Эрнст Юнгер - Через линию

• Название: Через линию
• Автор: Эрнст Юнгер
• Издательство: Издательство С-Петербургского университета
• Жанр: Философия
• Год: 2006
• ISBN: 5-288-04049-4

Заметки на полях Хайдеггера при чтении текста Юнгера сразу же после его публикации стали доступны лишь в 2004 г. в 90-м томе полного собрания сочинений М.Хайдеггера. На титульной странице текста Юнгера Хайдеггер замечает: «написано с учетом моего сочинения «Слова Ницше "Бог мертв" в "Лесных тропах" — было послано Юнгеру издателем Клостерманном» (Heideggers Randbemerkungen in Ernst Junger//Martin Heidegger: Gesamtausgabe. Band 90: Zu Ernst Juеnger / Herausgegeben von Peter Trawny. Frankfurt am Main: Verlag Vittorio Klostermann, 2004. S. 463). Полагаю уместным привести эти заметки как первую непосредственную реакцию при чтении текста Юнгера, позволяющую прикоснуться к «лаборатории» мысли Хайдеггера. В дальнейшем, приводя их, я буду указывать лишь страницу этого издания. Комментарии к текстам Юнгера и Хайдеггера мои; комментарии к текстам Кампера и Фигаля — авторские.

Г. Хайдарова

---

К тому же знание целительных средств ограничено. Ведь если бы мы знали великое снадобье, положение потеряло бы свою сложность. Но для нашего положения характерны, скорее, неопределенность, риск, страх, и любая более или менее крупная попытка справиться с ним остается экспериментом. Напротив, можно утверждать, что любой, кто расхваливает некий гарантированный рецепт, — шарлатан или же еще не понял, что час пробил. В науке или в любой другой сфере сохранение определенного типа достоверности позволяет только заключить, что ресурсы XIX в. еще не совсем редуцированы.

Зато можно, пожалуй, посоветовать манеру поведения, дать практические советы относительно движения в нигилистическом поле, ведь, в конце концов, есть же какой-то опыт. Свободный человек из одного только чувства самосохранения обязан подумать о том, как ему себя вести в мире, в котором нигилизм не только стал господствующим, но и, что хуже, превратился в нормальное состояние. То, что такое размышление уже возможно, обещает лучшую, более ясную погоду; оно — признак открывающейся по ту сторону перспективы.

16

Что касается оптики, то укажем еще на одно обстоятельство, которое покажется неопытному в этой сфере смущающим и даже непостижимым: а именно, что при пересечении нулевого меридиана прежние цифры уже не соответствуют истине, и нужно начинать новое исчисление.

Это, в частности, касается необходимой деструкции. Консервативная позиция, представители которой достойны внимания и даже восхищения, более не в состоянии тормозить растущее движение, как это было возможно после Первой мировой войны. Консерватор должен всегда опираться на слои жизни, которые еще не пришли в движение, такие как монархия, аристократия, армия, деревня. Но когда все начинает сдвигаться, то точка отсчета теряется. Соответственно можно видеть, как молодые консерваторы переходят от статичных к динамичным теориям: они настигают нигилизм на его поле.

Это знак того, что со времен старого пруссака Марвица[17] произошло значительное развитие. Тогда еще могло показаться, будто в огне только склады и хозяйственные строения. Но глобальный пожар требует совершенно другой амуниции. При этом нужно иметь в виду новый горизонт.

Нет сомнений, что весь наш состав[18] как целое проходит через критическую линию. При этом изменяются критерии опасности и достоверности. Больше уже нельзя думать о том, как спасти от натиска огня дом или личное имущество. Здесь не помогут ни хитрость, ни бегство. Напротив, такому спасенному существованию присущ привкус нелепости, в лучшем случае музейности. Это верно и в духовной сфере, поэтому сегодня редко упоминают то, что мыслитель на протяжении десятилетий сохранял свою точку зрения. Даже развития в этих странных мирах оказывается недостаточно, — скорее, нужны трансформации в смысле Овидия или мутации в современном смысле.

Что за фигуры открываются теперь духу, который, подобно саламандре, продвигается в пылающем мире? Он видит здесь структуры, скрепленные по-старому: они не могут устоять, даже если они находятся в Тибете. Там он видит линию, где расплавляются все ценности, а на их место заступает боль. Потом он вновь замечает вырисовывающиеся контуры. Они требуют прежде всего острого глаза: ведь они могут быть всего лишь ростком или будущим центром кристаллизации. И все эти состояния требуют другого подхода, который покажется противоречивым и сумбурным тому, кто не может реализовать негативную и позитивную стороны уничтожения. Вавилонское смешение разделяет умы, темой которых становится точное положение нулевой точки. И это понятно, ведь эта точка задает будущую систему координат.

Возможна также оптика, сквозь которую линия проявляется как маркер глубины, как при раскопках. Когда убирают мусор времени и сносят постройки феллахов, то получают представление о порядке и мироустройстве. С этой целью, видимо, сильные духом используют нивелирующее насилие, которое присуще нигилистическим методам и терминологии. Сюда относится «философствование молотом», которым прославился Ницше, или «предприятие разлома», которое вынес на свою визитную карточку Леон Блуа.

Важным остается то, насколько дух подчиняется необходимому разрушению, и ведет ли путь через пустыню к новым источникам. Это задача, которую таит в себе наше время. Каждый принимает участие в ее решении в меру своего характера. Поэтому возникает вопрос об основной ценности, и этот вопрос сегодня необходимо поставить перед личностью, произведением, организацией. Он гласит: насколько они перешли линию?

17

Вышеназванное смятение появляется прежде всего там, где по праву предполагают корень наших трудностей, а именно в делах веры. Уже само предположение есть прогресс по отношению к полному безразличию позднего либерализма и чего похуже. Катастрофа Второй мировой войны обнаружила для многих, даже для огромных масс, нехватку.[19] К явлениям, выдающим «оскудение жизни», Ницше причисляет романтический пессимизм.) веры, которую они иначе никогда бы не почувствовали. В этом проявляется продуктивная сила боли, и такие шаги к выздоровлению заслуживают особого поощрения и пестования.

Вполне естественно, что о таком положении в первую очередь отзываются церкви. Это их обязанность, к этому они призваны. Сразу же, однако, возникает вопрос, насколько они способны оказать помощь или, другими словами, в какой мере они еще владеют целительными средствами? От этого вопроса не стоит отмахиваться, так как именно непроверенные редуты могут быть особенно уязвимы для атаки нигилизма. Иначе вышло бы так, как мы описывали в самом начале: лицемерный спектакль благословения, которому нет никакого трансцендентного основания, и оно тем самым превращается в пустой жест, в машинальный акт, как и все другие, — и даже уступает им, поскольку он призван отражать ценности. Есть мгновения, когда оборот мотора становится сильнее, осмысленнее, чем повторяемые миллионами молитвы. Перед этими мгновениями в страхе отшатываются многие из тех, кому нигилизм придал остроту зрения.

Можно предвидеть, что поставленный так вопрос недолго будет оставаться нерешенным. В мгновение, когда происходит пересечение линии, возникает новый поворот бытия, и тем самым начинает мерцать то, что действительно есть. Это будет очевидно даже притупившемуся глазу. К этому уже примкнут новые крепости.

Но по эту сторону линии невозможно судить о таких вещах. В случае нигилистического конфликта не только благоразумнее, но и достойнее выступать на стороне церкви, чем на стороне тех, кто на нее нападет. Это обнаружилось только недавно и еще продолжает обнаруживаться сегодня. Повсюду за исключением немногих солдат нужно благодарить только церковь за то, что среди ликования масс дело не дошло до откровенного каннибализма и восторженного поклонения зверю. Временами было недалеко до этого; уже в знаменах просвечивал и все еще просвечивает блеск Каинова празднества. Другие силы, ведущие себя социально и гуманно, ретировались. Им с их вялыми декомпозициями не стоит больше оказывать помощь.

Дальнейшее подавление церкви либо обрекло бы массы на технический коллектив с его эксплуатацией, либо загнало бы в руки тех сектантов и шарлатанов, которые сегодня встречаются на каждом углу. Здесь заканчиваются век технического прогресса и два века Просвещения. Можно услышать призывы предоставить массы своей воле, которая явно толкает их к уничтожению. Это значило бы увековечить рабство, в котором томятся миллионы и которое превосходит ужас Античности, однако без ее света.

Чтобы избежать распространенной путаницы, это следует продумать заранее. Далее следует констатировать, что теология отнюдь не находится в том положении, которое может померяться силами с нигилизмом.[20] Теология, скорее, сражается с арьергардами Просвещения, и таким образом сама еще втянута в нигилистический дискурс.

Гораздо более обнадеживает то, что отдельные науки пробиваются к образам, которые можно толковать теологически,[21] — прежде всего астрономия, физика и биология. Как кажется, науки от экспансии вновь перешли к концентрации, к более ограниченной, более четкой и тем самым, возможно, более человеческой точке зрения, имея в виду, что это понимается уже по-новому. Здесь нужно остерегаться опрометчивых истолкований; лучше всего говорят результаты. Теперь эксперименты отвечают на новые вопросы. Это приводит также к новым ответам. Для их обобщения философии уже недостаточно.

Менее всего нехватка ощутима там, где достаточно богослужений — в ортодоксальном центре. Он, быть может, единственное место, где при пересечении линии не происходит разложения, но если он разваливается, то это приводит к небывалым изменениям. Нехватка сильнее проявляется у протестантов, чем у католиков, оттого их устремления более направлены на светские интриги и общее благо. Ни в коем случае не следует снимать бремени решения с духовных лидеров. Ибо это приводит к тому, что теологические темы все сильнее внедряются в литературу. Во Франции это наблюдается как возвращение к традиции. Выступление автора на стороне церкви или размежевание с ней — вечно возвращающийся конфликт. Новая экзегеза ведет к противостоянию пророков и священников, которое постоянно повторяется, как, например, между Кьеркегором и епископом Мюнстера.[22] Теологический роман, звезда которого закатилась, вновь появляется в англо-саксонских странах; порою ему даже предаются те писатели, которые только что занимались изображением сверхчеловека или последнего человека.