Альберт Вандаль - Разрыв франко-русского союза

• Название: Разрыв франко-русского союза
• Автор: Альберт Вандаль
• Издательство: Феникс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-85880-233-8, 5-85880237-0

«Наполеон и Александр I. Франко-русский союз во время Первой империи» – одно из самых известных сочинений крупнейшего французского историка, члена Французской Академии графа Альберта Вандаля (Albert Vandal) (1853-1910). Этот фундаментальный трехтомный труд был впервые издан во Франции в 1891-1893 годах и удостоен первой премии Гобера, затем он многократно переиздавался в конце XIX – начале ХХ веков. В книге раскрываются корни политического устройства Новой Европы, которое создавалось в начале XIX века в ходе наполеоновских войн. Франция и Россия в тот период играли ключевые роли в европейской политике. В своем глубоком, основанном на огромном количестве источников, исследовании Альберт Вандаль показывает, как шаг за шагом обе державы и их императоры подходили к войне 1812 года, решившей судьбы России и Европы. В рассмотрении политических событий исследуемого периода историк делает акцент на взаимоотношениях Александра I и Наполеона, их личных качествах и психологии.

---

Шарнгорст подверг этот план основательной критике. В особенности он дал понять, что признать a priori необходимость отступления при приближении французов– значит отдать им всю низменную часть Пруссии с ее крайне ценными средствами. Что же касается прусских войск, то, запертые в нескольких крепостях, предоставленные самим себе, лишенные свободы, – они, рано или поздно, будут раздавлены, и монархии, бесполезно пожертвовавшей собой ради общего дела, неизбежно придется сдаться. В выражениях, откровенность которых граничила с дерзостью, Шарнгорст объяснил, что Пруссия не может осудить себя на неблагодарную роль жертвы, не может уподобиться покинутой крепости, которую оставляют на погибель среди полчищ врагов только для того, чтобы задержать их наступление; что, если царь будет упорствовать в своих намерениях, король вынужден будет испробовать единственный остающийся ему открытым путь к спасению – выслушать предложения Франции.

Из этих слов Александр понял, что Пруссия предоставляет ему на выбор только два решения: или идти в Пруссию, или смотреть на нее, как на врага. Но в будущей войне, когда Наполеон может иметь в своем распоряжении огромное количество войск, когда на его стороне наверное будет численный перевес, русским нельзя пренебрегать прибавкой от восьмидесяти до ста тысяч хорошо вооруженных, хорошо снаряженных, воспламененных патриотизмом и чувством ненависти пруссаков. К тому же, если царь допустит этой силе перейти на сторону врага, такая измена послужит дурным примером: она может заразить и других. Это облегчит составление коалиции, которой Наполеон старается охватить соперника. Пред такой перспективой Александр смутился и уступил. Нехотя, скрепя сердце, он, мало-помалу, согласился изменить еще раз свой план и вернулся к мысли о наступлении, сохраняя за собой право не переходить известных пределов. Он перестал упорствовать и согласился подписать с Пруссией военную конвенцию, которая объединила бы обе армии и, до известной степени, связала бы их судьбу. Шарнгорст был направлен к военному министру Барклаю-де-Толли и к канцлеру Румянцеву. В целом ряде совещаний, потребовавших большого труда, конвенция была подвергнута подробному обсуждению. Каждая статья устанавливалась только после долгих разговоров, и, наконец, 7 октября, конвенция была подписана.[334]

По этому акту – если Наполеон, несмотря на соблюдаемое обоими государствами корректное и осторожное поведение, даст заметить, что хочет занять какую-нибудь часть прусской территории или примет слишком угрожающее положение – русские войска должны выступить в поход и с возможной быстротой двинуться к Висле. Они постараются даже, насколько позволят обстоятельства, переправиться через Вислу, но относительно этого пункта Александр не принял на себя положительных обязательств. Он приказал вычеркнуть из конвенции статью, по которой ему вменялось в обязанность продвинуть до Силезии часть своих войск. Пруссаки же с своей стороны должны уходить от нападающего, и, проскальзывая между его колонн, бежать навстречу своим союзникам и стараться соединиться с ними. Если быстрота наступления не допустит соединения с русскими, тогда они должны броситься в крепости Померании или Силезии, где сопротивление будет им облегчено близостью русских, которые станут на Висле.

Дабы русские могли скорей прийти на Вислу, Шарнгорст просил, чтобы войска царя, которые в настоящее время были в пяти переходах от границы, заблаговременно получили приказание вступить в Польшу и Германию, как только прусские власти подадут им знак и потребуют их присутствия. Александр никогда не признавал за чужими властями права распоряжаться его войсками. Поэтому было условленно, что войска выступят в поход самое позднее через восемь дней после того, как русское правительство получит от прусского короля или его генералов извещение об опасности. Одну же часть прусского государства Россия уже теперь обязывалась взять под свою охрану. Теперь же русский корпус из двенадцати батальонов и восьми эскадронов должен был выдвинуться за первую линию и стать на самой границе Пруссии, недалеко от того места, где восточная Пруссия внедряется между морем и русскими владениями. Как только начнутся враждебные действия, этот корпус должен перейти границу, прикрыть Кенигсберг и защитить от внезапного нападения этот важный город, которому будут угрожать и французский гарнизон в Данциге, и варшавские поляки. Вместо Берлина, который придется покинуть в первый же момент войны, Александр обязался сохранить королю другую столицу-колыбель Пруссии, куда тот мог бы перенести свою столицу и свое правительство и где мог бы укрыться на время вторжения французов.

Вот каких уступок добился Шарнгорст от русского правительства. Если бы заключенная в Петербурге конвенция, за которой должен был последовать договор о союзе, была утверждена в Берлине, Наполеон, без сомнения, бросился бы на не переставшую вооружаться Пруссию, и война наступила бы семью месяцами раньше. Военные операции начались бы на низовье Вислы. Вместо того, чтобы в 1812 г. попасть в беспредельные пространства России, императору пришлось бы в конце 1811 г. снова начать кампанию 1807 г., и можно думать, что то, чего он так боялся, вероятно, было бы его спасением.

III

Заключенная в Петербурге военная конвенция, с ее недомолвками и оговорками, не прекратила колебаний короля; более того, она заставила его пережить ужасные дни. Если в августе он решился броситься к России, вместо того, чтобы обратиться к Франции, то это было сделано потому, что предполагаемые им у Наполеона намерения не оставляли ему другого выбора. Думая, что Наполеон не хочет иметь его своим союзником, что он собирается свергнуть его с престола, он не видел другого исхода, и в припадке отчаяния обратился за помощью к России. Теперь же более или менее определенные предложения Франции, давая ему возможность выбора, окончательно сбили его с толку. Получив свободу принять решение, он не был способен ею воспользоваться. Очевидно было, что сделать в этот решительный момент его жизни выбор между двумя открывшимися перед ним путями было свыше его сил. Он не верит, да и прежде никогда не верил, в возможность – с серьезной надеждой на успех – сопротивляться победителю при Йене. Восстать против непобедимого полководца, даже с некоторой помощью русских войск, не значило ли идти на верную смерть? С другой стороны, подчиниться Наполеону – та же смерть, правда не сейчас, но все-таки смерть – медленная и позорная. Не скрывается ли в предположениях императора западни, думал он; нет ли тут гнусного намерения – получив в свое распоряжение Пруссию, склонив ее на унизительное дело и воспользовавшись ею – впоследствии, когда у ней не будет средств к защите, вернее поразить ее? Видя на обоих путях только ужасы, Фридрих-Вильгельм никак не мог разобраться, откуда грозит меньшая опасность, не мог составить себе мнение, а тем более принять решение. “Остается только бросить жребий, – растерянно говорил он, – разве что Провидение каким-нибудь чудом откроет нам глаза”.[335] От этой терзавшей его внутренней борьбы он терял голову, лишался рассудка. Сен-Марзан, на основании ложных сведений думал, что король успокоился, сделался доверчивым и был даже “очень весел”[336], а, между тем, несчастный монарх писал 31 октября Гарденбергу: “Мне кажется, что у меня припадок горячки; мне чудится, как вокруг меня, со всех сторон, разверзаются пропасти”.[337]

В конце концов, несмотря на все усилия более твердого и более последовательного в своих суждениях Гарденберга, король дал понять ему, что считает себя осужденным на французский союз[338]. Ответ России, – говорил он, – дает только условное утешение. Россия дает обязательство защищать едва половину Пруссии. Конечно, ее войска пойдут на Вислу. Но пойдут ли они с желательной скоростью? Ведь Александр согласился поневоле. А вдруг он воспользуется первым представившимся ему случаем, чтобы стать на прежнюю строго оборонительную почву, от которой отказался, когда ему приставили нож к горлу. Фридрих-Вильгельм выставлял на вид все эти соображения, которые, конечно, имели большое значение. В сущности, если бы русские дали более успокоительные обещания и тем лишили его всякой возможности извинить свою трусость, он, вероятно, остался бы недоволен ими. Главную причину его действий в это критическое время следует искать в неисправимой слабости его характера. Людям со слабым и нерешительным характером присуще в критическую минуту предпочитать то решение, которое обещает им безопасность, хотя бы на самый короткий срок. Они считают себя счастливыми, когда им удается отсрочить опасности, когда они могут отдохнуть от душевных тревог; дальше они не заглядывают. Они хлопочут не о своем будущем, а о завтрашнем дне. Такую кратковременную выгоду и доставлял королю союз с Наполеоном; ясно было, что император, добившись покорности Пруссии, конечно, позволит ей жить или, по крайней мере, прозябать некоторое время. Таким образом, в перспективе у Фридриха-Вильгельма открывался период времени относительного спокойствия. Поэтому, в ту минуту, когда самые смелые из его генералов и министров, запасшись русскими обязательствами, надеялись довести его до цели своих усилий, он выскользнул у них из рук; с трудом дотащенный ими до энергичного и мужественного решения, он не в силах был удержаться на нем. Мужество окончательно покинуло его, и он упал в объятия французского союза. Партия действия, только что выигравшая дело в Петербурге, проигрывала его в Берлине.