Эрнст Юнгер - Через линию

• Название: Через линию
• Автор: Эрнст Юнгер
• Издательство: Издательство С-Петербургского университета
• Жанр: Философия
• Год: 2006
• ISBN: 5-288-04049-4

Заметки на полях Хайдеггера при чтении текста Юнгера сразу же после его публикации стали доступны лишь в 2004 г. в 90-м томе полного собрания сочинений М.Хайдеггера. На титульной странице текста Юнгера Хайдеггер замечает: «написано с учетом моего сочинения «Слова Ницше "Бог мертв" в "Лесных тропах" — было послано Юнгеру издателем Клостерманном» (Heideggers Randbemerkungen in Ernst Junger//Martin Heidegger: Gesamtausgabe. Band 90: Zu Ernst Juеnger / Herausgegeben von Peter Trawny. Frankfurt am Main: Verlag Vittorio Klostermann, 2004. S. 463). Полагаю уместным привести эти заметки как первую непосредственную реакцию при чтении текста Юнгера, позволяющую прикоснуться к «лаборатории» мысли Хайдеггера. В дальнейшем, приводя их, я буду указывать лишь страницу этого издания. Комментарии к текстам Юнгера и Хайдеггера мои; комментарии к текстам Кампера и Фигаля — авторские.

Г. Хайдарова

---

Этой детализации, вызывающей в науках и на практике беспокойство, но в повседневности нарастащей, соответствует с точки зрения морали обращение к локальным ценностям. Тот факт, что «высшие ценности обесценились», ведет к новым инвестициям сил в освободившиеся места. Такие попытки могут осуществляться как в церквях, так и в других сферах. Редуцирующая инвестиция выдает себя, например, там, где Бог понимается как «благо», или там, где начинают на пустом месте возводить идеи.[12]

Появляются эрзац-религии, число которых огромно, как будто мы оказались под одним из более низких божественных сводов. Можно сказать, что из-за низвержения высших ценностей теперь все и каждый получают возможность культового посвящения и толкования. Эту роль берут на себя не только науки. Множатся идеологии и секты; это время апостолов без предназначения. Наконец, в апофеозе начинают участвовать и политические партии, и божественным становится то, что служит их доктринам и их меняющимся целям.

13

Можно назвать еще множество сфер, в которых утрата становится совершенно очевидной, как, например, в искусстве или эротике. Речь ведь идет о процессе, в который вовлечено все, и который, в конце концов, ведет к совершенно однообразным, серым или же выжженным ландшафтам. В лучшем случае здесь появляются кристаллические образования. Своеобразная форма кристалла — это не что-то принципиально новое. Он, скорее, впитывает в себя мир и содержит в себе его формы. Впервые мы наблюдаем нигилизм как стиль.

В мировой истории уже многократно, у индивида, в малых или в больших сообществах, случалось падение бессмертных иерархий со всеми его последствиями. И всегда в распоряжении еще оставались мощные резервы — в варварском или же в цивилизованном мире. Сохранялась нетронутой первобытная основа, и целые культуры оставались девственными. Сегодня же утрата, которая ведь не только утрата, но одновременно и ускорение, упрощение, интенсификация и стремление к неизвестным целям, распространяется на весь мир.

Когда рассматривают негативные стороны редукции, то, пожалуй, самым значительным признаком оказывается сведение множества к цифре или же символа к пустому знаку. Это создает впечатление наполненной мандалами пустыни, совершающей свое вращение под звездами. Все важнее становится всесторонняя измеримость. Еще совершают посвящения, хотя уже не верят ъ преображение. Затем преображение переинтерпретируют, сделав его яснее.

В прошлое уходит тип денди. Он обладал высшей степенью культуры, смысл которой исчезает. Проституция относится сюда в качестве десимволизированной половой принадлежности. Затем прибавляется не только продажность, но и измеримость. Красота конвертируется в цифры, становясь универсальной. Наиболее тотальная редукция — это редукция к чистой причинности;[13] к ее разновидностям относится экономическое рассмотрение общественного и социального мира. Со временем все области (даже избегающие причинности, такие как мечта) можно привести к общему знаменателю.

Тем самым мы касаемся снятия табу — операции, которая более всего пугает, удивляет и, пожалуй, возбуждает. Позже отсутствие табу воспринимается как нечто естественное. Только в первый раз есть риск в том, чтобы моторизировать катафалк,[14] потом это становится экономически выгодным предприятием. Сегодня такая жуткая книга, как книга Ивлина Bo о похоронном бизнесе в Голливуде, уже относится к развлекательной литературе. Начало всегда связано с риском. Между тем наступила своего рода кульминации — участие в крупномасштабном нигилистическом прсоцессе потеряло привлекательность.

На чем же основан разлад, грозящий среди прочего обесточить радикальные партии и позволяющий провести различие между послевоенными 1918 и 1945 гг.? Основу его можно увидеть в том, что за это время мы перешли нулевую точку не только идеологически, но и с точки зрения внутреннего ресурса идеологии. Это ведет к новому умонастроению, воспринимающему новые феномены.[15]

14

Едва ли стоит ожидать, что эти феномены возникнут неожиданно и будут счастливой развязкой. Пересечение линии, прохождение нулевой точки разделяет драму, обозначая середину, но не конец. До гарантированного положения еще далеко. На него можно только надеяться. Барометр говорит об улучшении, несмотря на сохранение внешней угрозы, и это лучше, чем если бы его показания нормализовались при еще сохраняющихся аспектах гарантированности.

Трудно предположить, что эти феномены раскроются сразу же как теологические, если понимать слово в узком смысле. Скорее, они объявятся в тех контекстах, с которыми сегодня связана вера, т. е. как раз в мире цифр. И в самом деле следует признать, что на границах, где соприкасаются математика и естественные науки, происходят сильные изменения. Астрономические, физические, биологические представления изменяются значительно глубже, чем можно было бы представить, исходя лишь из смены теорем.

Мы конечно же еще не уходим от стиля цехов, хотя уже проглядывает важное отличие. Знакомый порядок цехов в основе своей — это результат разрушения — «до основания», — старых форм ради большей динамики рабочего процесса. Это относится ко всему механизированному, транспортному, военному миру с их деструкция-ми. Разрушение достигает наивысшей интенсивности в образах ужаса, как, например, в пожаре городов. Боль чудовищна, и все же среди исторического уничтожения осуществляется образ времени. Его тень падает на вспаханную землю, падает на жертвенную землю. За этим последуют новые горизонты.

Глаз только еще привыкает к изменению декораций, которые уже отличаются от декораций мира прогресса и коперниканского сознания. Такое впечатление, будто верхний свод, как и панорама, стали ближе, стали конкретными, что привело к образованию новой оптики. Уже можно предвидеть, что в этом театре появятся новые фигуры.

Вместе с тем нельзя не заметить, что в мире фактов нигилизм приближается к последней цели. При входе в зону его господства повреждена была только голова, зато тело было еще в безопасности. Теперь же наоборот. Голова — по ту сторону линии, в то время как динамизм снизу возрастает и требует взрыва. Мы живем на пороховой бочке, которой будет достаточно для уничтожение большой части человеческого рода. Не случайно, что здесь действуют те же самые силы, которые дискриминируют солдата, не знающего еще ни правил борьбы, ни различий между воином и безоружным.

Тем самым процесс не следует квалифицировать как совершенно бессмысленный. И не поможет, если закрывать на него глаза. Он есть выражение гражданской войны, в которой мы находимся. Чудовищность сил и средств позволяет сделать вывод, что отныне на карту поставлено все. К этому добавляется тотальность стиля. Все это указывает на мировое государство. Речь больше не идет о национально-государственных интересах или о разделе регионов. Речь идет о планете в целом.

Это первый луч надежды. Впервые среди безбрежного прогресса и его перемен появляется твердая материальная цель. А также воля ее достичь, причем не с помощью силовой политики, — скорее, эта воля имеет характер повседневного мнения, которое услышишь на каждом углу.

Одновременно все больше укрепляется воззрение, что третья мировая война, хотя и возможна, но не неизбежна. Не исключено, что достичь мирового единства можно с помощью соглашений.[16] Этому могло бы способствовать возникновение третьей силы, под которой мыслится объединенная Европа. Дело может принять и такой оборот, что одна из конкурирующих сторон потерпит поражение уже в мирное время. Кроме того, всегда есть нечто непредусмотренное. Все это приводит к выводу, что при достаточной силе духа нет причин ни для безоглядного оптимизма, ни для отчаяния.

15

Что делать в таком положении? Многие ломают головы над этим вопросом. Это тема нашего времени. В ответах нет недостатка. Наоборот, их многообразие сбивает с толку. Выздоровление ведь не наступит от того, что каждый станет доктором.

Истинные причины нашего положения неизвестны и не проясняются поспешными объяснениями. Это не касается второстепенных выводов. Возможно, что мы судим слишком благосклонно. Также возможно, что на нашу точку зрения влияет близость катастрофы, и что более поздние фазы придадут смысл эпохе в целом. Тогда это стало бы знаком того, что нигилизм приближается к своему концу. Может быть, уже скоро его увидят в совершенно другом свете.

К тому же знание целительных средств ограничено. Ведь если бы мы знали великое снадобье, положение потеряло бы свою сложность. Но для нашего положения характерны, скорее, неопределенность, риск, страх, и любая более или менее крупная попытка справиться с ним остается экспериментом. Напротив, можно утверждать, что любой, кто расхваливает некий гарантированный рецепт, — шарлатан или же еще не понял, что час пробил. В науке или в любой другой сфере сохранение определенного типа достоверности позволяет только заключить, что ресурсы XIX в. еще не совсем редуцированы.