Е. Орлов - Марк Туллий Цицерон. Его жизнь и деятельность

• Название: Марк Туллий Цицерон. Его жизнь и деятельность
• Автор: Е. Орлов
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Эти жалкие причитания и моления возымели действие, и друзья стали лезть из кожи вон, чтобы вернуть его из ссылки. Первыми, естественно, поддались сенат и аристократия, для которых красноречие Цицерона всегда было украшением и оплотом и которые теперь, при виде его несчастий, смягчились и признали, что он ими достаточно уже искупил свою вину. Уже в июне 58 года в сенат поступило предложение одного из членов его вернуть изгнанника, но оно, как и другое в том же году, было преждевременно и не могло пройти через коммиции. К началу 57 года шансы значительно улучшились. Один из новых консулов П. Лентулл Спинтер был всецело на стороне сената, а Помпей, оставшись один в Риме после отъезда Цезаря в Галлию, стал мало-помалу склоняться туда же и вступать в соглашения с аристократией. В виде аванса и как залог его искренности с него прежде всего потребовали возвращения Цицерона, и Помпей стал хлопотать у народа об амнистии. Для борьбы с Клодием, все еще пользовавшимся большим влиянием в народных кругах, он сошелся с народным трибуном Милоном, достойным соперником Клодия в дерзости, решимости и находчивости. Во главе наемной толпы гладиаторов новый защитник Цицерона стал бороться со своим врагом, устраивая ежедневные схватки с ним и его приверженцами и терроризируя население боями и мятежами. Улицы Рима стали свидетелями беспрерывных смут, мостовые обагрялись кровью и устилались увечными и ранеными, и воздух оглашался криками победителей и стонами умирающих. Хаос стоял невообразимый, власть законов исчезла, и публика с волнением следила за перипетиями борьбы и выжидала ее результатов. К несчастью, силы противников были равны, и Помпеи, видя, что дело может затянуться надолго, принужден был прибегнуть к другим мерам. По его предложению сенат в мае 57 года постановил стянуть в Рим граждан италийских муниципиев, всегда, как известно, державших сторону сената, с целью подавить оппозицию городского населения численным превосходством. Мера была действенной, и 4 августа, при страшных беспорядках и кровопролитии, народное собрание провело требуемое решение.

Опала Цицерона, таким образом, кончилась, и, покинув Диррахий, он переправился в Брундизий, где его ждало семейство, а оттуда по знаменитой Аппиевой дороге медленно двинулся в Рим. Изо всех попутных городов ему выходили навстречу муниципалитеты с приветствиями и поздравлениями, и когда 4 сентября он прибыл в столицу, сенат, должностные лица и всадническое сословие приняли его с шумными овациями. При громе рукоплесканий взошел он на форум, а оттуда – на Капитолий, и здесь, как некогда в Афинах Демосфен, он произнес благодарственную речь богам и народу. “Италия принесла меня на плечах к Риму”, – говорил он впоследствии по поводу своего триумфа, и с этими словами нельзя не согласиться, если отождествить Италию с ее правящими классами.

Как ни кратковременно было изгнание Цицерона, но он запомнил полученный им урок: несмотря на внешний почет, который ему теперь оказывали, – ему вернули конфискованные земли и даже присудили вознаграждение в два миллиона сестерциев за убытки, – он довольно ясно понимал, что время политического расцвета для него прошло и что отныне центр тяжести переходит к другим, более сильным, нежели он. Занесенный в орбиту могущественных триумвиров, он вскоре убедился, что больше, чем на роль спутника их, он рассчитывать не может и что единственное, на что он способен, это – быть послушным исполнителем их воли. Правда, он не сразу мирится со своей новой ролью и некоторое время все еще продолжает мечтать о самостоятельной политике; но действительность разбивает его мечты, и он безусловно покоряется своей участи. В письмах к друзьям и знакомым он излагает свое новое profession de foi, говоря, что еще Платон учил, что граждане обязаны быть одних мнений со своими вождями, и отдает все свои силы и таланты в распоряжение триумвиров. Он поддерживает в сенате каждое предложение их; он слагает дифирамбы их подвигам и защищает их интересы на суде и в народном собрании. Чтоб иметь понятие об услужливости его, мы приведем три случая из адвокатской практики его в этот период.

Скавр, пасынок Суллы и кандидат на консульство 53 года, так растратился за время своего эдильства, что для поправки дел отправился в Сардинию в качестве пропретора. Грабеж имел гомерические размеры, и провинциалы привлекли его к ответственности. Тогда Помпей, который был женат на сестре Скавра, приказал Цицерону защитить его, и тот исполнил свою роль с таким успехом, что из 70 судей только 8 объявили себя против подсудимого. Освободившись, Скавр стал бесцеремонно подкупать избирателей, – и ему вторично устроили процесс; но на сцене опять появился красноречивый Цицерон, и шурин Помпея был опять объявлен невиновным.

Около этого же времени судился за взяточничество некий Ватиний. В 59 году он был трибуном, и тем, что дал показания против клиента Цицерона, навлек на себя беспощадные нападки со стороны последнего. Теперь же, в 54 году, когда происходил его процесс, он был лейтенантом Цезаря, – и бедному Цицерону пришлось выступить на защиту того, кого он раньше обзывал лжецом, вором, грабителем и убийцей!

Однако наиболее характерным инцидентом в карьере Цицерона в это время была его защита Габиния. Этот гнусный тип имел счастье быть протеже Помпея; в 54 году он вернулся из Сирии, где был проконсулом и награбил миллионы. Рим его встретил тремя процессами: за оскорбление достоинства народа, за вымогательство и за подкуп. Народ его ненавидел, люди наперерыв искали возможности фигурировать в качестве его обвинителей, и когда перед судом претора адвокат стал говорить, брань и угрозы публики заставили его замолчать. Цицерон сам был против обвиняемого как представитель публиканских интересов, столь неглижированных Габинием. Однако он воздержался от открытого нападения, ибо, как писал брату, он “не хотел ссориться с Помпеем”. Благодаря своим миллионам Габиний отделался от процесса благополучно: из 70 судей 38 были того мнения, что ни люди, ни боги ничего не могут иметь против такого безупречного гражданина. Но наступил второй процесс Габиния, за вымогательство – и Цицерон, по приказанию Помпея, принужден был взяться за его защиту!..

Но таких примеров не оберешься; достаточно и приведенных, чтобы понять, какими средствами Цицерон успел примирить себя с триумвирами и даже снискать их расположение: Цезарь теперь похваливал его стихи, а Помпей уверял, что, не спаси он Рима от Катилины, ему не над чем было бы теперь властвовать. Цицерону удалось 5 лет прожить без тревог и в 54 году, после смерти Красса, даже получить давно желанное место в жреческой коллегии; но судьба его недолго баловала: в 52 году его опять удалили из Рима, заставив принять в управление дальнюю провинцию Киликию в Малой Азии.

Что было причиною этой новой опалы, мы не знаем; нам известно лишь, что 15 апреля 52 года наш герой под обычные охания и жалобы на судьбу принужден был оставить Рим и поехать в назначенную ему провинцию. Он проводит там целый год и отличается так же, как некогда отличился в Сицилии. Он дважды объезжает всю Киликию, вникая в нужды населения и творя беспристрастный суд; он умеренно покровительствует публиканам, не превышая вверенной ему власти, и с особенной заботливостью следит за интересами римского правительства, стараясь прекратить злоупотребления по администрации, и возвращает казне расхищенные при его предшественнике суммы. Он ни разу не был повинен в вымогательстве или лихоимстве, и отказался даже от содержания, которое провинциалы обыкновенно назначали своим правителям. Он никогда никого не бранил и не наказывал прутьями; у его ворот никогда не было часовых, и никому он не отказывал в аудиенции; все имели к нему свободный доступ, всех он выслушивал с одинаковым вниманием, и всем он готов был оказать помощь.

Не довольствуясь успехами в гражданском ведомстве, он искал лавров и на военном поприще. Он покорил Каппадокию для царя Ариобарзана, друга римского сената; он усмирил восставших киликийцев и нанес парфянам несколько решительных ударов, разрушив их селения и забрав множество пленных и добычи. Во многом, правда, если не во всем этом, он был обязан своему брату Квинту, который поехал с ним в качестве легата; все же честь принадлежала ему как старшему, и он получил от своей армии титул императора. Гордясь своим званием и украсив свои проконсульские пучки неувядаемыми лаврами, он посылает сенату пышное описание своих военных подвигов и просит его вознести богам supplicatio – молебствие – за его победы и удачи.

Он теперь начинает мечтать о триумфе и последние недели своего наместничества проводит в писании писем к друзьям, в которых просит их содействовать ему в достижении этой чести, а главное – устроить так, чтобы он мог уехать из провинции, как только окончится его год: война с парфянами еще тянулась, и сенат мог ввиду этого продлить его правление на неопределенный срок. Цицерон этого сильно опасался: нетерпение покинуть место изгнания и желание вернуться в свой излюбленный Рим поджигались еще надеждою на триумф, – и вот, с мужеством, несколько для него необычайным, он решает взять судьбу в свои собственные руки: не дожидаясь назначения и приезда преемника, он сдает бразды правления своему квестору и 30 июля 50 года выезжает из Киликии на родину. Он едет через Эфес, Родос, Афины и Брундизий и в начале 49 года приближается к столице, останавливается у ее стен и ждет сенатского декрета насчет триумфа. Увы! Напрасно: в это самое время загорается пожар междоусобной войны между Цезарем и Помпеем, и нашему доблестному герою, к его великой досаде, приходится отложить свои мечтания на неопределенное время.