиматум прокурора имел смысл только в качестве нарочитой и жестокой экзекуции. Ясно, что при данной конъюнктуре кронштадтских вождей можно было арестовать попросту и без затей, как Каменева, Коллонтай и других. Сейчас Раскольников и Ремнев были арестованы волею своей собственной армии… Рошаль же сначала было последовал примеру Ленина и Зиновьева. Но раздумал и вскоре сам отдался в руки властей.

Реакция и депрессия глубоко проникли и к самый авангард, в самую надежную опору революции – в толщу петербургских рабочих. В самые июльские дни мы уже видели заводские резолюции против большевиков. Это был шок и Katzenjammer.[129]

Теперь было хуже. Целый ряд заводов, отмежевываясь от большевиков, вслед за воинскими частями горячо поддерживал новую коалицию.

Мы были отброшены далеко назад. Огромный запас сил революции был выпущен на ветер. Массы были принижены и расслаблены. Буржуазия воспрянула и рвалась в бой. Атмосфера прочной, глубокой реакции хорошо ощущалась всеми. Почва для действительной диктатуры была благоприятной.

Но еще оставались надежды! Надежды – не только на неиссякшие развязанные силы и пробужденное сознание народных масс. Были еще надежды и на самую коалицию. Не ее ли предшественница за два месяца так воспитала массы, как было не под силу легионам Лениных? Не беспомощность ли буржуазно-советского блока, не его ли государственная мудрость, не его ли эксцессы бросили массы в объятия большевиков? И не та же ли «звездная палата» ныне осталась у власти?

Ныне она получила новые полномочия, «неограниченные» права. На что она употребит их, как не на доказательства своей «лояльности» перед плутократией, как не на развязывание рук «законной» буржуазной власти в «буржуазной» революции? Или ослабла ее государственная мудрость? Или сейчас, в упоении победой, коалиция откажется от контрреволюционных эксцессов?.. Нет, верить в это не было никаких оснований. Несравненные наглядные уроки массам были обеспечены. Они должны вернуть массам сознание, веру, волю к действию и снова сплотить их под знаменами революции.

Каковы же были дела новой коалиции?.. Уже немало дел ее мы знаем. Теперь Россия уже не была «самой свободной в мире страной» и уподобилась «великим демократиям Запада» (а также варварской Германии), где революционные элементы – противники войны – прочно сидели по тюрьмам. Но – дальше в лес, больше дров.

11 июля три доблестных воина – известный нам авантюрист, эсер Борис Савинков, состоящий (при Корнилове) комиссаром Юго-Западного фронта, с двумя не столь известными товарищами, со своим помощником Гобечиа и комиссаром 8-й армии Филоненко – послали на имя Керенского очень содержательную и торжественную телеграмму. Ее напечатали жирным шрифтом и должным образом комментировали во всей «большой» прессе. Телеграмма в патетических выражениях требовала смертной казни на фронте «тем, кто отказывается рисковать своей жизнью для родины, за землю и волю».

«Смертная казнь изменникам – только тогда будет дан залог того, что недаром за землю и волю пролилась священная кровь!..» Одновременно и сам генерал Корнилов в совершенно своеобразной для «солдата» форме опубликовал в печати свое требование: «Армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического развращения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя даже назвать полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам… Необходимо немедленно, в качестве временной меры, введение смертной казни и полевых судов на театре военных действий»…

В общем, дело совершенно ясно. Сказано – сделано. Через двое суток, 13 июля, в газетах было опубликовано восстановление смертной казни на фронте. «В полном сознании тяжести лежащей на нем ответственности Временное правительство учреждало „военно-революционные суды“ и устанавливало смертную казнь через расстреляние за нижеследующие преступления: за измену, за побег к неприятелю, за бегство с поля сражения, за уклонение от участия в бою, за подстрекательство или возбуждение к сдаче, к бегству или уклонению от сопротивления и т. д.»

Это была, конечно, логика положения. Но это было совсем не блестящее положение. А эта логика совсем не устраивала массы, которые видели, к чему она ведет… Буржуазная пресса должна была ликовать. Но вместо того она завыла от гнева по случаю допущенной несправедливости. Как?! На полях сражений, перед лицом смерти малодушие карается расстрелом, – а здесь, в тылу, лодыри, предатели и немецкие агенты будут по-прежнему растлевать армию, государство, народное тело и душу! Не заслуживают ли они смертной казни во сто крат?..

Но потерпите же немного, всему есть свой черед.

Вечером того же, 11-го, числа на улицах столицы обыватели и рабочие читали расклеенное объявление министра внутренних дел, меньшевистского и советского лидера Церетели. Объявление, между прочим, гласило: «Временное правительство приняло решительные меры к предотвращению событий 3–5 июля… 1) Министерству юстиции поручено произвести строжайшее расследование событий. 2) Все лица, прямо или косвенно (?) виновные в этих событиях, арестуются следственной властью и предаются суду. 3) Всякие шествия и уличные сборища в Петрограде, впредь до нового распоряжения, воспрещаются. 4) Призывы к насилию и попытки к мятежным выступлениям, откуда бы они ни исходили, будут подавляться всеми мерами, вплоть до применения вооруженной силы»…

Очень хорошо! Согласно этому приказу, мы, советская оппозиция, и мы, сотрудники «Новой жизни», должны были быть арестованы вместе с тысячами «безответственных» партийных деятелей, агитаторов, рабочих и солдат. Этого, несомненно, и хотела «диктаторская» коалиция. Но одного хотенья было мало…

Пожалуй, еще любопытнее был пункт третий объявления. Припомним апрельское восстание два с половиной месяца назад. После него была принята чрезвычайная мера: были воспрещены уличные манифестации и митинги, причем советские лидеры хорошо понимали всю исключительность этой меры, принятой сроком но три дня. Но кто тогда решился на нее? Мы знаем: ее вотировал тысячный пленум рабочего и солдатского Совета. Сейчас ее объявляет, без срока, грозя оружием и тюрьмами, министр внутренних дел, никого об этом не спрашивая, в силу своих «неограниченных полномочий»… Даже кадетская «Речь», отмечая это, удивлялась, как далеко ушла революция… Куда? Конечно, возможность для министра Церетели осуществить свои меры, даже расстрелами и арестами, внушала сильные сомнения. Но «добрая» воля тут была налицо – без всяких сомнений.

Однако разрозненные действия, как известно, не ведут к цели; надо действовать систематически. Надо вести осаду со всех сторон. И Временное правительство 12 июля постановило: «Во изменение и дополнение постановления Временного правительства от 27 апреля 1917… (NB!) – предоставить в виде временной меры военному министру и управляющему министерства внутренних дел закрывать повременные издания, призывающие к неповиновению военным властям… и содержащие призывы к насилию и к гражданской войне»… На этом основании Керенский закрыл 14-го числа всю большевистскую прессу («Правду», кронштадтский «Голос правды», «Окопную правду»). В царские времена в таких случаях указывали непосредственные причины: за призыв к тому-то в статье такой-то и т. п. Керенский ничего подобного не сделал. Его действия были чистейшим произволом: в большевистских газетах велась боевая политическая агитация, из которой можно было делать в иных случаях определенные выводы. Но никаких призывов к насилию и неповиновению в них не заключалось. Юридически – демократ и юрист Керенский допустил полнейшее безобразие. Но и фактически – он не имел оправдания.

Разгром рабочей печати без суда и следствия мог бы быть произведен «законно» только среди острого кризиса, в огне восстания и гражданской воины. Но ведь теперь же было «успокоение»! Большевики теперь были раздавлены и пока безопасны. Нельзя же было утверждать всерьез, что армия бежит из-за большевистских призывов к неповиновению.

Да и бегство к 14-му числу было уже в общем приостановлено. Газеты констатировали улучшение на фронте. «Речь» писала, что «немцам придется призадуматься». Во всяком случае, немцы прекращали наступление, и русский фронт как будто снова стал впадать в состояние анабиоза.

Но как бы то ни было, устремления новой власти и тут не совпадали с ее возможностями. Распорядиться о закрытии газет и совершить тем самым контрреволюционный акт было совсем нетрудно. Но оградить страну от злокозненной агитации «диктаторская» власть была не в состоянии. Несмотря на разгром большевистских организаций, их издания безотлагательно возобновились и продолжали выходить под другими названиями.

Тогда же правительство распорядилось о восстановлении военной цензуры. Правящие сферы по этому поводу заявляли, что формально военная цензура собственно и не была отменена, а существование ее необходимо и принято во всех демократиях… Охранные отделения, кажется, тоже формально не были отменены, а в существовании военной цензуры не было никакой необходимости, так как ни одна газета не имела ни малейших поводов писать о всяких «дислокациях», и никогда за пять месяцев революции, конечно, не выдала ни одной военной тайны. Но ведь всякому известно, что военная цензура во всех демократиях совсем не есть военная, а есть политическая цензура, и для этой именно цели она существует под предлогом войны. И сейчас, в обстановке послеиюльской реакции, это должно было явиться средством обуздания печати в руках демократа Керенского…