Иван Ильин - Понятия права и силы (опыт методологического анализа)

• Название: Понятия права и силы (опыт методологического анализа)
• Автор: Иван Ильин
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Философия
• Год: 1994
• ISBN: 5-268-01394, 5-268-01393-9

Первая оригинальная работа Ильина – «Понятия права и силы. Опыт методологического анализа» (1910) – посвящена, казалось бы, частному вопросу: можно ли в определенном отношении считать тождественными право и силу? Главный смысл работы Ильина заключается в демонстрации того, что право в его сущ ностном понимании не есть «реальность» в обычном смысле этого слова. Право есть внешнее выражение некоторых глубинных отношений между людьми, выходящих за пределы их существования в материальном мире. Утверждая, что в чисто юридическом и логическом плане право принципиально отличается от силы, главный признак которой – ее непосредственное осуществление в материальном мире, Ильин фактически утверждает, что право есть феномен, связанный с некоторой сверхэмпирической сферой, лишь опосредованно проявляющейся в реальности эмпирического мира, в отношениях сосуществующих правовых индивидов.

---

Но столь же естественно и власти уважать подчиненного ей гражданина, усматривая в нем автономный духовный центр – правоспособного субъекта. Обращаясь к гражданину с правовыми императивами, власть не может сделать обязательного – неизбежным, а запретного – неосуществимым; поэтому она всегда вынуждена полагаться на правосознание граждан, на их собственный разум и на их собственную волю.[154] Мало того, нормальная власть связуется с гражданами одинаковостью государственного воленаправления, единою целью, духовною солидарностью; она испытывает себя как их государственную волю; она не только политически ведет их, но она признает себя духовно несомою ими. Она почерпает в их правосознании санкцию и силу; и только благодаря этому она оказывается компетентною; и только через это она в состоянии творить их общее, национально-духовное дело. Ее достоинство определяется их самоутверждением; ее авторитет измеряется их духовным признанием. Уважая себя, она не может не уважать их; и обратно: если власть не уважает граждан, то она не уважает и себя; тогда она не в состоянии блюсти свое достоинство; она теряет свой авторитет, перестает быть политическим центром страны и превращается в пустую видимость.

Таким образом, взаимное уважение народа и власти оказывается необходимою основою государственного бытия. Однако столь же необходимою основою общества, правопорядка и политического существования является взаимное доверие.

Если уважение утверждает в человеке духовное достоинство, то доверие утверждает в его душе благородную волю как живую основу поведения.

Доверяющий усматривает в доверяемом прежде всего духовное существо; это значит, что доверие покоится на уважении, и предполагает его наличность: всякий человек, строящий свое поведение на благородной воле, т. е. на воле к объективному благу, есть тем самым духовное существо, ибо эта воля есть одно из основных проявлений духа. Такой человек объективно заслуживает уважения; не только уважения, но и доверия: ибо доверие родится тогда, когда человек начинает учитывать практическую сторону жизни уважаемого человека, т. е. его волю, его воленаправление, самые творческие истоки его личного духа. Можно уважать человека в одном отношении и не доверять ему в другом, но тогда в этом «другом» отношении лишенный доверия будет лишен и уважения. Истинная полнота уважения всегда сопровождается полнотою доверия; именно этим люди руководятся в дружбе, в избрании духовника и в обращении к Богу.

Итак, доверяющий усматривает в доверяемом не просто духовное существо, но именно волю к объективно верному поведению, и притом жизненно-эффективную волю. Это значит, что доверие предполагает духовную вменяемость человека, т. е. способность отличать «лучшее» от «худшего», измерять этими мерилами свои состояния и поступки, выбирать лучшее и определять свое поведение состоявшимся выбором и решением. Невменяемый человек остается за пределами доверия и оставляет чужую душу безразличною в этом смысле. Но вменяемость не создает еще тем самым доверия; для этого необходим положительный результат вменения, и притом не в единичном случае, а в общем масштабе, в основном, окончательном для данного человека смысле. Доверяющий признает, что доверяемый не только один раз и, может быть, случайно определил себя к «добру», но что он способен к этому постоянно, что этот выбор и это решение свойственны ему по существу и устойчиво, ибо таково его основное воленаправление. Доверие утверждает именно благое воленаправление в душе человека; оно не только констатирует отвлеченно его способность к добру, но признает силу этой способности, ее творческое значение в жизни; оно как бы взывает к этой способности и к ее силе, к благим мотивам и к благим целям воли: и, взывая, полагается на них, т. е. спокойно рассчитывает на их победу и на их жизненно определяющее действие. Это есть вера в чужую добрую волю как реальную основу чужого поведения.

Доверяющий не просто отмечает наличность «добрых желаний» в душе человека; но он учитывает именно их силу и их верную победу. Он питает уверенность в том, что воля к добру, оказавшись лицом к лицу с дурными желаниями, вступит с ними в борьбу и одолеет их, что она сумеет завладеть не только настроением души, но и ее творческими бессознательными силами, что она сумеет найти для себя адекватное словесное выражение, которое верно выразит ее решение, и наконец, что она сумеет выковать себе верное жизненное проявление, соответствующий и достойный поступок или акт. Жизненная эффективность воли состоит именно в целостном, органическом согласии ее, во-первых, с бессознательными силами души, которые могут вторгнуться, обессилить решение, разрушить поступок или влить в него другое, недостойное содержание, во-вторых, со словесным изъявлением, которое может скрыть решение, передать его искаженно и ввести другого в заблуждение, и, в-третьих, с внешним деянием, которое может и не соответствовать ни решению, ни словам. Каждое такое расхождение нарушает доверие человека к человеку и лишает его цельности, ибо оно мешает уверенному предметному восприятию чужого духа, его подлинных истоков и его основного воленаправления. Истинное доверие есть целостное доверие: оно относится не только к разумной воле, но и к бессознательным настроениям души, и к слову, и к делам. Каждый раз, как человек, принимая решение, внутренно двоится и насилует свои желания и влечения, он утрачивает свою цельность и колеблет этим доверие к себе; наоборот, к цельному, инстинктивно доброму человеку все обращаются с легким, быстрым, радостным доверием. Подобно этому, каждый раз как человек влечется не к тому, что он решил сделать, или говорит не то, что думает, или не делает того, что решил, или не делает того, что сказал, или делает не то, что говорит, – он колеблет и умаляет, дробит и обессиливает в других доверие к себе. Он или не дает другим воспринять себя как волю, сильную в добре и в жизни; или он заставляет их восприять себя как волю, слабую в жизни. Поэтому если доверие есть нечто духовно драгоценное и необходимое, то всякая духовная нецельность и ложь гибельна и разрушительна. Тот, кто лжет словами или внешними поступками, тот разрушает цельность взаимного доверия; он разрушает его иначе, но не менее, чем тот, кто обнаруживает устойчивую злую волю, или тот, кто внутренно раскалывается и лжет себе. Ибо истинное доверие требует от доверяемого благородной, сильной и цельной воли.

Поэтому тот, кто притязает на доверие со стороны других, – должен прежде всего доверять себе сам. Доверие, как и уважение, возникает и слагается автономно; оно зарождается в непосредственном восприятии чужого воленаправления, его содержания, его силы и его цельности. Нельзя доверять по принуждению, но расшатать в другом доверие – легко. Человек, колеблющийся в своем воленаправлении, не умеющий блюсти верность своему духу, нецельный душою и несильный волею, теряет энергию в духовном самоопределении и перестает верить себе. Не доверяя ни своему решению, ни своему слову, он начинает вызывать в других недоверие к себе и, судя о других по себе, теряет и сам доверие к ним. А так как без взаимного доверия нравственная связь между людьми невозможна, а правоотношение неминуемо вырождается, то всякая ложь и кривда, всякий обман и кривотолк, всякое вероломство и предательство оказываются, абсолютно вредными и даже гибельными в жизни людей. Ложь не столько морально предосудительна, сколько духовно разрушительна: она губит единение людей – их общение, их солидарность, их организацию.

Но это и означает, что доверие к другим людям входит в самую сущность правосознания. Доверие становится здесь верою в правомерность чужой воли, в ее благонамеренность и лояльность. Доверяющий признает в доверяемом волю к праву и волю к цели права; он верит, что доверяемый признает право, его объективное значение, его связующую силу, что он действительно измеряет правом свои решения, состояния и поступки и что он делает это ради того, чтобы найти верные мотивы для лояльного образа действий. Доверять значит как бы обращаться к человеку с таким заявлением: «ты еси живая воля к духу, к праву и правомерному поведению; знаю это и уверенно жду от тебя соответствующих деяний!» И это обращение необходимо как для доверяемого (ибо оно содействует его духовному самоутверждению и позволяет ему участвовать в правоотношениях), так и для доверяющего (ибо оно позволяет ему уверенно строить правовые пределы своего духа и тем служит его духовному самоутверждению). Это обращение должно быть взаимным, и это взаимное правовое доверие необходимо обоюдно.