Леонид Панасенко - Искатель. 1985. Выпуск №5

• Название: Искатель. 1985. Выпуск №5
• Автор: Леонид Панасенко
• Жанр: Прочие приключения

На I и IV страницах обложки рисунки Максима РЕЙХА к повестям «ПЕРВЫЙ КОНТАКТ» и «РАЗВЕТВЛЕНИЯ».

На II странице обложки рисунок Геннадия НОВОЖИЛОВА к роману «УМИРАТЬ — В КРАЙНЕМ СЛУЧАЕ».

На III странице обложки рисунок Геннадия ФИЛАТОВА к повести «ШКОЛА ЛИТТЛМЕНА».

---

Литтлмен осмотрел ребячьи лица, мысленным взором коснулся биополя каждого — они показались ему легкими белыми облачками, и только у Конни клубилась там мгла. Литтлмен пожалел мальчика — с таким отцом, как Шериф, трудно сохранить детскую непосредственность и чистоту. Не беда, он отмоет его, очистит от житейской скверны. Конни еще маленький. Его душе легко вернуть человеческий облик…

— Ребята, — сказал он, — я люблю вас и хочу сделать вас красивыми. Эта лужайка — не школа. Это место встречи друзей. Из всех искусств самое простое и одновременно самое сложное — быть человеком. Достойным, мудрым, сострадающим. И обязательно несовершенным. Чтобы было к чему стремиться. Всю жизнь… У нас будет волшебная школа… Поэтому я хочу взять с вас клятву: нигде и ни при каких обстоятельствах не использовать во вред людям то, что вы узнаете от меня или чему здесь научитесь.

— Мистер Литтлмен, — перебил его Рэй. — Вы обещали, что наша школа будет самая нескучная, а говорите уже целый час.

Литтлмен рассмеялся.

— Ладно. Первый урок — концентрация внимания. Такое умение понадобится нам для совершенно сказочного занятия: усилием мысли вы сможете менять расположение атомов и создавать из ничего — а на самом деле из воздуха, воды, земли — все, что вам заблагорассудится. Это называется материализацией.

— Такого не бывает, — усомнился Конни. — Тогда все наделали бы себе кучу добра и стали миллионерами.

— И воров не было бы, — засмеялся Патрик. — Зачем воровать вещь, если ее можно придумать? Твой отец, Конни, стал бы безработным.

— Сказки все это, — презрительно заявил Конни, но, когда Литтлмен пообещал научить его материализации первым, придвинулся поближе. Слушал учителя внимательно, жадно ловил каждое его слово. Глаза мальчишки поблескивали.

Вечер был свеж — куда и девалась дневная духота. В палисадниках слышались женские и детские голоса, звякала посуда — одни уже ужинали, другие только накрывали на стол.

Ни с того ни с сего сердце Литтлмена вдруг сжала тоска. Все, кажется, в порядке — дети привязались к нему, каждый день приходят к дому Фроста как в школу. И все же… Один он! Беспредельно одинокий, никому, ну совершенно никому не нужный. Хотя бы скрипнула калитка, прогромыхали в застоявшейся тишине чьи-нибудь шаги. Ему много не надо: перемолвиться с живым человеком, попросить…

«О чем это я? — удивился Литтлмен. — Какая еще калитка?»

Тоска — неожиданная, непонятная — не отпускала его, заставляла бесцельно бродить по городу.

Не замечая редких прохожих, Литтлмен свернул в узкую кривую улочку. Он прошел в самый конец ее, почти не потревожив ленивую пыль. Взгляд остановился на крайнем домике. Приземистый, давно не беленный, с облупившейся зеленой дверью, он показался Литтлмену нежилым. Окна его не светились, двор захватила сорная трава — Литтлмен узнал вездесущие репейник и лебеду.

Именно в этом доме жила тоска.

Литтлмен понял это, как только увидел покосившуюся изгородь и слепые глазницы окон.

Чувство безысходности и одиночества, точившее весь вечер душу, наконец как бы покинуло его, перебралось в этот старый домик. Ветхость, сиротство… И отчетливое ощущение: здесь все знакомое и близкое сердцу, хотя Литтлмен мог поклясться, что и домик и двор этот видит впервые в жизни.

«Странно… — подумал он и толкнул калитку. Она знакомо скрипнула. Наваждение стало еще более сильным. — Если сейчас окажется, что дверь открывается не наружу, а вовнутрь…»

Дверь в самом деле открылась вовнутрь.

Опешивший Литтлмен остановился на пороге, стараясь хоть что-нибудь разглядеть в полутьме дома.

Возле фанерной этажерки со старыми газетами и журналами таинственно блеснуло зеркало. Края его обрамляла то ли черная ткань, то ли черная бумага.

«Хозяин или хозяйка, по-видимому, умерли, — подумал Литтлмен, — а дом пустует. Нищих и бездомных юнцов в маленьком городке нет, вот развалюха и пустует».

— Это не траурный креп, мистер.

Дребезжащий старческий голос исходил откуда-то из угла, загороженного здоровенным буфетом.

— Это паутина и пыль. Обычная старая пыль.

Глаза наконец привыкли к полутьме, и Литтлмен заметил в углу старика. Тот громоздился в кресле, такой же огромный, как и его буфет. Лицо и руки старика в скудном вечернем свете выглядели бледно-голубыми.

— Артрит, — пояснил старик, будто сам увидел себя со стороны. — Воспаление суставов. Я уже лет восемь не выхожу из дому.

— Простите, мистер.

— Ноубоди,[2] — подсказал старик.

— Простите, мистер Ноубоди. Я шел по улице и совершенно случайно решил… Словом, я подумал, — начал было оправдываться Литтлмен, но старик перебил его:

— Вы услышали крики, да?

— Нет, я ничего не слышал.

— По вечерам страх и одиночество бегают по дому, будто жирные крысы, — сказал старик. — Хватают меня за руки, грызут ноги. Не бойтесь, я не сумасшедший… Самому с собой разговаривать противно, но вот когда в книге попадается красивое местечко, я читаю его вслух, иногда даже кричу. Я люблю красивые слова и выражения. Кстати, как вас зовут? Я никогда не видел вас раньше.

— Литтлмен.

— Вот видите. Вы — человек. Пусть маленький, но человек. А я, судя по фамилии, вообще никто. Тля. Зеленая тля на вечнозеленых листьях жизни.

— Зачем вы так, мистер Ноубоди?

— Я знаю жизнь и потому жалею вас. Я слышал о вас и о вашей прекрасной школе. Да, да… Ко мне раз в неделю заходит посыльный из продуктового магазина. Он рассказывает мне все новости. Кроме того, если целыми днями смотреть в окно, можно кое-что увидеть и связать свои наблюдения с тем, что ты уже знаешь о внешнем мире. Хотя, конечно, это жалкие крохи. Иногда мне так хочется услышать человеческий голос, что я молю бога, чтобы в мой дом забрался вор. Но где взять такого глупого вора, мистер Литтлмен? Все знают, что от меня даже мыши сбежали. Видите ли, им надо хлеб, сыр и другие лакомства, а я их потчую одними разговорами. Кстати, мистер Литтлмен, почему вы не садитесь?

— Я на минутку… Вы жалеете меня. Почему?

— Нет-нет, не слушайте глупого старика. Во мне, словно птицы в клетке, сидят сотни слов. Когда я вижу живого человека, они хотят все сразу вылететь. Получается шум, гам и неразбериха.

— И все-таки? — Литтлмен присел на краешек стула.

— В свое время, — старик на мгновение запнулся, будто хотел увидеть это свое время, да так и не разглядел, — я был профсоюзным лидером. Неудачным лидером. Я верил только в свои силы и умение. Как и многие, Я наивно полагал, что своими силами верну на землю царство добра и справедливости. Однако время одиночек прошло. Мне кажется, что вы со своей школой повторяете ошибки моей молодости, мистер Литтлмен. Я никогда не был коммунистом, но на старости лет понял: без общественного мышления и действия социальные преобразования невозможны. В лучшем случае вы умрете как я, в нищете и одиночестве, не осуществив ни одного из своих благих намерений. В худшем — вас забросают камнями. Вы, конечно, сделали поправку на мое образное мышление? У камня давно появилась ветреная сестра — пуля.

Литтлмен вздохнул.

— То, что вы говорите, очень серьезно, мистер Ноубоди. И похоже на правду… Однако мне трудно что-либо изменить, Я люблю детей. Я верю в их будущий разум. По-видимому, я просто не способен на большее. Борцом надо родиться.

— Им можно стать, — живо возразил старик, и дряблое тело его колыхнулось в сумерках. — Если поймешь, что другого пути нет. Но даже не это главное. Я хочу, чтобы ваша душа потом не кричала от одиночества. Чтобы вы тоже не стали мистером Ноубоди.

— Я подумаю. — Литтлмен улыбнулся старику и встал. — Я только начинаю — собрал нескольких мальчишек и девчонок… Чтобы им не было так скучно летом… В ваших словах есть свой резон, мистер Ноубоди. Честно говоря, мне вовсе не хочется, чтобы в благодарность за все меня забросали камнями.

— Жизнь чертовски прекрасная штука. — Старик переложил тяжелую бледную руку с подлокотника на грудь. — Даже когда у тебя уже нет ни зубов, ни желаний… Я вижу, что вы торопитесь? Не забывайте старика. Наведывайтесь хоть изредка, ладно?

— Обязательно, — пообещал Литтлмен, открывая дверь на улицу. — Обязательно, мистер Мен.

Неделю спустя почти в одно и то же время в городке произошло три разговора. На веранде «Поцелуя носорога» состоялся разговор с недомолвками.

— Шериф, — сказал Гризли, поигрывая ключами от машины, — мне не нравится этот парень.

— Парень как парень. Обыкновенный недоносок, — проворчал Шериф. — Хорошо уже, что он нашел занятие для наших оболтусов и не сует нос в наши дела.

— Ты не думал, зачем он возится с детьми?

— Какая разница? Наверно, хочет получить осенью место в школе.

— Я на днях заглянул к нему в номер, — без всякого выражения сказал Гризли. — Случайно, из любопытства. У него там чемодан, набитый деньгами.