Мурад Аджи - Европа, тюрки, Великая Степь

• Название: Европа, тюрки, Великая Степь
• Автор: Мурад Аджи
• Жанр: История
• Год: 1998
• ISBN: 5-244-00914-1

В книге продолжена тема «Русь и Степь», пунктирно намеченная Львом Гумилевым. Выходя за ее рамки, Мурад Аджи доказывает, истоки России — в Великом переселении народов, Россия начиналась намного раньше, чем утверждает «официальная» история. Тогда культура Великой Степи распространялась по Евразийскому континенту — от Алтая до Атлантического океана, ее носителями были тюрки, вошедшие в мировую историю под разными именами: гунны, готы, кипчаки, половцы, германцы…

Мурад Аджи ведет рассказ о европейской культуре, показывая, что корни ее на Алтае… Уже при Аттиле каждый второй европеец говорил по-тюркски. Рим и Византия платили им дань. Автор по-новому освещает малоизвестные факты истории. Яркий, выразительный язык книги делает ее доступной для широкого круга читателей.

Приложением к тексту стала «Тайна святого Георгия», она дана в конце книги.

---

Казалось бы, почему украинские «черкасы» стали славянами? Почему «русские казаки» изменили своему народу? Не зная тайны характера кипчаков и их прежней истории, ответить вряд ли возможно.

В V веке после смерти царя Аттилы в Европе началась долгая бойня, кровь лилась рекой, заливая оба берега. Многочисленные наследники полководца повели войну за власть в Дешт-и-Кипчаке. От былой пятисоттысячной армии Аттилы остались жалкие осколки, которые неистово между собой враждовали: бились другим на утеху.

А когда раскололись и «осколки», римские легионеры разрешили их последние споры. Заключив мир, третий радующийся, император Юстиниан, праздновал победу, а победителя, как известно, не судят. Вот почему именно в VI веке, когда дело было завершено, римлянам и понадобился Иордан, человек, прекрасно владеющий латынью, с добрым именем, вроде бы слабый и сломленный.

В те годы часть кипчаков уже признала власть римского императора и сама платила ему дань. Или, как написал Иордан, «предпочли попросить земли у Римской империи». Они остались в пределах Дакии. Римляне к перешедшим на их сторону тюркам относились с внешним почтением, брали их в армию, платили хорошее жалованье, давали землю и называли «федераты», этим мудреным словом показывая, что их кипчаки не наймиты, не пленники, а добровольцы, которых связывает только свободный договор.

Доверчивые степняки, как мыши в мышеловку, шли на службу к римскому императору. Кстати, с них, с этих федератов, начинается всемирная история казачества — тюрков, которые за деньги шли к неприятелю воевать против своего народа. Слепой жеребенок искал сосцы у жеребца…

Конечно, не случайно Иордан замечает, что «следовал писаниям старших» и «собрал с обширнейших лугов лишь немногие цветы». Значит, были обширнейшие луга! Были предшественники. Это — Кассиодор и другие историки, труды которых в период инквизиции таинственно исчезли. Иордан демонстративно собирал сорняки с тех лугов; за это и сохранили его труд.

Вот чем ценна его работа, читать которую надо через зеркало. То, что раздражает врага, свидетельствует об обратном: чем ничтожнее в тексте кипчаки, тем величественнее были они. В этом состоит правило «зеркального» чтения.

Печально, конечно, что человек, назвавшийся кипчаком, не нашел доброго слова для своего народа. Но своей «зеркальной правдой» он сделал иное. Половину текста, посвященного царю Аттиле, Иордан отдал его мнимому поражению на Каталаунских полях. О блестящих победах не сказано ни слова. Почему?

У тюрков, оказывается, существовало мудрое правило — «среди лягушек сам становись лягушкой». Так поступили «украинские черкасы», так поступили и «русские казаки», вынужденные прислуживать вчерашнему противнику. До них брали на себя эту грустную роль федераты и целые улусы, которые искали покровительство на чужбине. Иордан жил по тем же правилам.

В VI веке в Европе все быстро менялось, облекалось в одежды тайны, которую оберегали, как святыню. Европа скрывала позор, который скрыть нельзя. Она принялась за откровенное сочинительство.

Почему по берегам Дуная так много «малых» народов? Почему их история начинается будто из сказки?.. Почему не говорится, что они пришли на Дунай при Аттиле? Потому что после его смерти, чтобы остаться здесь, тюрки стали «лягушками», сменив имена и придумывая о себе сказочные истории.

Однако факт остается фактом: вплоть до начала XVI века (!) Центральная Европа умела говорить и писать по-тюркски.

Рим искусно провоцировал царя Аттилу, но идти против него боялся. Узнав адаты тюрков, римляне отправили к кипчакам на воспитание отпрыска знатного рода Аэция, что сходилось с традициями тюрков, у которых принято отдавать и брать на воспитание детей соперничающих кланов.

Аэций добился расположения царя Аттилы. Кипчаки сами взрастили паука и сами, как мухи, запутались в его гнусной паутине. Их широкие души, открытые другу, не допускали и мысли, что человек, с которым делили хлеб-соль, способен на подлость. Это противоречило морали Великой Степи. Но… то был европеец.

Вернувшись в Рим, Аэций, молодой и многоопытный в жизни человек, стал советником императора в сношениях с Дешт-и-Кипчаком. Поздно, слишком поздно понял Аттила, кого называл другом и братом.

Переманив и подкупив воинов Аттилы, Аэций возглавил римское войско. Годы, проведенные у тюрков, не прошли даром — соотношение сил в Европе менялось не в пользу Дешт-и-Кипчака. Уходили десятками и сотнями. Всем прибывшим римляне дали высокие воинские звания, а с помощью религии воспитывали в степном народе покорность и желание прислуживать. «Возлюби ближнего своего», — твердили ему.

Разгневанный Аттила, узнав о предательстве Аэция, потребовал от римлян выдать всех изменников, он даже представил поименный список, но римляне юлили, отказывались и лгали. Наконец они отправили к Аттиле посольство, в составе которого был и посланник византийского императора Приск. Увидав, что краткого разговора не получается, а враг скапливает силы и оттягивает время, немногословный Аттила сказал: «Иду на тебя!» Эти слова послы передали своему императору.

«Доказано, что род человеческий живет для королей, — написал по этому поводу Иордан, — по безумному порыву единого ума совершается побоище народов, и по воле надменного короля в одно мгновение уничтожается то, что природа производила в течение стольких веков».

О, мудрый Иордан! Мастерски сообщив о переманивании всадников, он будто и не заметил, что у царя Аттилы все-таки был повод произнести: «Иду на тебя!» После долгих раздумий произнес он свои слова. Царь не мог поступить иначе, это видно из текста самого Иордана!

Тяжелое предчувствие укреплялось тогда в Аттиле: измены кольцом окружили его. Рим вдохновенно проводил свою политику, он сплетал интригу за интригой, простодушные кипчаки, не искушенные в тонкостях европейской морали, выслушивали от посланников Рима одно, а видели другое. Наконец появились верные сведения о сборе на севере Италии явных и тайных противников тюрков, об их подготовке к нападению.

Аттилу охватило беспокойство — но не страх! — и Иордан мастерски передал его.

«Был он мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводил на всех трепет, широко известный повсюду страшными о нем представлениями. Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество. Любитель войн, сам он был умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутой сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом кожи, он являл все признаки своего происхождения. Хотя он по самой природе своей всегда отличался самонадеянностью, но она возросла в нем еще от находки Марсова меча, признаваемого священным». И рассказал легенду: меч этот — символ божественного избрания — был открыт случайно. Некий пастух принес его Аттиле. Марсов меч, по преданию, даровал могущество его обладателю.

Однако тогда, в 451 году, смутное предчувствие останавливало полководца, подобного с ним не случалось. С тяжелым сердцем он обратился к гадателям. По обычаю, зарезали самого крупного барана, и, когда гадатель взглянул на лопатку животного, он отшатнулся и предрек беду. Не исключено, что и гадатель получил что-то из Рима. Рим тогда не скупился на щедрые подарки.

Так, до битвы на Каталаунских полях Аэций ходил в победителях — он отлично подготовился: удалось подкупить некоторых кипчаков, тайно собрать объединенное войско Европы, сошла с рук смута, посеянная в сердце непобедимого Аттилы. Все было на пользу Риму.

Аттила без раздумий принял условия Аэция, он приготовился к бою именно на Каталаунских полях, не выгодных всадникам: рельеф местности благоприятствовал римлянам… Бой должен быть именно там, где пожелали враги. Даже в этой своей ненужной уступке Аттила остался кипчаком, которому из гордости трудно отказаться от заведомо невыгодного, лишь бы не прослыть слабым в глазах окружающих.

Дурное предчувствие росло, невыносимо жгло сердце. И Аттила медлил с атакой, когда войска уже выстроились в боевые порядки. Будто какая-то неведомая сила сдерживала его коня, связывала руки, мутила разум. Неуверенность полководца тут же передалась войску, армия забеспокоилась.

Объединенная армия Европы выжидала, тоже не сделав и шага.

Прошло желанное утро, а бой так и не начинался. Едва ли не до полудня тянул Аттила, терзаемый сомнениями. Он молчал, глядя на небо, молчал и Аэций. «Бегство печальнее гибели», — наконец прервал свое молчание великий кипчак и отдал приказ, когда солнце было уже высоко.