Уильям Фолкнер - Особняк

• Название: Особняк
• Автор: Уильям Фолкнер
• Издательство: Фолио
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1998

Роман `Особняк` известного американского писателя Уильяма Фолкнера (1897 — 1962) — последняя часть саги о Йокнапатофе — вымышленном американском округе, который стал для писателя неиссякаемым источником тем, образов и сюжетов.

---

— Погодите, — сказал дядя Гэвин. — Собачья роща. Говорите толком. Если у вас никаких дел нет, так у меня их достаточно.

— Да я же вам и хочу все рассказать, — говорит Рэтлиф. — В роще была собачья станция. Вроде собачьей почты, что ли. Каждый пес со Второго участка хоть раз в день наследил там, в этих зарослях, да и каждая собака со всего избирательного округа, не только из Йокнапатофского, хоть раз в жизни подымала там лапу и оставляла визитную карточку. Ну, вы же знаете: бегут себе два пса, принюхиваются, и Первый говорит: «Легавый я буду, если старый куцый овчар с Уайотт-Кроссинга тут не побывал. Как ты думаешь, что ему понадобилось?» — «Да это не он, — говорит Второй, — тут шлялся тот, муругий, которого Рес Грир выменял у Солона Квика на полдня работы, когда они церковную крышу крыли, неужто не помнишь?» А Первый ему говорит: «Нет, тот муругий позже приходил, а вот тут пробежал старый овчар с Уайотт-Кроссинга. Я-то думал, он побоится сюда бегать после того, что с ним сделал тот пес миссис Литтлджон, знаешь, помесь дворняги с эрдель-терьером?» В общем, понимаете, как это бывает.

— Понимаем, — сказал дядя Гэвин. — Дальше что?

— Ничего, — говорит Рэтлиф. — Начался этот самый, так сказать, выпускной бал дядюшки Билла Уорнера для всех кандидатов, и собрались избиратели и кандидаты за сорок миль в округе; у кого был «пикап», кто выпросил, чтоб его подвезли в машине, а кто приехал и на упряжке мулов, если другого ничего не было, и все эти независимые избиратели гуляли по роще, и сам сенатор Кларенс Эгглстоун Сноупс циркулировал между ними, пока не подошло время ему выступить с речью и объяснить, за кого ставить крестик. Представляете себе: все чинно, мирно, прилично, все законно, как всегда, пока какой-то неизвестный хитрюга, не скажу подлец, может, это и был сам полковник Деврис, кто же еще мог знать про этих двух мальчишек, про близнецов, и зачем они сюда приехали из самого Камберленда, уж не говорю, кто мог знать и про этих близнецов и про те кусты тоже, так вот этот неизвестный хитрюга, кто бы он там ни был, подговорил мальчишек попробовать — а что выйдет, если двум таким мальцам выгнать псов из ихних кустиков, нарезать прутьев пониже того места, куда нацеливались псы, да с этими прутьями пробраться за спиной у сенатора К.Эгглстоуна Сноупса, когда он начнет речь держать, и этак легонько, чтобы ему не мешать, провести сырыми прутьями по его брюкам. Легонько, тихонько, чтобы никого не потревожить. Потому и вышло, что ни Кларенс, ни остальные даже не заметили первых шесть-семь собак, а потом Кларенс вдруг почувствовал, что у него сзади брюки намокают, что-то ему свежо становится, он покосился одним глазом через плечо и увидел, что за ним выстроилась собачья очередь, стоит, решает его политическую судьбу; тут он как побежит к первому попавшемуся автомобилю, где можно бы укрыться, а сам косится назад и видит, что за ним, как хвост за змеем, несется эта собачья очередь; он как вскочит в машину, стекло поднял, а вокруг машины все псы кружат, как лебеди и лошадки на карусели, — помешали им, понимаете, они так и бегают на трех лапах, четвертую задрали, нацелились, взвели, так сказать курки. Наконец кто-то поймал владельца машины, взял у него ключ и отвез Кларенса домой, последний пес только и отстал мили через две; доехали до двора бывшего сенатора, где его никто не тронул, — видно, его, Кларенса, пес тоже был на пикнике, — и кто-то пошел в дом и вынес пару сухих брюк — переодеться бывшему сенатору. Вот именно — бывшему. Потому что он и в сухих штанах на пикник не вернулся, видно, сообразил, что это малость рискованно, напряжение чересчур большое. Я про то, что ему пришлось бы слишком напрягаться — тут надо свою кандидатуру снимать, а здесь еще оглядывайся все время через плечо — вдруг какой-нибудь пес вспомнит твою физиономию, хоть брюки у тебя свежие и ничем интересным не пахнут.

— Черт меня побери! — сказал дядя Чарльза. — Нет, это слишком просто, даже не верится.

— Видно, он сообразил, что убеждать народ голосовать за него в при этом то и дело брыкаться одной ногой, отгонять собак — такого даже избиратели Миссисипи не потерпят, — сказал Рэтлиф.

— А я вам все равно не верю, — говорит дядя Гэвин. — Даже если бы все, кто был на пикнике, это видели и знали, не такой он человек, чтобы из-за этого снять свою кандидатуру. Вы же сами только что мне сказали, что его кто-то сразу посадил в машину и тут же увез домой. — И вдруг дядя Гэвин замолчал. Он посмотрел на Рэтлифа. Тот стоял, глядя на него как ни в чем не бывало. Гэвин сказал:

— А может быть, это…

— Правильно, — сказал Рэтлиф. — Такое было условие.

— Какое условие? — спросил дядя Гэвин.

— Видно, тут тоже был замешан тот же самый хитрец, неизвестный мошенник, — сказал Рэтлиф. — Словом, кто-то поставил условие, что если сенатор Сноупс снимет свою кандидатуру на этих самых выборах в Конгрессе, то все, кто видел, как собаки агитировали за Девриса, забудут об этом, а кто не видел, тот никогда и не узнает.

— Он и это обошел бы, — сказал дядя Гэвин. — Неужто Кларенса Сноупса может остановить или на секунду удержать то, что какие-то собаки подняли на него лапу? Черт, да это кончилось бы тем, что он все собачьи номера посчитал бы за поданные заочно бюллетени.

— Ах, вы про Кларенса, — сказал Рэтлиф, — а я думал, вы про дядю Билла Уорнера.

— Про Уорнера? — спросил дядя Гэвин.

— Вот именно, — сказал Рэтлиф. — Тот бессовестный тип, как видно, договорился с самим дядюшкой Биллом. Во всяком случае, именно он, дядюшка Билл, в тот же день объявил всем, что сенатор Кларенс Эгглстоун Сноупс снял свою кандидатуру в Конгресс; и как будто он даже не потрудился сообщить об этом самому бывшему сенатору. Да, припоминаю, люди говорили дяде Биллу то же самое, что вы сейчас сказали: что, мол, Кларенс все обойдет, что ему все нипочем; они даже насчет собак говорили вашими словами, только выражались чуть покрепче… Но дядя Билл сказал:

— Нет, на Втором участке никакой Кларенс Сноупс никуда баллотироваться не будет.

— Но разве он только на Втором участке баллотируется? — говорят. — Он же теперь даже не в нашем Йокнапатофском округе баллотируется. Он выставляет свою кандидатуру на одной восьмой всего штата Миссисипи. — А дядюшка Билл им отвечает:

— К чертовой матери все сто восьмых штата Миссисипи и весь Йокнапатофский округ. Не разрешу я, чтобы наш поселок представлял человек, которого всякая дворняга принимает за столб от забора.

Дядя Гэвин посмотрел на Рэтлифа. Он посмотрел на него очень пристально.

— Значит, этот неизвестный интриган, про которого вы рассказывали, знал не только про близнецов-племянников Девриса и про собачьи кустики, он и про старого Билла Уорнера все знал.

— Похоже, что так, — сказал Рэтлиф.

— Значит, сработало, — сказал дядя Гэвин.

— Похоже, что так, — сказал Рэтлиф.

Чарльз и его дядя посмотрели на Рэтлифа, который сидел спокойный, аккуратный, чуть помаргивая, очень мягкий и сдержанный, в своей чистенькой голубой рубашке — он шил их сам и всегда носил без галстука, хотя Чарльз знал, что у него дома их было два, он заплатил за них Аллановне по семьдесят пять долларов за штуку, когда они с дядей Гэвином десять лет назад ездили в Нью-Йорк на Линдину свадьбу, но Рэтлиф их никогда не носил.

— О Цинциннат! — сказал дядя Гэвин.

— Что? — сказал Рэтлиф.

— Ничего, — сказал дядя Чарльза. — Интересно, кто же это мог сказать близнецам про собачьи кустики?

— Да, наверно, сам полковник Деврис, — сказал Рэтлиф. — Он на войне воевал, столько орденов получил, три года практиковался на немцах, на итальянцах, на япошках, что же ему стоило придумать такой пустячный стратегический ход в политике?

— Да то были просто обыкновенные убийцы или врожденные садисты без стыда и совести, — сказал дядя Гэвин. — А Кларенс прирожденный, натасканный, мелкотравчатый американский политикан.

— Может, эти политиканы и не такие вредные, надо только смотреть за ними в оба да делать все, что в твоих силах, и как можно лучше, — сказал Рэтлиф. Потом он сказал: — Значит, так, — и поднялся, сухощавый, спокойный, абсолютно вежливый, абсолютно непроницаемый, и, обращаясь к Чарльзу, сказал: — Помнишь, майор, то большое поле, где овес посеян, в излучине, за пастбищем дядюшки Билла? Говорят, там всю зиму дикие гуси водились. Почему бы нам не съездить туда поохотиться? Полагаю, что дядя Билл нам охотно разрешит.

— Большое спасибо, — сказал Чарльз.

— Значит, договорились, — сказал Рэтлиф. — Всего доброго, джентльмены. — И Рэтлиф ушел. Чарльз посмотрел на своего дядю, а тот пододвинул к себе лист бумаги и стал писать, не торопясь, но с чрезвычайно занятым видом.

— Итак, открыть кавычки, — сказал Чарльз. — «Придется поработать вам, молодежи», кавычки закрыть. Наверно, так говорили и тогда, летом тридцать седьмого года, когда мы, моралисты, даже пытались провалить самого Рузвельта, лишь бы добраться до Кларенса Сноупса?